Страница 123 из 147
На протяжении большей части 1990-х годов российское руководство добросовестно выполняло все рекомендации Международного валютного фонда. После того, как в конце 1993 года инфляция более или менее стабилизировалась, был установлен явно завышенный курс рубля. Эта перемена странным образом совпала с завершением первого этапа приватизации, в ходе которого основные ресурсы страны были сосредоточены в руках новых собственников. Вслед за этим ушли в тень «новые русские» и вышли на авансцену олигархи.
Вывоз сырья теперь сочетался с поддержанием завышенного курса рубля. На первый взгляд это было нелогично, ибо олигархи жили от экспорта, а завышенный курс национальной валюты экспортерам невыгоден. Однако речь шла не о промышленности, которая от такой политики задыхалась, а об экспортерах сырья. Для них же решающим фактором бы не курс национальной валюты, а мировая цена на нефть.
Страна была наводнена дешевым импортом, отечественная промышленность задыхалась, не выдерживая конкуренции. Однако, как справедливо заметил известный американский экономист Дж. Стиглиц, завышенный курс рубля, являвшийся катастрофой для страны, оказался «благодеянием» для элиты [800]. Привилегированные слои могли по выгодным ценам приобретать предметы роскоши, а также вывозить средства из страны. Крупнейшие экспортеры были одновременно владельцами основных банков, которые вкладывали деньги в финансовые операции, экспорт капитала и импорт товаров. Таким образом, завышенный курс рубля, в конечном счете, устраивал олигархию.
Еще более устраивал он транснациональные корпорации, ввозившие в обнищавшую страну товары, и финансовых спекулянтов, работавших с облигациями российского государственного долга.
«МВФ беспокоило то, что девальвация рубля вызовет новый виток инфляции, – пишет Стиглиц. – Его требование, чтобы Россия поддерживала завышенный курс рубля, и многомиллиардные кредиты, которые пошли на это, в конечном счете, привели экономику к крушению» [801]. Несмотря на неукоснительное выполнение рекомендаций западных экспертов, обещанный экономический рост не наступал. «Таким образом, во время восточно-азиатского кризиса Россия находилась в странном состоянии. Она была обильна природными ресурсами, но государство было бедным. Правительство фактически раздало ценнейшее государственное имущество, и в то же время было не в состоянии выплачивать пенсии престарелым или давать социальные пособия бедным. Правительство занимало миллиарды у МВФ, увеличивая бремя задолженности страны, в то время как олигархи, которые получили от государства такие щедрые подарки, выводили из страны многомиллиардные капиталы. С подачи МВФ правительство допустило свободное движение капиталов через границы, что должно было обеспечить приток средств. Предполагалось, что такая политика сделает страну более привлекательной для иностранных инвесторов, но на деле это была улица с односторонним движением, по которой осуществлялось бегство денег из страны» [802].
Бегство капитала и упадок промышленности оставили правительство без денег. Руководство страны, сознательно обслуживавшее олигархов (а порой и состоявшее из представителей олигархии) не видело в этом большой трагедии. Но некоторые государственные расходы все же надо было финансировать, тем более что этого требовал и сам бизнес, стремившиеся поживиться от казенных денег всякий раз, когда появлялась малейшая возможность этого. Дефицит государственных средств покрывался заимствованиями, как на внешнем, так и на внутреннем рынке. Внутренний долг России превратился в гигантскую финансовую пирамиду, крушение которой становилось только вопросом времени.
К концу 1990-х годов политика свободного рынка, проводившаяся на основе «Вашингтонского консенсуса» в глобальных масштабах, привела к закономерному результату – мировому кризису перепроизводства. Этот кризис начался со стран Восточной Азии, куда к тому времени переместилась значительная часть мировой промышленности. Сокращение производства в Азии сопровождалось ростом валютной нестабильности в глобальной экономике и падением спроса на нефть. И то и другое немедленно ударило по России. Из-за своей явно завышенной цены рубль превратился в идеальный объект для международных финансовых спекулянтов, а удешевление нефти подорвало доходы государства и частных компаний. В результате на финансовом рынке давление на рубль резко усилилось, а средств для поддержания его курса стало значительно меньше.
Уже в начале 1998 года цены на нефть упали настолько, что доходы от ее продажи не покрывали издержки добычи и транспортировки. Летом кризис, начавшийся в Азии, добрался до России.
В июне 1998 года американская корпорация Goldman Sachs сняла огромный Дом Союзов, где когда-то проходили похороны Ленина и Сталина, чтобы прославить российский капитализм и отпраздновать открытие своих новых офисов. Американцы доставили на вечеринку бывшего президента США Джорджа Буша старшего, чтобы порадовать гостей. Через два месяца Россия объявила дефолт по внутреннему долгу, девальвировала свою валюту и вызвала панику на международных финансовых рынках.
После того как в августе правительство пошло на дефолт, началась цепная реакция крахов в банковском секторе. Иностранные финансовые спекулянты, работавшие с российскими ценными бумагами, погорели на миллиарды долларов. Затем кризис переместился в Латинскую Америку, где на грани краха оказалась бразильская валюта. Однако здесь, в отличие от России, девальвацию провели своевременно, и падение курса бразильского реала не приняло таких катастрофических форм, как крах рубля.
Крах рубля, деморализовавший олигархическую элиту, оказался благодеянием для экономики. Импорт стремительно сократился, а отечественные предприятия почувствовали себя более уверенно. Удешевление рубля резко повысило их конкурентоспособность. В свою очередь, западные фирмы, не видя возможности ввозить в Россию продукцию, но боясь потерять рынок, начали вкладывать деньги и переносить технологии для производства на месте. Подобное стихийное замещение импорта привело к заметному оживлению промышленности.
В условиях, когда олигархия была растеряна, а население озлобленно, у президента Ельцина не оставалось иного выхода кроме как назначить правительство, способное действительно изменить экономический курс. Премьер-министром стал Евгений Примаков, а вице-премьером по экономике – Юрий Маслюков, оба являвшиеся решительными противниками неолиберального курса.
В отличие от борьбы за поддержание курса рубля новый кабинет взял курс на стимулирование производства и развитие внутреннего рынка. Огромные долги по зарплате, накопившиеся в государственном секторе, начали выплачиваться. К изумлению неолиберальных экспертов, инфляция росла гораздо медленнее, чем увеличивалась масса бумажных денег – цены на рынке были неоправданно завышены, и по мере появления у людей наличности цены даже начали снижаться, двигаясь навстречу платежеспособному спросу.
В России начался промышленный рост. Оборонная промышленность отчасти восстановила производство за счет экспорта. Иллюзия благополучия создавалась также за счет роста мировых цен на топливо, который начался в 2000 году. Оправившись от спада, экономики стран Восточной Азии предъявили новый спрос на сырье. Одновременно в Соединенных Штатах и Западной Европе накопился изрядный инфляционный потенциал.
Благодаря разгону кредитной и биржевой инфляции, развернувшейся в США на протяжении предшествовавших 15 лет, огромные средства во всем мире были изъяты из «реальной экономики» и перекочевали в сферу финансовых спекуляций. Здесь Россия находилась в первых рядах, вывозя в США огромные средства, разворованные в промышленности. Перераспределение средств из промышленности в пользу финансового капитала, происходившее в России в форме откровенного грабежа, имело место и в западных странах, только в более «цивилизованной» форме.