Страница 15 из 18
Прошло не меньше получаса, прежде чем Калигула отдышался и принял удобную позу, подложив под левую щеку, еще подергивающуюся ладонь.
Примолкшие было, гости оживились, задвигались, поднимая бокалы со здравицами в его честь.
Каллист хлопнул в ладоши. В залу снова вбежали рабы. Одни из них проворно убирали блюда с недоеденной пищей, другие заставляли столы новыми кувшинами, чашами и блюдами с незнакомыми Андромену яствами.
Слуга наполнил его бокал до краев прозрачным вином с приятным янтарным оттенком. Он отпил глоток и сразу узнал фалернское - самое изысканное и дорогое на свете вино. Попробовал паштет из ближайшей чаши и подивился его необычному вкусу.
- Что это? - налегая на понравившееся блюдо, спросил он всадника.
- Паштет из языков фламинго! - не притрагиваясь ни к чему, шепнул тот.
- Что?..
Ложка застыла у губ Андромена.
- А может, из соловьиных язычков, - подумав, поправился всадник. - Калигула любит удивлять гостей такими деликатесами!
- Сколько же надо для одной только чаши этих... как их? - при виде такого неслыханного расточительства нужное слово вылетело из головы Андромена, и он помахал рукой, показывая воображаемую птицу. - И во сколько обойдется императору весь этот пир?!
- Спроси лучше Каллиста! - усмехнулся всадник. - Хотя он вряд ли скажет об этом даже Калигуле. Ведь половина денег наверняка уже приятно отяготила его кошель.
Знаю только, что один из недавних пиров стоил годового дохода от трех провинций.
- Трех провинций... - прошептал ошеломленный Андромен, понимая теперь, откуда у императорского вольноотпущенника миллионы.
- А ты как думал? Калигула привык жить на широкую ногу. Вон в том блюде – кушанье из гусиных лапок с гарниром из петушиных гребней, в том - африканские улитки, которых кормили смесью из сусла и меда. А вон краснобородки - не меньше пяти тысяч сестерциев каждая! - забыв про осторожность, уже почти кричал всадник.
- Десяти тысяч... - машинально, поправил знавший толк в ценах на рыбу Андромен, глядя на чашу с плавающими в ней краснобородками.
Краснобородка - распространенная в южных морях рыба, редко достигавшая большой величины, поэтому за крупные экземпляры римские гастрономы платили огромные деньги.
Их подавали на стол в морской воде, чтобы они, умирая, переливались пурпурным цветом на глазах у пирующих.
- Вот видишь, - спохватившись, понизил голос всадник. - Только так можно ухитриться промотать наследство Тиберия в два с половиной миллиарда меньше, чем за год!
Уверен, что на сегодня это еще не все... Не тот человек Калигула, чтобы не поразить своих гостей какой-нибудь очередной выходкой!
И он не ошибся.
Через час с небольшим, в самый разгар пира, когда все внимание римлян переключилось на еду, в руках императора появился маленький, сверкающий предмет.
Андромен не смог разглядеть издалека, что именно это было. Он видел лишь как любовался этим предметом Калигула. Он то подносил его к самым глазам, то отводил на вытянутую руку. Причмокивал от восхищения, покачивал головой. Вдоволь налюбовавшись, подозвал раба с золотым подносом, сбросил сверкающую каплю со своей ладони и велел показать ее всем.
Держа поднос на вытянутых руках, раб торжественно двигался от ложа к ложу, встречаемый гулом восторженных голосов. Наконец он поравнялся с Андроменом, и тот увидел на золотом подносе прекрасную жемчужину небывалой величины. Андромен неплохо разбирался в ювелирных делах и был бы плохим купцом, если бы с первого взгляда не определил ее истинной стоимости.
Такая жемчужина стоила целого дворца...
Он даже привстал и едва не двинулся вслед за рабом, который, обойдя всех, направился к императорскому ложу. Вовремя остановил себя и виновато улыбнулся всаднику: мол, любой купец пошел бы за таким сокровищем на край света! Но то, что произошло дальше, едва не помутило его рассудок.
Калигула двумя пальцами взял с подноса жемчужину и небрежно бросил ее в бокал, издававший смертельный для нее запах уксуса. Потом приказал слуге наполнить бокал до краев вином и, громко провозгласив: «Нужно жить скромником или Цезарем!», медленно выцедил его до дна.
- Все, здесь ей самое достойное место! - похлопал себя по животу император и, перевернув пустой бокал, помахал им перед лицом задумавшегося о чем-то седого сенатора: - Твое здоровье, Фалькон! Почему ты не ешь?
Сенатор поднял голову и рассеянно посмотрел на Калигулу.
- Не вкусно? - продолжал допытываться император. - Ну, это мы сейчас исправим!
Калигула подмигнул Каллисту и приказал:
- А ну-ка, подать любезному Фалькону мурен, которые готовились для него лично!
Кланяясь слуги внесли блюдо с запеченной до румяной корочки рыбой и поставили перед Фальконом. Натянуто улыбаясь, сенатор отщипнул кусочек и принялся жевать.
В глазах Калигулы появилось что-то похожее на радость.
- Ешь, ешь, Фалькон! - заторопил он, впиваясь хищным взглядом в сенатора.
Нехорошая догадка пришла в голову Андромена, наблюдавшего за тем, как Фалькон покорно кладет в рот один кусок за другим. Теперь радушие Калигулам казалось ему опасным для гостей.
- Он хочет отравить его? - шепотом спросил он всадника.
- Вряд ли. Это было бы слишком скучно! - покачал тот головой, - Дело в том, что вчера утром Калигула казнил единственного сына Фалькона за изысканные манеры и умение держаться с достоинством, и приказал ему присутствовать, при этом... Фалькон держался молодцом, и Калигула решил позабавиться его унижением здесь, на пиру...
«Да это же самое настоящее чудовище!» - чуть было не закричал Андромен и, закусив губу, стал наблюдать за императором. Усмехаясь, Калигула похвалил сенатора:
- Прекрасно, Фалькон. прекрасно! Твоему аппетиту мог бы позавидовать сам Апиций! Но ты по-прежнему не весел! Эй, Каллист, чем мы можем развеселить нашего любезного гостя?
Каллист дважды хлопнул в ладоши, и на возвышении в дальнем углу появилось несколько мимов. Самый высокий из них - красивый мужчина с мускулистыми руками красноречивыми знаками стал уговаривать остальных мимов последовать куда-то за ним.
Те испуганно жались друг к другу и отказывались. Наконец, мим махнул на них рукой и в одиночку стал кружить по сцене, изредка показывая кому-то кулаком.
Как догадался Андромен, речь шла о главаре разбойников, который доставлял немало хлопот проезжавшим римлянам и путешественникам. Мастерство актера, игравшего главаря было таким совершенным, каждый жест был отточен до такой выразительности, что Андромен вместе с остальными гостями уже не сводил глаз со сцены. Он хохотал, когда разбойники раздевали толстого путешественника. Утирал слезы, когда они оплакивали своего павшего сотоварища. Удивленно качал головой, когда главарю удавалось выйти из, казалось бы, безвыходного положения, в которое ставили его преторианцы.
Наконец, его поймали и в оковах провели по сцене. Переодетые в преторианцев актеры вынесли небольшой крест и символически приложили к спине мима, давая понять, что тот распят, и справедливость восторжествовала. Марк Гавий Апиций - известный хлебосол времен Августа и Тиберия, покончивший с собой, когда преклонный возраст не позволял ему пользоваться всей роскошью тонкой кухни.
Андромен не жалел ладоней, вместе со всеми награждая мима за великолепное мастерство. Тот с, достоинством поклонился, вызывая еще большие аплодисменты. И тут раздался хриплый крик Калигулы, от которого руки Андромена опустились сами собой:
- Что? Опять?!
На императора страшно было смотреть. Он снова, как орел, готов был сорваться со своего ложа. Глаза его отливали нездоровым блеском, и Андромен мог поклясться всеми небесными и подземными богами, что в них не осталось ничего человеческого.
Калигула уже не говорил - плевался словами, делая их почти непонятными:
- Оказывать из-за какого-то пустяка жалкому миму больше почестей, чем мне, обожествленному правителю?! Предатели! Гнусные твари! Так вот чего стоят ваши слова, что лучше меня нет никого на свете? Сейчас я вам покажу кто я и кто этот мим, которого вы почтили овацией в моем присутствии! Эй, вы! - закричал он, обращаясь уже к преторианцам. - Продолжать представление!