Страница 14 из 18
- Удивляюсь тебе...
- Чего?
- Так смело все объясняешь и в то же время боишься чего-то...
- Будешь бояться! - неопределенно возразил всадник и вздрогнул от резкого голоса Калигулы:
- Юпитер Латинский повелевает... Пируйте!
По знаку Каллиста выбежавшие из углов рабы раздали гостям салфетки и начали заставлять столы сосудами с вином, солонками, уксусниками. Повара внесли тяжелые блюда с вареным мясом и ловко принялись резать его на куски, расклады вая по золотым тарелкам.
Привыкший к тому, что Кесарии вытирали засаленные пальцы о тесто или специальную глину, Андромен растерянно повертел в руках салфетку и по примеру остальных гостей положил ее на колени.
Только теперь он мог, как следует разглядеть императора. Калигула был уже без накладных волос и бороды и одет в пурпурное одеяние триумфатора, поверх которого был прикреплен... Андромен даже приподнялся от изумления... панцирь Александра Македонского! Миниатюрные львиные головы по краям, золотая пластина с головой. Будущий император Клавдий написал не сохранившиеся до наших дней научные труды по истории своего времени, карфагенян и этрусков, из-за чего сделался предметом насмешек при дворе и, особенно, со стороны своего племянника Калигулы.
Афины... Сомнений не было - точно такой же панцирь он видел на фресках и мозаиках, изображавших Александра в боевых доспехах. Только откуда он взялся здесь, ведь по преданиям, великий царь был похоронен вместе с ним!
«Впрочем, - подумалось Андромену, - если Калигула действительно такой, каким описывают его здесь, то, что ему стоило приказать разграбить могилу, даже если она –самого Александра Македонского?..»
Он невольно отвел глаза от панциря и стал изучать лицо Калигулы. Оно было болезненно бледным и откровенно скучающим. Редкие волосы, впалые виски и несоразмерно большой широкий лоб делали его некрасивым и даже отталкивающим.
Но, тем не менее, это было обычное лицо человека, которого донимала какая-то мучительная болезнь, скрытая от глаз окружающих. Другое дело несоответствие во всей его фигуре и облике. Между узкой, длинной головой и грузным телом, широкими плечами и тонкими голенями. Наконец, и это было самым странным, - между отрешенным взглядом и нервно подергивающимися губами.
Оживился император, только когда к нему подошла нарядно одетая женщина лет сорока с грудным ребенком на руках. Словно очнувшись, он начал расспрашивать ее о чем-то, заглядывая в полное лицо с грубоватыми, почти мужскими чертами.
Потом протянул руки и, приняв младенца, стал умильно забавляться с ним, бормоча:
- Какая у меня дочка! Вся в отца... Ах, какие у нее славные ручонки, так и норовит вцепиться мне в нос своими коготками!
- Между прочим, - подала голос Цезония, оказавшаяся к удивлению Андромена женой Калигулы, несмотря на разницу в добрых пятнадцать лет, - вчера вечером она выцарапала у няньки глазик, и он вытек, как белок из яйца!
- Слыхали? Моя кровь! - подскочил на ложе император и с жаром поцеловал сначала дочь, а потом - Цезонию.
- Это самый прекрасный ребенок, который когда-либо появлялся на свет! – воскликнул Вителлий-старший, и младший, не переставая жевать, торопливо добавил:
- Прекрасной матери - прекраснейшая дочь!
- Само совершенство! -заахал Аррий Альбин.
Калигула нахмурился» побагровел и, уже не глядя на дочь, вернул ребенка жене. Если бы не проворные руки Цезонии, хорошо изучившей нрав своего мужа, младенец неминуемо упал бы на пол.
Андромен понял, что императору не нравится, когда при нем хвалят даже собственную дочь.
«Не в этом ли непомерном тщеславии находит выход его болезнь?» - подумал он и вздрогнул от громких криков сенаторов, которые принялись исправлять свою оплошность, перебивая друг друга:
- Да разве может, кто в мире соперничать с нашим Цезарем?
- Как Юпитер, ты можешь сравнивать себя только с самим собою!
- Ты наша надежда!
- Наше будущее!
- Наш царь!..
- Нет! - внезапно выкрикнул Марк Лепид, Андромен бросил невольно взгляд на своего соседа слева, потом - на Калигулу.
По лицу императора пробежала судорога. Губы его скривились, шея напряглась. Он хищно пригнулся и так застыл, не сводя немигающих глаз со своего родственника, словно орел, готовый броситься на неосторожную дичь.
Гости переглянулись между собой с нескрываемым изумлением.
Лепид обвел их презрительным взглядом и сказал, обращаясь уже к одному Калигуле:
- Разве можно обращаться к нашему Цезарю с титулом, который носят сотни базилевсов и прочих жалких царьков?! Он выше этого титула! Он возвысился выше всех принцепсов и царей!
Ничего не понимая, Андромен покосился на сенатора, который совсем недавно проклинал Калигулу. Словно ни в чем не бывало, Марк Лепид вновь удобно устроился на ложе и почтительно приложил к губам кубок, посланный ему, как награду, с императорского стола.
- Ты что, с ума сошел, так прославлять его? – услышал Андромен возмущенный шепот Гетулика, - А что мне оставалось делать? - тоже шепотом отозвался Лепид. - Иначе бы он и впрямь решил напялить на свою квадратную голову царскую диадему!
Пир продолжался. Но гости не столько ели и пили, сколько восторгались своим императором, восхваляя его неслыханную щедрость в организации всенародных угощений и зрелищ для римской публики, приписывая ему столько добродетелей, сколько не было присуще, пожалуй, еще ни одному смертному.
Больше всех по-прежнему старались Вителлий и Альбин. Наконец, отмахнувшись от них, точно от надоедливых мух, император без особого интереса спросил просиявшего от радости Альбина:
- Как тебе жилось в ссылке? Чем ты там занимался?
- О, величайший! - воскликнул старик, спускаясь с ложи и падая на колени: - Я неустанно молил богов, чтобы Тиберий умер, и ты поскорее стал императором!
Калигула с неожиданным любопытством посмотрел на него.
- Молил, говоришь? - отрывисто переспросил он и, вцепившись в спинку ложа 51 побелевшими пальцами, что они побелели, прошипел: - Херея!
- Здесь я! - отозвался встревоженный голос, и Андромен увидел, как к. императору подбежал пожилой трибун преторианской когорты.
Калигула поманил его к себе пальцем и когда тот наклонил ухо к самым его губам, неожиданно громко спросил:
- Как думаешь, а те, кого сослал я, могут тоже молить богов о моей смерти?
Херея разогнулся и поскреб пятерней в затылке.
- Пожалуй, что да...
- Тогда немедленно пошли на острова преторианцев! - срывающимся голосом закричал Калигула. - Пусть перебьют всех моих ссыльных! До единого! Ступай!..
Император в изнеможении откинулся на подушки и замер, глотая воздух широко раскрытым ртом.
Андромен во все глаза смотрел на него, открывая для себя совершенно нового Калигулу.
«Расскажи я дома все, что видел и слышал здесь, так никто не поверит мне, как сам я не верил раньше купцам! - думал он. - Нет, мне действительно нужно доказательство, что я пировал в императорском дворце!»
Он окинул оценивающим взглядом стол перед своим ложем и сразу увидел подходящий для этой цели предмет. Золотая ложка тончайшей ювелирной работы с выгравированным на ручке словом «Цезарь» могла бы убедить даже самых недоверчивых кесарийцев в правоте его слов.
Андромен прикрыл ложку ладонью и потихоньку потянул ее со стола.
- Что ты делаешь? - остановил его сосед-всадник, который, как давно уже казалось Андромену, замечал все, что происходило на пиру.
- Да вот... хотел взять на память... - краснея, пробормотал он. - Разве она не стоит двухсот тысяч, которые я заплатил, чтобы попасть на этот пир?
- Лично я бы не пожалел и миллиона, но только чтобы не попадать сюда! - с горечью заметил всадник и посоветовал: - А ложку лучше оставь! Помнится, один раб на всенародном угощении тоже украл серебряную накладку с ложа. Так Калигула приказал отрубить ему руки, повесить их на шею и в таком виде провести перед гостями!
Андромен в ужасе, словно его пальцы накрывали гремучую змею, отдернул руку и благодарно взглянул на соседа.