Под прикрытием

Об этих рекомендациях Маршалл не знал, однако ему действительно довольно часто казалось, что он живет чьей-то чужой жизнью. С каждым днем он все сильнее скучал по своей хижине в джунглях, по утренним совещаниям с Раулем, по неспешным вечерним разговорам, когда стаканчик бренди и ароматная сигара венчали собой удачно проведенный день. Нет, живя в Колумбии, Маршалл ни на минуту не забывал, кто он такой и что здесь делает, однако это не помешало ему по-настоящему сдружиться с Раулем. И хотя сейчас Маршалл остро ненавидел его за то, что́ тот совершил, ему не хватало их дружбы, их споров и совместно принятых решений почти так же сильно, как не хватало ему изысканной красоты Паломы и всего, что они испытали вместе.

Наступил май, и Маршаллу не верилось, что он вернулся в Штаты всего три месяца назад. Ему казалось, прошло года три, а может быть, больше. О том, что перекладывать бумажки ему придется еще девять месяцев, Маршаллу страшно было подумать, а ведь не исключено, что УБН вообще никогда не отправит его работать агентом. Неужели он обречен до конца жизни быть канцелярской крысой?

В июне Маршалл стал еще более настойчиво требовать, чтобы его направили в какую-нибудь испаноязычную страну, где его опыт и знания могли бы принести куда большую пользу, притом – практическую. Уютный и тихий пентагоновский кабинет надоел ему аж до чертиков; хотелось действовать, но на каждое обращение ответ неизменно был отрицательным. Пусть сначала пройдет определенный психологом срок, говорили ему, а там будет видно.

Что – видно? К сентябрю Маршаллу было ясно, что еще немного – и он просто сойдет с ума. Лето в Вашингтоне выдалось погожим и солнечным, но Маршалл, проводивший все вечера и выходные в своей казенной квартире, не замечал ни зелени, ни цветов и продолжал томиться. В середине сентября он в очередной раз встретился с Биллом Картером, чтобы задать ему все тот же вопрос: когда же УБН станет использовать его по специальности и действительно ли начальство собирается держать его в Вашингтоне целый год, прежде чем дать настоящее задание. По временам ему мнилось, будто кто-то решил наказать его за то, что он слишком хорошо сделал свою работу в Колумбии. Но ведь он же не виноват, думал Маршалл, что ему пришлось слишком глубоко погрузиться в местную жизнь, иначе он бы просто не выполнил возложенного на него задания! И если он совершил ошибку, то за нее его наказал Рауль, и этого более чем достаточно.

Торопясь и сбиваясь, он высказал Биллу Картеру свои соображения. Старший агент долго смотрел на него, прежде чем ответить, и наконец сказал:

– Куда ты так торопишься? Почему бы тебе просто не пожить в спокойной обстановке, коли выпала такая возможность? Пользуйся случаем, отдыхай, набирайся сил… Твоя работа в Пентагоне тоже очень важна, хотя ты, как я погляжу, придерживаешься другого мнения. Что ж, в Вашингтоне хватает других, не менее важных занятий. Думаю, мы сможем подобрать что-нибудь, что будет тебе больше по душе, но сначала ты должен успокоиться, иначе ты просто слетишь с катушек. Кстати, мне сообщили, что ты так и не воспользовался положенным тебе отпуском. Может, ты хотел бы куда-нибудь съездить? – спросил он, и Маршалл бросил на него колючий взгляд.

– Да, хотел бы, – проговорил он. – В любую из стран Центральной или Южной Америки. Я хочу вернуться к моей работе. В Вашингтоне мне делать нечего.

Билл Картер покачал головой. Он знал, что за шесть с лишним месяцев Маршалл не обзавелся ни друзьями, ни любовницей. Он вообще вел себя так, словно и работа в латиноамериканском отделе Пентагона, и само его пребывание на родине были чем-то временным – чем-то таким, что он стремится как можно скорее оставить в прошлом, попросту говоря – обузой. Работая под прикрытием, Маршалл умел сливаться с окружающей средой не хуже хамелеона, вот только за прошедшие шесть лет он совершенно разучился быть самим собой. Единственным человеком, которого он хорошо знал, был Пабло Эчеверрия – правая рука одного из самых известных колумбийских наркобаронов. Специальный агент Эверетт затерялся где-то в далеком прошлом и был так прочно забыт, вытеснен личностью Пабло, что Маршаллу никак не удавалось идентифицировать себя с этим посторонним ему человеком.

Даже внешне Маршалл снова стал чем-то неуловимо похож на Пабло, хотя после бегства из Боготы его сбритые волосы не успели как следует отрасти и топорщились ежиком, да и бородой, ношение которой в Пентагоне не приветствовалось, он так и не обзавелся. Тем не менее по утрам, глядя на себя в зеркало, Маршалл видел перед собой именно Пабло Эчеверрию, а не того, нового человека, которым он, по уверениям психолога, должен был стать. Из-за этого его не оставляло ощущение, будто ему приходится притворяться кем-то, кем он не является, и это действовало на Маршалла угнетающе. Не способствовала оптимистичному взгляду на мир и необходимость каждый день являться на ненавистную ему работу, где, помимо всего прочего, приходилось тесно общаться с людьми, которых он едва знал и которые были ему безразличны. С кем с кем, а уж с ними-то у него не было и не могло быть ничего общего. Единственные люди, с которыми он был бы не прочь общаться, сейчас работали «в поле», агентами, засланными под прикрытием, ежедневно рискуя жизнью ради того, чтобы помешать отлично организованной и отлаженной работе наркокартелей, ежедневно отравлявших своим товаром миллионы людей по всему миру. Эта работа действительно выглядела важной и нужной, и Маршалл ненавидел себя за то, что, будучи не последним человеком в области оперативной работы, он вынужден протирать штаны в офисе, перекладывая с места на место бумажки. Да, знаний и опыта ему было не занимать, и он успешно использовал их и на этой работе, однако даже его новое руководство признавало, что девять десятых его профессионального потенциала агента-нелегала на аналитической должности просто не могут быть востребованы.

– Все-таки я советую тебе набраться терпения и дождаться, пока закончится этот год, – сказал ему Билл Картер. – Мы тем временем попытаемся придумать, как лучше тебя использовать, но это будет зависеть от того, сумеешь ли ты взять себя в руки.

Истина, однако, заключалась в том, что у Билла не было для него подходящего зарубежного задания, которое не было бы чревато мгновенным провалом лишь потому, что Маршалла опознал кто-то из прежних знакомых. Да и руководству УБН был совершенно не нужен агент, который отправится в одну из зарубежных стран, чтобы чинить там суд и расправу над теми, кто когда-то лишил его самого дорогого. Агент под прикрытием должен был в любых обстоятельствах сохранять холодную голову, а Маршалл эту способность утратил, возможно – временно, а возможно, и навсегда. По-человечески это было понятно: он действительно многое потерял, а теперь еще и лишился любимой работы. За успех, которого ему удалось добиться в Колумбии (сообщенные им сведения были по-настоящему бесценными, и если Рауль и гулял до сих пор где-то на свободе, вины Маршалла в этом не было), он заплатил по высшим ставкам, что привело его к утрате объективности. Как было хорошо известно Биллу, подобные вещи время от времени случались даже с лучшими агентами, понесшими слишком серьезные личные потери, поэтому он не исключал, что стоит Маршаллу вновь оказаться в Южной Америке, как он тотчас начнет свою персональную вендетту, ведя ее от имени УБН, а руководству Управления хотелось этого меньше всего. Поэтому кураторы латиноамериканского сектора дружно ломали голову над вопросом, на что годится нынешний Маршалл Эверетт и как использовать его наилучшим образом, не подвергая опасности ни его самого, ни всю систему работы агентов.

Положение осложнялось тем, что в Вашингтоне Маршалл так ни с кем и не сошелся. Он даже не встречался с женщинами, будучи не в силах забыть ту единственную, которую потерял вместе с ребенком, оставаясь человеком, которого ничто не держит и которому нечего терять. Таким образом, в своем нынешнем психологическом состоянии Маршалл был Управлению совершенно бесполезен и даже вреден, поскольку предсказать его поведение не брался ни один самый квалифицированный психолог. В то же время не использовать его обширные знания и богатейший опыт, способные существенно облегчить Управлению задачи по борьбе с южноамериканским наркотрафиком, было сущим расточительством, но пока что они пропадали зря.