Санктум

Это могло бы стать возможным прямо сейчас. Я чувствовал в себе силы сделать это. Я чувствовал, что смогу не поранить ее, если буду очень осторожным. Я контролировал себя. И я так сильно хотел бы ощутить ее губы на своих губах… Это было почти потребностью: мощной, всепоглощающей и непреодолимой…

Но ведь я не был человеком. Для чего дарить надежду, если я все равно собираюсь уйти в свое привычное небытие? Разве правильным будет причинять боль, и себе, и ей тоже?

- Пойдем, - пробормотал я, настойчиво отнимая руку, а заодно выдергивая себя из порочного круга, пока не сделал что-то, о чем потом буду горько сожалеть. – Нужно выбираться, пока у тебя есть силы.

Я слышал, как она разочарованно вздохнула, но предпочел проигнорировать это, подбирая баллон. Я был слишком растерян из-за охвативших меня эмоций, а также из-за осознания, что Белла тоже хотела поцеловать меня. Конечно, она не знала, что я опасен, и что я… ядовит. Но все же понимать, что она хотела коснуться моих губ в поцелуе, было слишком для моего и без того сильно разыгравшегося воображения. Мой рот наполнился слюной, хотя я не думаю, что это была жажда. По крайне мере, не та жажда, к которой я привык…

Мы шли снова очень долго. Уже не волнуясь о том, что Белла может бояться меня, или что я буду грубым с ней не нарочно, я подавал ей руку всегда, когда был риск для нее упасть или оступиться. Белла охотно принимала мою помощь, и всякий раз, когда наши ладони соприкасались, меня пронзал электрический разряд. Выпустить ее руку, чтобы продолжить спуск, было невыносимо трудно. Я прилагал огромные усилия, чтобы не схватить ее в охапку, не прижать к своему телу очень крепко, не давая ей вздохнуть, и не напасть на нее со страстными, долгими, жадными поцелуями. Белла открыла какую-то новую часть меня, о которой я даже не подозревал. И эта часть оказалась сильнее всего прочего – сильнее ответственности, сильнее осторожности, сильнее благоразумия… Я с трудом удерживал себя от безумства. Это был новый неудовлетворенный голод… только я не мог понять, откуда он исходит.

Мне стало легче только по прошествии нескольких часов, когда мы спустились вниз и пошли по более-менее ровной местности, и необходимость в прикосновениях отпала.

Когда я услышал звуки прибоя, моя грудь наполнилась ликованием. Я снова сделал это, я снова спас ее! Еще немного – и Белла будет в безопасности. От пещеры и от… меня. Я действительно радовался концу нашего нелегкого путешествия, потому что это означало и конец ее мук. Она была измучена физически, поранена в нескольких местах, голодна, она была при смерти много раз. И сейчас впервые за последние сутки я ощутил надежду на то, что Белла, наконец, спасется.

- Слышишь? – в моем голосе отчетливо прозвучала радость.

- Нет, - сказала она, ее голос был недовольным ворчанием.

- Прибой, - объяснил я. Конечно, наверное, слишком рано для ее человеческих ушей.

- Я не слышу, – проворчала она снова, еще более сердито, и на этот раз я удивился суровости ее тона. Разве она не рада, что скоро окажется дома, в безопасности, среди друзей?

- Я быстро, – пообещал я, когда мы вышли к озерцу, уходящему в глубину и явно имеющему выход в океан, судя по близкому прибою. Даже если стены пещеры окажутся узкими, я смогу расширить проход, чтобы Белла проплыла сквозь него.

Мой восторг испарился, когда я обернулся, снимая с плеча баллон. На лице Беллы не было ни капли радости. Хуже – ее глаза были полны еле сдерживаемых слез. Внутри меня все перевернулось.

- Ты плачешь? – шокировано выдохнул я, не понимая ее реакции. Она боится нырять? Она боится нырять… со мной? Я обидел ее чем-то? Что я такого сказал или сделал? Или это слезы радости такие?

- Нет, - проворчала она недовольно, смахивая слезинку со щеки. Я мог поклясться, что ей… больно. Только не знал, почему.

- Все будет хорошо, - пообещал я искренне, беря ее за обе ладошки и притягивая к себе, чтобы поцеловать в лоб, как маленького капризного ребенка. Я пытался говорить шутливо, чтобы успокоить любые ее страхи. - Я быстро сплаваю и вернусь. Не считай время, прошу тебя. И не делай ничего опасного, пока меня нет. – Не было смысла скрывать свои умения – она и так уже все о них знала.

Это сработало. Она рассмеялась, хотя слезы все еще стекали по ее щекам.

Я медленно отступал к воде, не сводя с нее глаз, страшась оставлять ее наедине с собой, потому что понятия не имел, что означают ее внезапные слезы. Работа ее разума всегда оставалась загадкой для меня. Я чувствовал боль, видя ее печаль, хотя продолжал улыбаться, потому что тем самым стремился оказать ей поддержку. Быть может, если она увидит мою уверенность, то перестанет паниковать? Она же вроде не из тех, кто пасует перед трудностями…

Меня одолевала странная тревога, когда я плыл по извилистой пещере. Я спешил, потому что не хотел оставлять ее надолго и одну.</p>

<p>

Все оказалось просто отлично – пещера была достаточно широкой, чтобы свободно проплыли два человека. Только в одном месте я немного обрушил свод, чтобы Белла не зацепилась баллоном за острые края. Когда я возвращался, убедившись, что это тот самый выход, который ведет к спасению, тревога мучила меня все время, пока моя голова не показалась на поверхности воды.

Что я ожидал там увидеть? Что Белла исчезнет, будто призрачный сон? Что за время моего отсутствия своды рухнут, погребая ее под собой? Учитывая степень ее невезения, такое было более чем возможно, и я был откровенно рад, обнаружив ее сидящей на корточках возле кромки воды. Целую и невредимую.

- Примерно четыреста метров, путь извилистый, но широкий, - сообщил я, выходя к ней. - Воздуха в баллоне на два часа, спешить не будем. Все будет хорошо.

Ее глаза были полны печали и все еще блестели от недавно пролитых слез. Она не смотрела на меня, уставившись в скалу под ногами. Она молчала, и я окончательно растерялся. Почему она не радуется тому, что все трудности позади? Что я сделал такого, чтобы так сильно ее расстроить?

- Там немного болтает на выходе, но в целом дорога не сложная, - тише добавил я, не зная, что еще сделать, кроме как успокаивать ее. - Тут ты даже без меня справилась бы.

Она медленно подняла на меня глаза… и я увидел там бездну боли, отозвавшейся в моем мертвом сердце. Что же я натворил, почему ей так плохо?

Она поднялась, ее дыхание участилось, когда она резко шагнула мне навстречу, протягивая руки.