Титан

— О, это здорово! — радостно воскликнула она.

Он не ответил и только смотрел на нее.

Несколько минут они плескались в воде, затем Чарльз выбрался на берег и остановился, потягиваясь. Она смотрела на его гибкое, безволосое тело и вдруг испугалась собственных мыслей.

— Как мы будем сушиться? — крикнула она.

Он не ответил.

Она подплыла к берегу, вышла из воды и стала выжимать свои густые каштановые волосы. Чарльз, стоявший всего в нескольких футах от нее, неотрывно смотрел на Сильвию. Она увидела, как он стал возбуждаться.

— Ты отвратителен! — прошептала она. — Наверное, ты любишь играться с ним в кустиках.

— Нет, — ответил он, подступая к ней.

Они стояли теперь на расстоянии нескольких дюймов друг от друга, встретившись глазами.

— Чарли, — прошептала она. — Мы не можем…

Он взял ее руки в свои.

— Никто, кроме нас, и знать не будет, — сказал он тихо. — Это будет нашей маленькой красивой тайной.

Его правая рука скользнула по ее груди, затем вниз по животу. Он поласкал ее волосы на лобке.

— Я так давно этого хотел, — прошептал он.

Он обнял ее, прижал к себе и стал целовать. Затем мягко уложил ее на ковер из опавшей листвы. Она не оказывала ни малейшего сопротивления. Ее поразило то, что, оказывается, она сама страстно жаждет своего старшего брата!.. Ее приводила в ужас мысль о том, что она сейчас делает, но она не имела в себе сил, да и не хотела остановиться.

Он опустился на нее сверху.

— Никто никогда не будет об этом знать, кроме нас, — повторил он, входя в нее.

Сильвия была в ужасе, но одновременно сознавала, что никогда еще в жизни не испытывала такого сильного сексуального возбуждения. «Табу, табу!» — проносилось в голове у нее, когда он ее целовал.

Но именно «табу» и вызывало такую страсть.

Некоторое время за двумя обнаженными белыми телами с ближайшего дерева наблюдала белка. С любопытством она смотрела на ритмично покачивавшийся узкий таз Чарльза.

Затем белка скрылась в листве.

— Ну, как тебе это нравится? — спросил двумя днями позже Ник жену, помогая ей выйти с заднего сиденья одного из «роллсов» ее отца.

Эдвина стала рассматривать дом в форме буквы «L» с тростниковой крышей. Более длинное крыло дома было деревянным и окрашенным в белое — это был трехэтажный образчик тюдоровского стиля, — короткое крыло было отстроено из мягкого розового кирпича. Окон было много, и все они были освинцованы, на крыше возвышались пять труб, искусно выложенных из кирпича. Перед домом рос сад, яркий от летнего цветения.

— О, я люблю это место и всегда любила! — воскликнула Эдвина. — Это Одли-плэйс. Я играла здесь в детстве. Мама сказала, что леди Одли умерла в прошлом месяце.

— Да. Угадай, кто купил этот дом?

— Даже не представляю.

— Его купили мы с тобой.

Она изумленно взглянула на него, а он взял ее за руку и повел к каменной дорожке, разделявшей сад надвое.

— Я тут недавно спросил твоего отца, нет ли здесь поблизости какого-нибудь симпатичного местечка на продажу, и он посоветовал Одли-плэйс. Сказал, что поместье только что выставили на продажу и дорого за него не спросят. Вчера я сюда приехал на осмотр и, знаешь, просто влюбился в это место! У старика Альфреда Рамсчайлда из Коннектикута был псевдотюдорский стиль, а это — настоящий. Дом был построен в 1556 году! Я сам видел строительный подряд.

Она недоуменно посмотрела на него:

— Но, Ник, нам ведь не нужен еще один дом.

— Правильно, не нужен. Но я видел, как счастлива ты была вернуться на родину, и решил, что у нас и здесь, в Англии, должен быть дом. Конечно, здесь еще нужно изрядно поработать: замена электропроводки, центральное отопление, новые ванные комнаты и остальное. Но я думал, что, пока буду в Берлине, ты начнешь искать архитектора и рабочих.

Они уже подходили к главному крыльцу. Эдвина еще раз осмотрела дом.

— Тут чуть меньше пятидесяти акров, — продолжал Ник. — И мы можем купить их в свободное владение. Наш участок захватывает и пятьсот футов берега Эйвона. Право на рыбную ловлю? Пожалуйста! А вот и мельница XVIII века. Вполне сможем перестроить ее в коттедж для гостей. Конечно, если тебе здесь не нравится, не поздно и отступиться. Я еще ничего не подписал.

— Нет, мне нравится… Просто, как и обычно, ты застал меня врасплох. Сколько он стоит?

— Двадцать тысяч фунтов.

— Да, не скажешь, что тебе его отдают даром.

Они подошли к парадной двери. Ник повернул жену за плечи так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

— Я просто хотел, чтобы ты находилась поблизости от родителей на тот случай, если со мной что-нибудь стрясется, — негромко сказал он.

Ее глаза округлились.

— Ник, ты же говорил, что нет никакой опасности! — прошептала она.

Он взял ее за руки.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась, — сказал он. — Хотя небольшая опасность есть. В нынешней Германии с человеком может случиться все, что угодно.

Она взглянула на него со страхом.

— Тогда не езди! — воскликнула она. — Пожалуйста, Ник, не езди!

— Я должен.

— Почему?

— Ты знаешь. Это реальная возможность избавить мир от Гитлера.

Он толкнул тяжелую дверь, которая скрипнула на старых петлях.

— В 1803 году в этом доме случилось убийство. Владелец Одли-плэйс повредился рассудком и удавил жену. Затем и сам повесился на кухне. — Он подмигнул жене. — Говорят, его дух до сих пор бродит здесь.

С этими словами они вошли в дом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

С графом фон Винтерфельдтом было уговорено, что Ник прилетит в Берлин, остановится в «Адлоне» и будет там ждать человека, который назовет ему пароль по-немецки: «Летнее вино». На что Ник должен будет ответить тоже по-немецки: «Зимнее вино».

Все это казалось таким примитивным, что не удостоилось бы внимания сочинителя шпионских романов. Но граф сказал, что чем проще конспирация, тем она надежнее. И Ник был склонен с этим согласиться.

На следующий день Ник отправился в аэропорт «Кройдон» в окрестностях Лондона, сел в самолет, который приземлился в аэропорту «Темпельхов» в Берлине, въехал в роскошный номер «Адлона» и, устроившись, спустился в ресторан, чтобы позавтракать. Вестибюль отеля, как и всегда, был заполнен иностранцами. Было много бизнесменов, несколько офицеров германской армии, несколько эффектных женщин, несколько женщин не таких уж и эффектных. Ник прошел в ресторан. Метрдотель узнал его и посадил за угловой столик. Ник заказал жареную рыбу и полбутылки муската. Откинувшись на спинку стула, он небрежно оглядывался по сторонам и гадал: подойдет ли сейчас к нему кто-нибудь с условленным паролем?

Спустя минут двадцать в зале показалась Магда Байройт. Нику было известно, что за последние годы Магде удалось подняться на самую вершину германского кинематографического Олимпа. Знал он и то, что этим она была обязана не только своей редкой красоте, но и протекции доктора Геббельса, который день ото дня становился все более влиятельным. В этот раз ее появление в ресторане «Адлона» было типичным появлением кинозвезды. В отличие от Англии, в Берлине стояла сырая промозглая погода. Но в наряде Магды была все та же цветовая гамма: белое с черным. На этот раз на ней были роскошный белый костюм, черные длинные лайковые перчатки и черный берет с двумя белыми перышками, тянувшимися по диагонали. Ее ноги — чудо природы! — были обуты в белые туфли с черным шнурком. На груди сверкала брошь из большого бриллианта и рубина-кабошон.

Взгляды всего зала были прикованы к ней, пока метрдотель провожал ее к столику. Проходя мимо Ника, она узнала его и остановилась. Она посмотрела на него томно-сексуально и улыбнулась все так же зазывающе-откровенно, как и семь лет назад.

Ник поднялся.

— Мистер Флеминг? — сказала она. — Как видите, у меня отличная память. Вы завтракаете в одиночестве?

— Да.

— Позволите мне присоединиться к вам?