Титан

В 1908 году трещавшая по швам империя перенесла революцию, когда группа так называемых младотурок свергла последнего полновластного султана Абдула Хамида Проклятого и, возведя на трон его брата, провозгласила конституционную монархию. Новый султан Магомет Пятый был почти полным идиотом и гордился тем, что не прочитал за двадцать лет ни одной газеты. К несчастью для младотурок, предводителем которых был убийца с лицом младенца Энвер-паша, они выступили на стороне Германии в первой мировой, что было их ошибкой. В 1915 году, пока талантливый молодой полковник Мустафа Кемаль сдерживал английские военно-морские силы в районе Галлипольского полуострова, Энвер-паша и его соратники организовали геноцид армян. По примерным подсчетам, было истреблено шестьсот тысяч человек. Не щадили и малых детей, разбивая им головы о каменные стены домов. Позднее убийцы еще пытались собрать с британских страховых компаний страховку за убиенных!

Энвер-паша, погрязший по уши в коррупции, встав перед лицом катастрофического для себя итога войны, бежал из страны вместе со своими приспешниками, бросив на произвол судьбы — а вернее, на милость победителей — тридцать шестого султана Магомета Шестого (умалишенный Магомет Пятый был низложен в 1915 году), который фактически стал пленником англичан и французов. Именно тогда британский премьер Ллойд Джордж, активно подстрекаемый министром иностранных дел лордом Керзоном, совершил одну из самых грубых промашек во всей британской истории.

В целях привлечения греков на сторону союзников в войне — греческий царь Константин был женат на сестре кайзера и занимал прогерманскую позицию, — греческому премьеру Элеутериосу Веницелосу был обещан город Смирна на средиземноморском побережье Турции. В 1919 году Веницелос уступил просьбе союзников и послал им долговую расписку. Ллойд Джордж и лорд Керзон презирали турок, кроме того им грезилась романтическая Греция Гомера, являвшаяся колыбелью демократии. Они поддержали Веницелоса. Без султана, который находился в заложниках у союзников в Константинополе, и без жизнеспособного национального правительства Турция была беспомощна. Веницелос послал вперед греческую армию и штурмом взял Смирну, которая еще с 1453 года официально считалась турецкой — тогда султан Магомет Второй покорил Константинополь, — несмотря на то, что там была крупная греческая община. Жители Смирны из числа турок подверглись грабежам, женщины — изнасилованиям. Не гнушались солдаты-греки и убийствами.

Вот тогда-то Диана Рамсчайлд и рассудила, что турецкий султан купит у нее партию товара, производимого ее компанией. Для встречи с «тенью аллаха на земле» она надела нарядное зеленое платье от Шармез — она сделала это с умыслом: зеленый цвет был цветом знамени ислама, — гармонирующий с платьем и подбитый мехом плащ, белые перчатки и белую шляпку с вуалью. Весь свой гардероб она купила в Париже по дороге в Константинополь. Диана любила хорошо одеться: в Восточном экспрессе с ней путешествовали шесть больших чемоданов. Она остановилась в роскошном отеле «Пера-палас» в европейском квартале. Ей удалось договориться о встрече с султаном, для чего потребовалось всучить военному министру тысячедолларовую взятку. Ни английские, ни французские власти не докучали ей своим вниманием. Диана решила, что им просто неизвестно, кто она такая, однако она ошибалась. Им это прекрасно было известно. Им было известно также, что она здесь только потеряет время.

По огромным залам трехсоткомнатного дворца ее провожал мажордом, одетый в стамбульский костюм. Дворец произвел на нее сильное впечатление, хотя она понимала, что в отделке комнат много показухи и крикливости, а тяжелая, покрытая позолотой французская мебель и высокие окна, выходившие на Босфор, говорили больше о вульгарности, чем о величии. Еще совсем недавно годичное содержание этого дворца со всеми его атрибутами, включая сотни евнухов, слуг, одалисок, обходилось ни много ни мало в два миллиона английских фунтов стерлингов. Теперь же здание казалось пустынным, и в этом было что-то жуткое. Диана гадала: куда они все делись?

Наконец ее ввели в зал с высокими потолками, у одного из окон которого стоял низенький человечек в сюртуке. Мажордом представил гостью по-французски. Диана не знала почти ни слова на турецком, но зато у нее была беглая французская речь, и она хорошо знала, что почти все образованные турки говорят по-французски. Когда мажордом вышел, коротышка повернулся и зашагал к Диане.

— Добро пожаловать, мадемуазель Рамсчайлд, — сказал этот человек, у которого были усики а-ля Чарли Чаплин. Он поцеловал ей руку и улыбнулся: — Меня зовут Бабур-паша, я являюсь советником его превосходительства господина военного министра.

— Очень приятно с вами познакомиться, ответила Диана тоже по-французски.

— К несчастью, его величество сегодня почувствовал недомогание. Но велел передать вам, что в настоящий момент наше правительство не заинтересовано в покупке оружия.

Диана изумилась:

— Но министр дал мне понять, что его величество как раз очень хочет обсудить эту сделку.

Улыбка на лице советника даже не дрогнула.

— К несчастью, в настоящий момент в нашем бюджете не найдется требуемых для такой покупки средств.

Лицо Дианы ожгло гневом.

— Ясно! И министр знал это вчера, когда брал из моих рук взятку!

— Взятка — грубое слово, мадемуазель. Правда, если вы сочтете для себя возможным внести свой посильный финансовый вклад в благотворительный фонд, который я представляю, фонд больных и раненых ветеранов в Скутари… может быть, его величество после этого уговорят все-таки принять вас. Скажем… тысяча американских долларов?

Она взглянула в маленькие темные глазки, блестевшие от жадности.

— Идите вы к черту! — сказала она, резко повернулась и вышла из зала.

Каблучки ее туфель гневно простучали по паркету. Она была в ярости и больше всего проклинала себя за то, что связалась с этими продажными бюрократами.

«Отлично! — зло думала она. — Если этот больной султан оказался банкротом, я предложу услуги другой стороне».

Она намеревалась выйти вовсе не на греков: те закупали оружие у итальянцев. Она думала о герое операции на Галлипольском полуострове, человеке, который торпедировал карьеру Черчилля, человеке, который возглавлял теперь революционную армию в Анатолийских горах и собирал отовсюду турок для защиты родины от греческих захватчиков. Она держала в голове Мустафу Кемаля, Гази, Победителя христиан.

Султан не может заплатить жалованье даже своим слугам, а у Кемаля, как она слышала, водились денежки, и он нуждался в оружии, при помощи которого смог бы изгнать греков из Турции. Более того, Кемаль в последнее время все больше начинал походить на победителя, а Диане нравились победители.

Но перед ней встала проблема: как добраться до Мустафы Кемаля?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Козырем, который Ник держал в рукаве, вступая в кинобизнес, являлся его отчим Ван Нуис Клермонт, который питал к кинематографу почти юношескую страсть и газеты которого подробно освещали и рекламировали кино, начиная с 1915 года, когда на экраны вышла картина «Рождение нации». После войны Ван начал избавляться от нерентабельных изданий на Востоке, одновременно расширяя свою газетную империю в направлении Среднего Запада, купив ежедневные издания в Сент-Луисе, Омахе, Канзас-сити, Тулсе и Дес-Мойнсе, проникнув даже на Дальний Запад приобретением двух газет в Калифорнии. Пламенный либерализм, который был у Вана перед войной, сменился теперь более правыми взглядами. Его политическую позицию резко повернула вправо русская революция и то, что он теперь называл «большевистской угрозой».

Коммерческая хватка Вана, только усиливавшаяся с годами, и его профессиональный нюх помогли ему учуять популярные темы. В результате статьи о тяжелом положении трудящихся были заменены статьями о моде, быте, советами о том, как обставить и украсить свой дом, колонкой «хороших манер», «советами садовода» и «советами кулинара». Последнюю колонку вела Ронда Ривс. Повинуясь какому-то внутреннему наитию, Ван взял к себе бывшую актрису, отравленную романтикой новеллистку Хэррит Спарроу из Глен-Риджа, штат Нью-Джерси. Это была пухленькая и миловидная двадцатисемилетняя девушка, красившая свои волосы в огненно-красный цвет, носившая крикливые ситцевые платья и вычурные шляпки. У нее был ненасытный аппетит на всякого рода сплетни, и она беззаветно верила в Любовь с большой буквы. Она начала работать у Вана с 1918 года: писала светскую хронику о Бродвее. Ее вульгарно-красочный стиль вызывал приступы смеха у людей, искушенных в журналистике, но Хэррит Спарроу все равно читали, потому что она «собирала улики» на знаменитостей. С 1920 года она стала включать в свою колонку материалы из мира кино, и Ван начал печатать эти статейки по всей стране.