Второй Беличий Песок

- Так йа не машинист!

- Ничего сложного, йа слежу за. Вот тормозной рычаг, - показал на тормозной рычаг грызь, - Эй Бро, ты слушаешь?

- В обе раковины, - заверил Бро, который стоял на площадке котла за кабиной, и слушал через открытую заднюю дверь.

- В пух. Значит, вот рычаг парового клапана, думаю это чисто, как он работает?

- Более-менее.

- Тогда попёрли, - на полном серьёзе цокнул Марамак, усаживаясь сзади и складывая лапы.

Баклыш сглотнул, но интерес был сильнее опасений, и грызунёнок, взявшись за рычаг, отпустил тормоз. Затем потянул другой, но тот не поддавался, и Баклыш налёг. Лапка пошла, и в механизме раздалось характерное шипение - пар пошёл. Колёса сдвинулись с места, как и весь состав; с грохотом натянув сцепки, поезд медленно пошёл.

- В пух, в пух, - подтвердил Марамак, - Ещё. Ещё... вот, хорош. Дайте-ка пролезу к топке...

Пролезть к топке можно было по настилу над котлом, держась за поручни; грызи так и делали, чтобы набросать поленьев. В то время как Баклыш не отрывал ушей от дороги, а Бронька в общем тоже, машинист возился в топочном отделе, что подтверждалосиха грохотом чурбаков и пыхтением грызя.

- Так, слышишь стрелку давлениемера? - цокнул Марамак, вернувшись, - Снизилось почти до "ниже пуха". Значит убавь ход, кло?

- Кло!

Само собой, в том чтобы давить на два рычага и смотреть за дорогой, не было ничегошеньки сложного, и Баклыш убедился в этом. Однако нужно было знать пухову тучу всяких тонкостей и толстостей, чтобы не упустить возникающие в процессе косяки. Кроме того, машинист знал о том, где следует сбавлять ход из-за близости стрелки - хотя возле пути и висели знаки, их можно и пропустить; в других местах, вслуху подъёмов, наоборот следовало загодя дать больше скорости, чтобы поезд легко забрался на горку. Стук колёс по стыкам и шипение пара с непривычки грузили уши, так что после первой стрелки за рычаги управления усадили Броньку, а довольный до ушей грызунёнок встал за кабиной, таращиться ими, ушами, вокруг.

Поскольку грызи придерживались расписания движения, но не строго, после Понино поезд догнал впереди идущий состав, на котором ерундила одна из тележек, вслуху чего он ехал медленнее обычного - иначе пух бы догнали, собственно. Тащась за последним вагоном, грызи довели состав до посёлка, в очередной раз перевели стрелку на нужный путь и въехали на разгрузку. Разгрузка производилась с довольно высокой насыпи, которую навалили немного выше, чем уровень в хранилищах; поезда вкатывались туда по длинному заходу, чтобы было легко это делать. Сдесь уже Марамак подогнал состав лично, чтобы не проехать мимо - задний ход на паровозе включался не так просто, как хотелосиха бы.

Взобравшись на насыпь, уже поросшую густыми кустами, состав остановился таким образом, чтобы цистерны оказались возле слива. Слив производился по закрытым деревянным лоткам, ведущим в разные стороны к трём разным хранилищам; на разгрузку приходил дежурный грызь, вспушался и смотрел, чтобы всё было в пух, а главное чтобы слили в то хранилище, где есть место. Дежурный грызь, оказавшийся грызунихой, слегка удивился наличию практикантов на паровозе, но ничего не цокнул... то есть, не цокнула. Всмысле, лишнего, а так белка показала, в какой танк сливать эт-самое, на "т".

- Почему "эт-самое на т"? - спросил Баклыш.

- Потому что во всех бумагах и при цоканье только и слышно тар, тар, тар, - пояснил Марамак, - Надоело, переименовали в "эт-самое на т".

- А, тогда чисто.

- Сливай!

Тут же лежали рукава, которые присоединяли к сливным горловинам и ложили в лоток, после чего открывалась задвижка и опять слышалосиха бульканье и плеск жидкости. Белка послушала, что натурально слиты две полные цистерны, и поставила галочки, обозначавшие, что слиты две полные цистерны. Стоит ли уточнять, что Баклыш испытал, и в том числе чувство, и в том числе - Профита, слушая как сливается в хранилища продукт.

- По-моему ты испытал чувство профита, - цокнул Бронька, слухнув на внука.

- А? Сто пухов! - подтвердил тот.

- Выслушайте-ка ушами, а отмечаете каждую цистерну зачем?

- Чтобы точно было и знать, сколько в хранилище. А то если дырка где незаметная, как узнать о?

- Йа не совсем про то, - хмыкнул Бро, - Йа думал, чтобы куда налево не сливали.

- А напуха? - удивился Марамак, - Оно и так всё "налево" до последней капли идёт.

Тут уж поперёк было цокнуть можно, но с трудом - на каждого тряса имелся бобровый счёт, всмысле счёт с единицами бобра - а на самом деле добра, но называли их "бобра", смехахашечек ради... так вот на каждого тряса был счёт, куда теоретически зачислялось всё, что производилось в виде чистой прибыли. Преобразовать этот счёт в знаки также мог практически каждый тряс - это если все вместе бросятся, будет нельзя, а так можно; соль же состояла в том, что трясы в огромном количестве бобров не нуждались вообще, а нуждались изредка - ну там, досок на новый дом, или кирпичей на печку. Учитывая же общий настрой пушей, уделяющих барахлу ровно столько внимания, сколько оно заслуживало, никто из них не стал бы городить дома больше чем ему нужно или десять домов, просто потому что есть возможность.

- Ну что, в пух и по домам? - спросил машинист, зевая.

- Пожалуй да. Хруродарствуем за! - мотнули ушами Баклыш и Бронька.

Обратно шли по всё тем же узким тропинкам, зажатым между густейшими кустами, и поматывали хвостами. Грызунятам и белочи тут было удобно, потому как ветки не тормозили, а крупным приходилосиха обтираться боками. Куда ни цокни, везде жирно цвело, даже если не цвело - как дикие травы пучками, так и кусты орешника и ягод, рябины и тыблони, на которых уже подумывали о существовании плоды. Из-за плотных лиственных стен доносилось тявканье, поблеивание и кудахтанье, а кое-где и звук распилки в широком смысле - когда грызи пилили жажу, то использовали не только пилы, но и молотки, косы или ещё что.

- Гусака мне в свинарник! - цокнул Бронька, оглядывая местность с небольшой горки.

- Кому гусака? - спросил грызь из-за кустов, - У нас есть их!

- Йа образно, - уточнил Бро, - Всмысле, распилили тут жажу по нулевому сорту. Тут ведь раньше сплошное чернолесье было, а теперь есть куда хвостом мотнуть!

- Макузь цокал, оно так всегда, - пожал плечами Баклыш, - Если цокать о белках. Место которое в пух, оно и так в пух, а вот которое мимо, то эт-самое.

Над кронами деревьев, с шумом рассекая воздух крыльями, спланировал огромный жирный гусак.

А Речка с Кулифой, узрев что прошёл дождь и горох поливать не обязательно, взяли и пошли. Причём не просто пошли, а на ближайшие поля за опятами: когда проливались дожди, среди невысокой травы на взгорках появлялись россыпи мелких, но мясистых грибков, весьма уважаемых среди пушей в смысле корма. Сами грибы на это дело смотрели крайне философично - так что можно считать, что и вовсе не смотрели. Пройдя по всё тем же дорожкам посёлка, зажатым среди буйной зелени, грызунихи вышли к песчаному карьеру, где работали два грызя, а дальше раскинулосиха поле почти на килошаг. В начале лета оно просто насильно заставляло мотать ушами, потому как было расцвечено изумительным образом - жёлтыми, синими и фиолетовыми цветами, разными оттенками зелёного, а в иных местах жирно сидело фиолетовое - та самая травка, которой Ситрик красила пушнину.

Поле было далеко не пустое - на нём возились как пуши, так и прочие животные, как то козы, зайцы и дикие камышовые коты, мышковавшие возле прудика в низине. На дальнем краю поля шла свежая вырубка, и там произрастали кущи цок-чая, так что там тоже мелькали рыжие уши: грызи набивали листья в мешки, дабы было что испить. Несколько хвостов собирали всё те же опята, медленно баражируя по полю кругами и то и дело оседая надолго на одном месте. Также сделали и белки, найдя кружок грибов размахов в десять шагов, и уселись выщипывать продукт из травы.