Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2

Галерея «Гупиль и Кº», Гаага

Винсент оценивал произведения, сменявшие друг друга на его столе, не слишком придирчивым взглядом торговца. (И в будущем он почти никогда не отзывался критически о художественных произведениях или художниках.) Он вовсе не боялся утонуть в этом море изображений, – казалось, его энтузиазм только усиливался. «Восхищайся, восхищайся, – писал он Тео примерно в то время, – большинство людей не делают этого в достаточной мере». Когда он попытался перечислить своих «любимцев», список разросся до шестидесяти имен знаменитых и малоизвестных художников. Голландские романтики, французские ориенталисты и швейцарские пейзажисты соседствовали здесь с бельгийскими крестьянскими художниками, британскими прерафаэлитами, соотечественниками из гаагской школы, барбизонскими новаторами, фаворитами французского Салона… «Впрочем, я мог бы продолжать бесконечно, – подытоживал Винсент, – есть ведь еще старые мастера, к тому же я наверняка забыл упомянуть кого-нибудь из лучших современных художников». Но и это еще не все: почти десять лет спустя он сознался в прошлой любви к безвкусным глупым изображениям аристократической жизни кисти современных итальянских и испанских художников. «Эти ослепительные павлиньи перья! – вспоминал он виновато в 1882 г. – А ведь они казались мне прекрасными».

Складывалось впечатление, что Винсент действительно начал новую главу своей жизни, оставив позади переживания юности, – как он оставил в родительском доме бутылку с жуками и рыболовную сеть. В некотором смысле годы одиночества наделили его навыками, идеально подходящими для новой работы. Наблюдательность, которую он развил, разглядывая птичьи гнезда и лапки жуков, теперь помогала ему замечать малейшие недостатки поздних оттисков с печатной доски и видеть стилистические различия между репродукциями одной и той же картины, выполненными разными граверами. Увлеченность коллекционированием и классификацией в сочетании с поразительной памятью помогли ему изучить все, что только можно было изучить, находясь на его месте: от изобилия картин и репродукций в хранилище до огромного ассортимента товаров для художников в магазине. Привычка к одиноким занятиям и педантичность, выработанная часами заботливого оформления коллекций, теперь могли пригодиться для упаковки товара или оформления выставочной витрины.

Прирожденный «комбинатор», Винсент особенно преуспел в обнаружении взаимосвязей между изображениями: он сразу видел схожесть авторского «почерка», тематическую и стилистическую близость и родство трудноуловимых качеств, вроде настроения и «весомости» (рядом с полотнами Коро любая работа Месдаха кажется «тяжеловесной», отмечал Винсент). Он давал советы друзьям (и, конечно же, клиентам фирмы), как лучше составить альбом для вырезок, куда вклеивались репродукции любимых картин, – такие альбомы тогда как раз вошли в моду. «Основное их достоинство в том, что можно расположить [картины] так, как тебе нравится», – объяснял он. Винсент завел и собственную коллекцию (первым его приобретением были итальянские «павлиньи перья»), которую дополнял, редактировал и перекомпоновывал до конца своей жизни, каждый раз стремясь достичь более точного соответствия своим представлениям о порядке и «взаимоотношениях» произведений.

Благодаря обширным ли знаниям и энтузиазму, семейным ли связям Винсент вскоре получил право общаться непосредственно с посетителями в обитой плюшем и похожей на комфортабельную гостиную галерее «Гупиль и K°», где на темных стенах висели картины в резных позолоченных рамах, а на турецких диванах вальяжно восседали джентльмены в цилиндрах. Через несколько лет Винсент уже работал с лучшими клиентами. Если нужно было убедить покупателя в художественной ценности и уникальности репродукции («существует всего четыре или пять таких отпечатков, негативы были повреждены»), в том, что этот художник или этот сюжет сейчас в моде и пользуется повышенным спросом, он демонстрировал интуитивную находчивость. В 1873 г. Винсенту доверили участвовать в ежегодных поездках фирмы в Брюссель, Антверпен, Амстердам и другие города. Целью этих поездок было привлекать клиентов и демонстрировать им nouveautés – новинки каталога. В какой-то момент Винсент освоил и бухгалтерское дело. Он уверенно чувствовал себя на своей должности и убеждал родителей, что ему больше никогда не придется искать работу.

Однако никакой успех, настоящий или будущий, не мог скрасить его одиночества. Через десять лет Винсент вспоминал первые годы в Гааге как «скверное время». Поначалу он наверняка объяснял свое уныние болью разлуки. «Начало чего-то нового – это, наверное, самое трудное в жизни», – сочувственно писал он Тео, когда в 1873 г. тот поступил на службу. Однако после двух лет работы в фирме пришлось признать, что его душевные страдания далеко не сводились к тоске по дому. Несмотря на городские развлечения, несмотря на почти семейный комфорт (в Гааге у него было много родни), несмотря на долгие часы напряженной работы, Винсент по-прежнему страдал от изоляции, которую, как видно, привез с собой с зюндертских пустошей.

Сотрудников в магазине было наперечет, и в течение дня они работали как заведенные – столько общения было бы трудно выдержать даже самому коммуникабельному человеку. Два помощника – Винсент и Теунус ван Итерсон – не имели права одновременно уходить не только в отпуск, но и на перерыв. Семейные связи Винсента, о которых поначалу напоминали частые визиты его дяди в магазин, безусловно, выделяли его среди остальных сотрудников, даже если оставить в стороне личные качества молодого человека со странным и вспыльчивым характером. К тому времени измученный болезнями Сент стал придирчив, раздражителен и брюзглив. Поэтому Терстех и все остальные с облегчением вздыхали, когда он уезжал в Париж или на Ривьеру. «Капризный, вечно всем недовольный, – вспоминал Терстех позднее, – он без конца зудел одно и то же».

Зимой 1870 г. Сент чуть не умер от тяжелой болезни, и Терстех полностью взял на себя управление делами магазина на Платс. Почти сразу же его отношение к племяннику покровителя изменилось. Неизменно вежливому и полному достоинства Терстеху никогда не нравились неотесанные манеры Винсента, которые он списывал на его деревенское воспитание. (По мнению Терстеха, отец Винсента по всем статьям уступал своему брату, образованному и светскому Сенту.) Теперь же презрение молодого управляющего стало выражаться открыто – в резких словах и насмешливом пренебрежении. Винсент реагировал с той же мучительной двойственностью, которая была свойственна его отношениям с отцом: в душе страдая от положения отверженного, при начальнике он вел себя робко и почтительно. («Я держал дистанцию», – вспоминал он впоследствии.)

Под Рождество 1870 г., через полтора года, проведенных в Гааге, Винсент по-прежнему чувствовал себя несчастным. Дом семьи Рос, в котором он жил, находился недалеко от магазина и всегда был полон людей: семья была многочисленной и, кроме того, здесь снимали комнаты несколько молодых людей возраста Винсента (в том числе его коллега Итерсон). Но никто из них, очевидно, не искал общества Винсента. Он вернулся к прежним привычкам, предпочитая катанию на коньках со своими соседями по дому одинокие прогулки в близлежащих деревнях. И родители Винсента, и его дядя Сент досадовали, что за годы жизни в Гааге он, несмотря на широкие возможности и упорные наставления родственников, так и не смог найти себе хорошую компанию (Винсент впоследствии признавал справедливость этих упреков). Однако светская жизнь требовала денег, а скромного жалованья Винсента не хватало даже на то, чтобы оплачивать комнату и стол, поэтому отцу приходилось поддерживать его материально. «Настоящая бедность», – напишет он позже о том времени. Даже на Рождество он не мог съездить домой – билет на поезд до Зюндерта стоил дорого, а кроме того, всегда существовала возможность, что Терстех отменит его отпуск (такое случалось – в праздничный сезон магазин работал особенно напряженно). К тому же в ноябре 1870 г. из дома пришли ужасные вести: семья покидает Зюндерт. Через двадцать два года жизни в Зюндертском приходе Дорус получил назначение в Хелворт – городок в двадцати пяти милях от Бреды, где очередной вымирающей общине Брабанта нужна была помощь упорного сеятеля. В том году члены семьи Ван Гог в последний раз отпраздновали Рождество в Зюндерте. К февралю 1871 г. они навсегда покинули пасторский дом, сад, ручей и вересковые пустоши.