Страница 14 из 34
— То есть вы находили его предпочтения немного странными?
— Не то чтобы странными. Я вообще не придавала значения подобным мелочам. Но теперь они снова всплыли в моей памяти. Эдгар обожал все обыденное. Мне даже казалось, что его любовь к простоте несколько преувеличена. Понимаете, о чем я? Он всякий раз с такой радостью сбрасывал с себя пиджак, переодевался в шлепанцы и с упоением предавался домашним хлопотам. Ему нравилось чинить краны, забивать гвозди, он с удовольствием возился с неисправным проигрывателем. Именно он настоял, чтобы мы кушали всегда на кухне. Говорил, там очень уютно.
Люси закрыла глаза и замолчала. Люка терпеливо ждал.
— Он был замечательным человеком! — заговорила она снова после продолжительной паузы. — Самым лучшим на свете. Сейчас-то я понимаю, что он вел себя так потому, что не хотел унижать меня, подавлять своим превосходством. Ему было легче опуститься до моего уровня… Мы часто говорили о деньгах, и я всегда просила его быть экономным, не тратить слишком много. Например, в метро я всегда настаивала, чтобы он покупал билеты в вагоны второго класса. Ехать-то все равно в одном поезде, какая разница? А он всегда при этом смотрел на меня умиленным взглядом. Видно, моя бережливость его трогала.
— А сколько он вам давал на содержание?
— Определенной суммы не было. Он сам вел нашу бухгалтерию и рассчитывался по счетам из лавок. Что же касается расходов на содержание квартиры, квартплаты и прочего, то я обходилась ему не дороже двух тысяч франков в месяц. Видите ли, я сама шью себе платья, мастерю шляпки. До прошлого года я и сынишке шила все сама. Как вспомню, как я уговаривала его открыть счет в сберегательном банке…
— Он послушался вас?
— Да. Хотя однажды мне показалось, что подобные разговоры выводят его из себя. Но, тем не менее, счет он открыл и ежемесячно клал туда сто франков. Я тоже, со своей стороны, свела к минимуму все траты на мелкие расходы и время от времени пополняла счет небольшими взносами. Однажды утром он просмотрел сберегательную книжку. Я думала, он разозлится, но он лишь улыбнулся, увидев мои старания.
Женщина не плакала. Слезы скопились в уголках ее глаз и тяжелыми каплями повисли на ресницах. Лихорадочный румянец на щеках выдавал ее страшное волнение.
— Простите, если мой следующий вопрос покажется вам бестактным. Что именно привязывало его к вам? Это была страсть? Или что?
Она мгновенно уловила скрытый подтекст, заключенный в последнем вопросе.
— О нет, ничего подобного! Он совершенно не был похож на всех этих развратных типов!
Легкая улыбка скользнула по губам инспектора. Скользнула и тут же исчезла. Горячность, с которой женщина произнесла последнюю фразу, выдала ее с головой. Наверняка ей не раз приходилось сталкиваться в прошлом именно с такими развратными типами.
— Вы ведь догадываетесь, кем я была на момент встречи с ним. Он подобрал меня возле вокзала Сен-Лазар в десять часов вечера. Я сидела на террасе открытого кафе, а он за соседним столиком заказал себе пиво. Я сама заговорила с ним и попросила угостить меня ужином. Вы не поверите, но это — чистая правда! Первые три недели он вообще не прикасался ко мне. Зато почти сразу же забрал из пансиона, в котором я квартировала, и перевез на эту квартиру…
— Он получал письма?
Женщина отрицательно мотнула головой.
— И никаких посетителей тоже? А он когда-нибудь говорил с вами о друзьях или о своей семье?
— Только об отце. Он умер два года назад. По его рассказам, отец был суровым человеком, протестантом очень строгих правил. Думаю, он его побаивался.
— Вы сказали, что расстались с ним в среду в пять часов вечера. И что месье Лоём пообещал навестить вас в четверг, так?
— Да, именно так все и было. Мы ходили втроем в луна-парк, потом он проводил нас до метро, и мы распрощались до четверга.
— Он не сказал, куда собирается вечером?
— Он никогда не отчитывался мне о своих планах.
— А сами вы никогда не спрашивали, не так ли?
Женщина кивнула в знак согласия и добавила:
— Нужно было знать Эдгара. Он был не из тех, к кому можно приставать с расспросами. Порой он даже делал вид, что не слышит, о чем его спрашивают.
— А чем он занимался, когда оставался у вас?
— Я же сказала вам! С радостью предавался всяческим домашним хлопотам. А еще с увлечением раскладывал вместе с сыном марки по альбомам. Он всегда приносил ему марки.
Инспектор поднялся из-за стола. Кажется, женщина рассказала все, что знает, и большего из нее не вытянешь. Она также опознала некоторые из вещей, принадлежавшие Лоёму. В частности, костюм, в котором он был в среду, 23 июня, когда они ходили в луна-парк.
— Неужели его уже нет в живых? — воскликнула Люси. — Я сразу догадалась, что случилось что-то плохое, когда эти двое пришли ко мне с одинаковыми фотографиями. А я готова поклясться, что фотография была в одном-единственном числе. Я вообще хотела ее порвать и выбросить вон. Старая фотка, и воспоминания связаны с ней не самые приятные…
— Прошу вас уделить мне еще несколько минут, — проговорил инспектор, направляясь к дверям. Заслышав шум, вся пишущая братия вскочила как по команде.
— Это все инспектор виноват.
— То есть инспектор Зануда, как ты его называешь?
Это были самые неприятные минуты в жизни старика. Еще никогда он не испытывал такой нервозности в присутствии полицейского. Едва он вошел в комнату, как с присущей ему фамильярностью попытался пристроиться в одном из старинных кресел, обитых зеленым шелком, и тут же ему было велено подняться с места.
— Встать! — жестко скомандовал ему Люка.
Но Мышь, все еще продолжая корчить шута, схватил с письменного стола ножик для бумаг. И снова старший инспектор пресек его невинную попытку пофамильярничать: он мгновенно выхватил ножик из рук старика и положил его на стол.
— Так говоришь, в четверг. В три часа дня? Уверен, что именно в три часа?
— Да. Или около трех. В небольшом баре на улице Вашингтон. Вы должны знать этот бар. Там обычно перекусывают водители всяких важных господ, облаченные в ливреи.
Да, видно, здесь все его ужимки, ухмылки, шуточки и прочие фокусы без надобности. Господину Люка нужны факты, и только факты. А потому и долбит в одну точку: время и место действия.
В среду там-то и там-то, в такое-то время конверт…
В четверг фотография…
В четверг вечером…
Ну, и так далее. Их собеседование прервал телефонный звонок. Старший инспектор вышел в другую комнату, намереваясь поговорить без свидетелей. Но Мышь услышал, как он сказал кому-то в трубку:
— Скажите ему, чтобы ехал в отель «Кастильоне». Да, я его обязательно дождусь.
Потом допрос возобновился, и старик продолжил свой рассказ.
— Ну да, я был заинтригован, и пошел на авеню Парк-Монсо. Мне стало интересно, зачем инспектору понадобилось делать копию с фотографии, которую я спрятал в шляпе. Я просто решил вернуть фотографию ее владелице. Вот все, что я знаю…
Еще минут пятнадцать Люка, пристроившись возле окна, терпеливо слушал болтовню старика ни о чем. А может, погрузившись в свои мысли, он и вовсе забыл о его присутствии. Потому что очень удивился, когда, оторвавшись от созерцания городских пейзажей за окном, обнаружил, что бродяга все еще торчит в комнате.
— Пока свободен!
— Разве вы не хотите знать, где можно меня найти в случае чего? Знаете, порой люди слышат такое…
В этот момент дверь отворилась, и на пороге возник инспектор Логно, и вид у него был еще более мрачный, чем обычно. Но Люка не дал им времени на разглядывание друг друга. Он тут же вытолкал старика за дверь, где тот немедленно попал в плотное кольцо фотокорреспондентов, а сам жестом пригласил Логно проследовать за ним в номер.
Логно освободился через полчаса. К его удивлению, старика в холле уже не было, а не мешало бы перекинуться с ним парой слов. Тот же в это время развлекал своими байками всех кухонных в надежде на вознаграждение в виде бесплатной трапезы. Но, как говорится, на нет и суда нет, а потому Логно поспешил домой.