Страница 16 из 19
Нас сразу распределили по бригадам, и в нашей, вместе с нами, было человек 15 механизаторов, прибывших на целину из разных мест Советского Союза. Через какое-то время стали формировать команду типа «технички», спросили, кто из нас знаком с техникой. Я немного знал комбайн, поскольку в детстве работал прицепщиком, нашлись те, кто знал трактор или автомобиль. Это оказалась почти вся моя «тормозная бригада», и нам поручили собирать и ремонтировать технику. Мы восстанавливали плуги, сеялки, культиваторы, оставшиеся с прошлого сезона, собирали новые комбайны. Меня подключили к комбайнеру, который собирал РСМ-8, прицепной комбайн Ростсельмаша, доставленный в разобранном виде в ящиках. К началу уборки урожая он был собран, и я стал на нем помощником комбайнера. Работал до остановки комбайна из-за разрыва полотен. Мы скосили 150 гектаров озимой ржи, которая убиралась вместе с колючками перекати-поле, они попадали в валки, что приводило к разрыву полотен. Нужно было ждать, пока придут новые детали, и мой комбайнер пошел на другую машину, чтобы не терять заработка. Оставшись без работы, я отпросился у Жабина поездить по бригадам и пофотографировать, поскольку считался корреспондентом нашей студенческой многотиражки «ЗАК». Он меня отпустил, строго-настрого запретив ездить в отгон, где паслись овцы, которые, по мнению наших руководителей, могли быть носителями бруцеллеза – очень опасного заболевания. В самом начале нашей целинной эпопеи туда, в отгон, за 150 километров от нас, было отправлено шестеро наших ребят. В их числе оказались моя подруга с дорожного факультета и мой друг Валера Буклей, среди нас – Алик Клей. Желание с ними повидаться пересилило угрозу возможных последствий от нарушения командирского запрета, и я на попутках отправился в отгон. Там было очень интересно, но, поскольку мой приезд был нелегальным, в целях конспирации я не стал много фотографировать, дабы не вызывать липших вопросов у Жабина. Сделал лишь несколько снимков. После очень сожалел о своей трусости.
«Что-то этот „газик“ не хочет ехать…» (на переднем плане Гарик Тайц)
Наши ребята оказались в забавной ситуации. Владимир Николаевич Жабин им категорически запретил стричь овец, опасаясь бруцеллеза. А в отгоне, как выяснилось, для них другой работы не было. Каждое утро Алик Клей ходил к бригадиру, распределявшему людей по рабочим местам, тот направлял на стрижку овец, а после напоминания о том, что студентам запрещено это делать, спокойно советовал подождать другой работы. Эти утренние планерки Алику нравились, потому что там пили чай, угощали местными кушаньями. Все мы почти постоянно были полуголодными, поскольку кормили нас не особенно хорошо. В отгоне ребята даже сделали плакат «Мясо вредно!». Меня мой друг решил тоже подкормить и предложил пойти вместе с ним к бригадиру под видом корреспондента «Комсомольской правды». Он сказал, что сын бригадира недавно вернулся из армии и знает эту газету. Другие аборигены вообще не имели представления о тогдашних СМИ, ни газет, ни журналов в глаза не видели, и даже увидев, ничего бы не поняли – русским почти никто не владел. На чаепитии было масло, что-то еще и лепешки, которые я, несмотря на свою недокормленность, есть не смог, потому что бабуля, их готовившая, отбивала тесто на своем бедре. Ни бедро, ни выпечка с него у меня аппетита не возбудили.
В «отгоне»
Тем временем, что я гостил в отгоне, мой друг Гарик Тайн получил серьезную травму – ехал на мотоцикле, и у него лопнула вилка переднего колеса. Мотоцикл под ним развалился и Гарик, упав на приличной скорости, здорово повредил ногу и руку. Радовались, что живым остался. Его как-то загипсовали, забинтовали, и он мог передвигаться на костылях, но Жабин решил отправить раненого в Москву, поручив мне, пока мой комбайн не работал, доставить Гарика в Акмолинск, на аэродром.
Мы отправились на перекладных, благо грузовики непрерывно ходили с токов на элеватор, который находился в Краснознаменском. Так, на разных машинах мы двигались от совхоза к совхозу. Поскольку в каждом из них были наши попутчики из Менделавочки и пищевого института, нас повсюду принимали как дорогих гостей. Через несколько дней добрались до Акмолинска, где довольно быстро нашли штаб студенческого отряда нашего района, который расположился в окрестностях городского аэродрома. Там же была и редакция многотиражки МАИ – «Пропеллер на целине», где этим летом снова работал Миша Полячек. На целину он поехал одновременно с нами вместе со студентами авиационного института. Мишка нам очень обрадовался и первым делом повел в столовую, где накормил обедом с борщом и мясными котлетами – два месяца ничего подобного мы не видели. Там же мы встретили еще одного нашего газетчика Витьку Лискера. Он шутил: «вы жабенки, а мы жиденки» – командиром всех вузов Ленинградского района, включая МАЛИ, был доцент МАИ – Жиденко (имени его уже не помню). Я носил отцовские гимнастерку, галифе и портупею – самая удобная форма на целине. Так же был одет и Владимир Николаевич Жабин, и меня прозвали «юный жабинец».
На следующий день мы отправили Гарика самолетом в Москву, а я вручил Полячеку фото с корреспонденциями для нашей газеты и решил тоже возвращаться к себе на самолете. Миша договорился с пилотом самолета типа АН-2, доставлявшего почту в колхозы и совхозы, что тот за тридцатку меня прихватит.
Мы летели над бескрайними казахстанскими полями, над морем пшеницы и уже убранными участками, с работающими комбайнами и тракторами, над строящимися домами новых совхозных усадеб. Я, не отрываясь, смотрел на эту прекрасную картину и, душа у моя буквально пела от восторга, ведь до этого мне еще не приходилось летать на таких самолетах. А тут с высоты птичьего полета я увидел весь масштаб труда хлеборобов, ощутил себя причастным к этому великому делу. Такие чувства я испытывал и за рулем комбайна, но с высоты все выглядело значительно грандиознее.
Несколько раз мы приземлялись в населенных пунктах, где я помогал выгружать почту, снова взлетали, и я опять не мог оторвать глаз от завораживавшей меня картины, пока вдруг во время очередного перелета пилот прокричал, наклонившись ко мне: «Ты не бойся, мы сейчас падать будем, у меня элероны отказали». Честно говоря, я не очень ему поверил, но прилив адреналина почувствовал. Мой летчик как-то спланировал и ухитрился посадить самолет на совхозном поле. Когда мы вышли из машины, он спросил меня, понимаю ли что-нибудь в гидравлике. Я признался, что имею смутное представление об этом предмете, поскольку мы лишь недавно начали его изучать. Поковырялись мы с ним в кранах и гидроцилиндрах привода элеронов, но ничего не смогли сделать. Денег за перелет он с меня не взял, посоветовал добираться самостоятельно, а сам отправился звонить, чтобы прислали техничку. Я дошел до полевого стана, как сейчас помню, совхоза имени Калинина, там опять девочки из пищевого института – накормили, напоили, утром посадили в машину, шедшую до Краснознаменки. Вскоре добрался до своей бригады.
В мое отсутствие привезли новые полотна для комбайна, я их поставил, но остался без руководителя, поскольку мой комбайнер уже работал на другой машине. Мне бригадир предложил самому сесть за штурвал. Я взял в помощники своих ребят, и в дополнение к тем 150 гектарам ржи, что было убрано до поломки, скосил еще 250 гектаров яровой пшеницы. Комбайн был прицепной, меня таскал тракторист из механизаторов, с которым мы время от времени менялись местами, работали практически круглосуточно, лишь на 3–4 часа заезжая в бригаду, чтобы передохнуть. Попеременно с помощником спали прямо в бункере, не прерывая работы, а когда что-то ломалось или мы приходили в совершенное изнеможение, ездили отсыпаться в свои бараки.