Страница 19 из 73
Четыре ряда пальм, в середине каждого зеркальный купол, увитый сетью лиан. Гнездо саламандры устроено в гуще зарослей, недалеко от источников. Если провести линии от верхнего купола к нижнему, от левого к правому, гнездо окажется точно на пересечении. Охотник на саламандр нашёл кладку, и, вооружившись коломётом, уничтожает яйца, расплёскивает голубое содержимое.
- Остановись, человек! - шипит появившаяся из зарослей саламандра, - оставь хоть одно, и я одарю!
- Одаришь? - с сомнением спрашивает охотник. Чёрные глаза его непроницаемы, на правой щеке шрам в форме звёздочки.
- Да...
Облик саламандра меняет мгновенно: змеиная кожа сходит, будто кольчуга, вместо хвоста - стройные ноги, вместо змеиного капюшона - пламя огненно-рыжих волос. Кладка исчезает тоже - там теперь застеленное тенётой ложе, плетёный столик, на столике иглоукалыватель, заряженный двумя иглами.
- Позволь, я тебя ужалю... - шелестит преобразившаяся в молодую женщину саламандра, отобрав и отбросив в сторону коломёт, горячо поцеловав в губы.
- Попробуй... - от одежды он избавляется быстро, словно бы тоже сбросил кожу, присаживается на край постели, подставляет плечо.
Снадобье, заправленное в иглоукалыватель, называется "луч" - ещё одна общая деталь проксимариев, употребление обязательно. Мужчину Лада знает хорошо: магнат по имени Золтан, больше известный как Шрам, завсегдатай. Обмениваются уколами, обмениваются поцелуями, затем "луч" начинает действовать. На миг Ладе представляется, будто оказалась в центре паутины, протянутой от верхнего купола к нижнему, от левого к правому, и по тонким нитям уже спешат пауки - голодные, очень голодные... Однако, "луч" действует и действует Шрам, хочется отдавать, отдавать, отдавать, и она отдаёт - всю себя, без остатка.
[3]
В проксимариях нет "мамочек" и тому подобных должностей, здесь за подопечными приглядывают кураторы. Они разъясняют правила, через них контракт заключается и расторгается. Лада доставлена в строгий кабинет, на красный ковёр, плачет:
- Только не выгоняйте, госпожа Роксолана, только не выгоняйте...
Костюм на хозяйке строгого кабинета тоже строгий, как и взгляд, и тон.
- Контракт будет расторгнут незамедлительно, - голос пустой, механический, - в силу найденного несоответствия.
Жизнь была сказочная: кукольный домик на троих, и сами словно бы куклы. Для Лады сказка закончилась после того, как обнаружила на подушке чешуйку. Подумала, от обличья саламандры, но нет, то была её кожа.
- Ледяной покров... - прошептала она, впав словно бы в забытьё, - Примула...
Перед глазами встала женщина с кожей, как у змеи - чёрной, зернистой, от вида её Лада вскрикнула.
- Тише вы, - пролепетала сквозь сон Нуми, - спать хочу!..
Лада не могла не кричать, ведь, потеряв частицу кожи, вернула частицу памяти - а так нельзя, так неправильно. Захотелось забыть, затолкать обратно, вот только как? Роксолане решила не говорить, но госпожа куратор и без неё узнала, отправила на проверку. Сфера контроля долго вращалась, вынесла приговор, который проксима знала и так.
- Я не смогу одна, - упав на колени, Лада протягивает руки, - я погибну...
- Регламент знаешь, - цедит Роксолана, - из города будешь удалена. Вернуться даже не пробуй - найдём сразу же, изгоним снова.
В кабинет влетают два небольших голема-шара, слева и справа по раструбу, со звуком плевка из них вылетают тонкие сети.
- Нет! - визжит Лада, - лучше убейте!..
- Уберите её уже, - тонкие губы госпожи куратора кривятся, - противно.
Раструбы по краям шаров сменяются клешнями, големы подхватывают кокон, несут, бывшая проксима трепыхается пойманной в сети русалкой. Кокон помещают в капсулу, капсула мчится вниз. От потрясения одно воспоминание вспыхивает за другим, складываются в картину, как кусочки мозаики. Фестиваль циркового искусства в Кипеларе, неистовое совокупление с Таем после красной "радуги", маленький зеркальный купол на окраине, яркий белый свет. Потом была такая же капсула, а за ней сфера, как бы разъявшая на части, собравшая из них уже не человека - проксиму.
"Может, всё ещё обойдётся? - думает Лада. - Вылечат и поместят в другой проксимарий? На любую болезнь у цвергов должно быть лекарство, на то они и цверги. Или дело в другом, в возвращающейся памяти? Почему бы тогда не стереть ещё раз? Мне она ни к чему, эта память, с корнем бы вырвала, если бы знала, как..."
Капсула останавливается, открывается, кокон занимает место на плоской спине голема, похожего на стол с механическими ногами. "Жаль, не дали попрощаться с Морпессой и Нуми, - думает Лада, несколько успокоившись, - хотя, может, и к лучшему. Вдруг, это заразно, и от близости со мной у любой проксимы покров на памяти может начать отслаиваться чешуйка за чешуйкой?" От такого предположения страх возвращается, сковывает по рукам и ногам не хуже кокона. Нет, глупости, была бы она настолько опасной, избавились бы сразу, церемониться не стали. А может, хотят изучить? Что угодно, только бы не прогнали...
Голем-стол останавливается у жёлоба скользящего шара - миг, другой, вот и сам шар. Откуда-то сверху спускается уже знакомый голем в виде шара, снизу его некое подобие ножниц - режет кокон, освобождает. Не успевает Лада размять затёкшие члены, как появляются ещё два шара, снабжённые механическими руками, а в шаре скользящем открывается круглый проход. её помещают внутрь, закрепляют, и шар скользит, пока не достигает поверхности, где Ладу извлекают и оставляют, свернувшуюся в позе зародыша, на платформе. Придя в чувство, поднимается, видит на изрядном отдалении мегаполис, протянувшийся от горизонта до горизонта.
- Я не смогу одна, - выкрикивает она сквозь слёзы, - я погибну...
В плаче, будто в родовых корчах, рождается имя, её настоящее имя: Рута. Вооружившись им, как шипастой ледяной булавой, направляется к городу.
[
Год
двадцать восьмой
]
Третий квадрат
Играгуд, город Калаут (очистной комплекс)
[1]
Сбившись в кучу, спицехвосты верещали, не могли что-то поделить. Пока не попала на очистной комплекс, или чистилку, как называли его запросто, Рута и представить не могла, что могут быть настолько отвратительные птицы. А отвратительно в спицехвостах было всё: и бусины горящих злобой глазок, и грязно-серое оперение, и невероятно прочные хвостовые перья, которые эти твари могли метать, как дротики, и голос, похожий на скрежет металла о металл. Уж на что гарпии - мерзость, да только и они приятней будут!
- Нарыли что-то птички, - Рюк осторожно тронул свежую язву на щеке, - надо бы проверить...
Вид он имел отвратный, на лицо лучше не смотреть. Впрочем, Рута и сама немногим лучше выглядела - ну, роба чуточку почище, ну, красота ещё не вся осыпалась-отшелушилась, а в остальном всё то же, вонь и грязь.
- Если надо, давай проверим, - пожала плечами. - Хотя много их, конечно.
- Чем больше птиц, тем ценнее должен быть самозародок, - Рюк ковырнул другую язвочку, по щеке побежала струйка гноя. - Ты, главное, их со своими мохнатыми отвлеки, об остальном позабочусь я.
Пушистики тут же подкатились, словно поняли, о чём речь, и звать не пришлось. Три лохматых кома, если на вид, лапки крохотные, числом четыре. С какой стороны голова и не понять бы, если бы не большие фасетчатые глаза да широкие, с игольчатыми зубками, пасти. У Волчка единственного шёрстка серая, Грязнуля с Чистюлей - беленькие, хотя белым Грязнулю назвать сложно, скорее уж грязно-белый, а порой и грязно-грязный.
- Пойдём, ребята, - Рута порылась в ближайшей куче, вытянула прямоугольную металлическую панель, - покажем этой плесени пернатой, кто здесь хозяин!
Волчок ворвался в птичий балаган первым, волчком и завертелся, разбрасывая во все стороны грязно-серые тельца. Чистюля с Грязнулей подхватили, стая поднялась, закружилась серым смерчем, со свистом полетели спицы. Гвалт стоял неимоверный, но Рута смогла перекричать: