Страница 4 из 9
— Здравствуй, радость моя, мое бесценное сокровище. Как тебе спалось? Какие сны виделись сегодня? Может, тебе снились теплые страны? — говорила по утрам девочка.
А Кактус недоумевал: “За что меня любить? За колючки? Если бы я был Розой, тогда понятно...”
Так проходили день за днем. Но однажды девочка больно укололась о Кактус и громко вскрикнула. Кактус даже зажмурился от страха: “Ну все, закончилась девочкина любовь!”
А девочка смахнула непрошеную гостью-слезинку со щеки и, улыбаясь, сказала:
— Прости меня, неуклюжую, я, наверное, тебя испугала своим криком?
У Кактуса словно пелена с глаз упала, и стал он размышлять: “А за что любить Розу? В чем ее заслуга? Бог дал ей красоту, чтобы радовать других. Растил, ухаживал, а чем ответила она Богу? Что она сделала для того, чтобы мир стал прекрасней? Выставляла свои шипы?
А за что любить меня? Значит, любовь живет в самой девочке. Она любит всех: с шипами и колючками, с капризами и зазнайством, и не ждет ответа и благодарности.
А я? Могу я так? Девочку легко любить. Как не полюбить за доброту? А вот как научиться любить не только ее, но и долговязый Фикус, и соседку Герань с ее резким, дурманящим запахом, и назойливый Вьюн, и его родственницу — легкомысленную Лиану...”
Понравились Богу покаянные мысли Кактуса, и Он спросил:
— Не пришло ли время вернуть тебя в сад в прежнем виде?
Обрадовался Кактус, но тут же вспомнил о девочке:
— Как же она утром проснется, а меня нет на окне? — не хотелось ему на добро равнодушием отвечать, девочку огорчать. — Пусть я навсегда останусь колючим, но буду рядом с ней, может быть, и я от ее доброты любви научусь!
Бог в ответ только улыбнулся. Огляделся Кактус. Цветы на подоконнике уже не казались ему такими, как прежде.
— Какой же Фикус все-таки могучий и надежный. А до чего изящен Вьюнок... Какие замечательные цветы у Герани! — с удивлением замечал Кактус. Все они приветливо махали в ответ своими головками.
И тогда он понял, что Бог, видя стремление к добру, одарил его способностью любить. Так захотелось Кактусу сделать для всех что-нибудь приятное, что от переполняющих его чувств он... расцвел.
Встала утром девочка и — к окошку.
— Мамочка, мамочка! — воскликнула она, — чудо, чудо Божие! Наш Кактус зацвел!
Запрыгала на месте, захлопала в ладоши.
А Кактус был так счастлив, как никогда не радовалась Роза.
Раз в год от любви и Кактус цветет.
ПРОЩЕНИЕ
Селиванова обидели. Произошло все в один из осенних дней.
В то время, когда мальчик сидел у телевизора и смотрел порядком наскучивший ему фильм, в комнату вошла мама и сказала:
— Возле рынка продают недорогую капусту. Пойдем, купим на зиму.
Собрались быстро и уже через несколько минут ощущали на себе первый осенний заморозок.
Медленно кружились над головой мелкие снежинки.
Мама заняла очередь за капустой у машины и, оставив Диму, ушла по своим делам.
В шумной, мерзнущей толпе Диме пришлось стоять долго. Бабушки и дедушки, тети и дяди время от времени уходили погреться в ближайший магазин, а затем снова возвращались. Очередь напоминала жужжащий улей. Дима свое место не покидал ни на минуту.
Время тянулось долго. Ноги мальчика будто примерзли к земле. Ему пришлось узнать все о прогнозе на зиму, о различных способах соления и мочения капусты, о жизни не только в своем родном городе, но и во всей стране и даже за рубежом.
Приблизившись к машине, покупатели стали восстанавливать очередность, и оказалось, что Дима будто бы здесь и вовсе не стоял. Его начали выталкивать.
Стоящие рядом кричали:
— Я не знаю, за кем он!
— Лично я вот за ней занимала!
— А я — вон за тем пожилым мужчиной! Увидев подошедшую маму, мальчик чуть не расплакался от обиды. Старушка, стоявшая впереди Димы, подтвердила, что его мама занимала за ней, но отходила. Ничего не помогало.
Мама, не обращая внимания на крики, стала на свое место и подала продавщице мешки для капусты.
Очередь превратилась в шипящую змею, которая вся извивалась от головы до хвоста и пыталась ужалить.
Дима весь съежился от страха и обиды. В голову ударяли, как кувалдой, злые слова. Ему хотелось оправдаться, что он не наглец, не нахал, не спекулянт, хотелось закричать, но он не мог: ком обиды сдавил горло.
По дороге домой Дима еле сдерживал слезы.
— Не обижайся, сынок, Бог им судья, — сказала мама.
Но Диме все равно было обидно.
Дома он стал с новой силой переживать происшедшее. Ему представлялся и высокий мужчина в кожаной куртке, громче всех кричавший, и невысокая женщина в синей шапочке, и седой старик.
Все, что Дима не высказал там, в очереди, он сейчас мысленно выплескивал им наедине с собой.
Но от этого ему не становилось легче. Та змея, на которую была похожа очередь, как будто заползла ему в сердце.
Вечером ни у бабушки, ни у папы не оказалось времени забрать из детского сада маленькую сестренку. Пришлось Диме идти за ней.
Мальчик вышел из дома. Над его головой висел голубой свод неба. Солнце склонилось к западу, посылая последние лучи на землю. Быстро темнело.
В синей вышине зажглась вечерняя звезда. Дима увидел звездную даль, бесконечную и непостижимую в своей беспредельности. Перед ним раскрылась чудная картина! Отражение Самого Бога проникло в его душу и погрузило в благоговение.
И такой ничтожной и мелочной оказалась его сегодняшняя обида, что он засмеялся и, любуясь небом, закричал:
— Я прощаю вас, люди!
И сразу стало легко на душе.
ПОПУТЧИЦА
- Вот незадача, опять движок барахлит, — встревоженно проговорил водитель, — без остановки не обойтись.
У Натальи сжалось сердце: “Когда же закончится эта неспокойная ночь?” Положив головку на мамины колени, вытянувшись на заднем сиденье среди многочисленных узлов и пакетов, посапывал ее двухлетний малыш.
Наташа чувствовала себя виноватой. Ей хотелось быстрее вырвать детей из каменного саркофага города. Она упросила мужа, не дожидаясь его отпуска, отправить ее с детьми на лето к маме. Муж с большим трудом нашел знакомого водителя.
— Да, придется остановиться, — вздохнул шофер.
— Мамочка, а вдруг на всю ночь, — прошептала восьмилетняя Даша, выглядывая из-за спинки переднего сиденья.
Водитель включил подсветку. На панели управления стала видна икона Николая Чудотворца.
— Молись, дочка. Бог милостив.
“Святый отче Николае, моли Бога о нас!” — не переставала повторять про себя Наталья.
— На помощь рассчитывать не приходится. Ночью теперь останавливаться не больно хотят — опасно.
В свете фар остановившейся машины четко прорисовались очертания старушки с ведром и узелком за плечами.
— Откуда она здесь? Торговать вроде уже поздно.
Было около полуночи, не по-летнему прохладно, шел дождь. Бабушка, подхватив ведро, с готовностью направилась к машине.
— Ой, деточки, Сам Господь вас ко мне послал...
— Машина перегружена, места нет, сесть негде, сзади ребенок спит. Да и неизвестно, тронемся ли с места сами, — оборвал ее водитель, открывая капот. — Может, еще кто-нибудь будет ехать? — немного смягчившись, добавил он.
Бабушка на минутку замерла.
— Да, да, сынок. Может быть, будет, — тихо проговорила она, бросая беглый взгляд на заваленную доверху машину, и побрела по обочине дороги. Вскоре она скрылась из виду.
Наталья не находила покоя. Образ этой одинокой путницы, напомнившей ей мать, заставил забыть собственные волнения. Но сказать водителю, который, оказывая им услугу, и без того был поставлен в трудное положение, язык не поворачивался. Время будто остановилось. Женщина беззвучно шевелила губами.
— Ну теперь порядок, будем надеяться, что к утру дотянем, — бодро проговорил шофер. — Может, ее кто-нибудь и подберет? — добавил он, как бы оправдываясь, и сел за руль.
— А вдруг больше никого не будет? Просто никто не остановится? — нерешительно начала Наталья, уловив нотки сомнения в голосе водителя, — мы ведь остановились поневоле.