Страница 8 из 9
Через полчаса вся набережная была полна кронштадтцами.
Они не успели еще построиться, как черный автомобиль со слюдяными окошечками в парусиновом верхе вылетел из-за угла Галерной и остановился.
Худощавый высокий моряк подошел к автомобилю и сказал несколько слов, которые не расслышал Кривенко. Невысокого роста человек в очках, в фетровой шляпе на длинных рыжеватых волосах, в распахнутом пальто вскочил на сиденье шофера и поднял руку.
– Кронштадтцы! – сказал он и замолчал на одно мгновенье.
Глухой шум еще катился внутри смыкающихся колонн.
– Приветствую вас от имени Петроградского Совета Солдатских и Рабочих Депутатов, от имени Военно-Революционного Комитета, от имени власти рабочих, крестьян, солдат и матросов!
Легкий ветер повеял с Невы и взбросил вверх ленточки над круглыми, матросскими шапками.
– Кронштадтцы! – продолжал человек в очках, – вы идете в бой не по приказу какого-нибудь жалкого русского Бонапарта, царящего милостью долготерпения революции. Вы идете в бой не во имя исполнения договора наших самозванных правителей с союзниками, спутывающих цепями руки русской свободы. Вы идете в бой с именем великой революции на недрожащих устах и в горячем сердце!
Он замолчал и нервным движением провел рукой по лицу.
– Русский флот всегда стоял в первых рядах революции. Имена моряков вписаны на почетном месте в книгу великой борьбы с царизмом. Так пусть же и теперь – в день величайшей из революций – моряки будут мощным авангардом пролетариата!
«Перед вами – Зимний дворец, последнее прибежище керенщины, последняя опора врагов народа. Ваша боевая задача – атаковать дворец. Ваши братья – солдаты и красногвардейцы выполнили свой долг, передав сегодня ночью в руки Военно-Революционного Комитета все правительственные здания, банки, телеграфы, вокзалы. Очередь за вами… Они ждут вас на баррикадах…»
Кривенко, не дослушав речи человека в очках, побежал обратно в штаб. Поднимаясь по лестнице он несколько раз всхрапнул басом – с некоторой натяжкой, это можно было принять за смех.
– Ты слышал, чорт побери? – весело закричал он, увидев мичмана, – давай сюда приказ!
Мичман потряс перед его лицом только что полученной телефонограммой.
– Распоряжение Комитета – ждать!
3
Прапорщик Миллер медленно спустился по лестнице, на Дворцовую площадь.
На несколько минут он задержался на лестнице, придерживая рукой звякнувшую о ступени шашку.
В двадцати шагах от дворца юнкера строили баррикады. Они выносили со двора длинные бревна и нагромождали их у главного входа; они работали молча, несколько ударниц из женского батальона неловко и торопливо помогали им. Винтовки с примкнутыми штыками были прислонены к отлогим перилам лестницы.
Работа велась с утра – длинные штабеля дров тянулись уже вдоль всего фасада и закрывали все входы в Зимний. В баррикадах были искусно размещены пулеметы – подступы вливающихся на Дворцовую площадь улиц были в сфере их огня.
Прапорщик с видимой досадой отвернулся от работающих юнкеров и обойдя штабеля, вышел на площадь.
Огромный полукруг правительственных зданий казался покинутым – он встретил на площади только одного человека: высокого роста старик в изодранном полушубке стоял возле дворцовой решетки, что-то яростно бормоча и с сумасшедшей напряженностью всматриваясь в ярко-освещенные окна Зимнего.
Несмотря на холод, полушубок его был расстегнут и видна была старческая худая грудь, поросшая седыми волосами; к картузу его был приколот красный лоскут.
Прапорщик перешел через дорогу. На углу Невского голубоватым шаром горел фонарь; вокруг него была светлая пустота и в этой пустоте изредка мелькали тени.
Фонарь горел на демаркационной линии правительственных войск.
Каждый, кто в шесть часов вечера остановился бы у решетки Александровского сада, увидел бы, что направо и налево от этого фонаря неподвижно чернели колонны вооруженных людей, а в двух или трех кварталах от него, вдоль по Невскому шли трамваи, сверкали витрины магазинов и электрические вывески кино.
Город жил как обычно, стараясь, насколько это было возможно, не замечать революции, отмечая в своем календаре только повышение цен и понижение температуры.
На другой стороне улицы стоял пикет. Солдаты курили самокрутки и негромко разговаривали о событиях сегодняшнего дня.
Прапорщик услышал только одну фразу, произнесенную громче других:
«Кронштадтцы здесь!»
Он пошел вдоль решетки Зимнего, по направлению к Дворцовому мосту.
Три юнкера встретились ему по дороге; они шли не торопясь, как на прогулке, небрежно заложив винтовки под руку. Один из них остановился и двинулся было к прапорщику, как-будто желая предупредить его о чем-то, но вдруг ускорил шаги и побежал, догоняя своих товарищей.
Прапорщик дошел до конца решетки и остановился, настойчиво вглядываясь в темноту: ему показалось, что какие-то тени проскользнули мимо него, наперерез Дворцового моста.
Он нащупал в кармане револьвер и сделал еще несколько шагов вперед: на этот раз совсем близко от него, пригнувшись, держа винтовки наперевес, пробежали и скрылись в тени, отбрасываемой дворцом, четыре матроса.
– Да здесь же с самого утра стояли наши!.. Ведь если они со стороны набережной обойдут дворец…
Он повернулся и опрометью бросился обратно на площадь.
– Стало-быть, на нас с двух… нет, с трех сторон наступают…
Придерживая путающуюся между ногами шашку, он добежал до крайней баррикады. Мельком взглянув на площадь, он завернул было за угол, но тотчас же возвратился.
С того времени, как он проходил здесь, направляясь в сторону Дворцового моста – на площади что-то переменилось. Он стоял несколько секунд неподвижно, переводя взгляд с одной части площади на другую и вдруг заметил, что перед самыми баррикадами, выдвинувшись далеко на площадь со стороны Александровского сада – стоит какая-то воинская часть.
«Юнкера выдвинули авангард…» – подумал он и прошел мимо.
Однако же, не дойдя до входа несколько шагов, он возвратился.
Незнакомая воинская часть не была юнкерским авангардом – на солдатах не было ни юнкерских погон, ни нашивок ударного батальона – среди них было больше штатских пальто, чем военных шинелей.
– Да ведь это…
Он с бешенством схватил за плечо юнкера, стоявшего на часах у входа в сад.
– Что это за войска?
Юнкер с испугом отступил назад, но, вглядевшись в офицера, ответил спокойно:
– Это? Не знаю…
– Да ведь они же здесь, перед дворцом, на площади! – в исступлении закричал прапорщик, – они сейчас сюда войдут… Почему не стреляют? Почему…
– Это меня не касается, господин прапорщик, – холодно отвечал юнкер, совершенно оправившись, – об этом я предложил бы вам осведомиться у начальника сводного отряда.
– Так доложите об этом немедленно начальнику отряда, а кстати сообщите ему, что дворец со всех сторон окружают. Нужно полагать, что и это вашему командованию неизвестно!
Он прошел в сад; в саду маячил при свете, падавшем из окон дворца, фонтан; на затоптанных клумбах стояли и сидели юнкера и казаки.
В огромной прихожей Салтыковского подъезда, прапорщик встретил несколько офицеров, собравшихся вокруг овального стола; одни курили, другие, при свете канделябров, рассматривали висевшие на стенах картины.
Прапорщик подошел к одному из них, ходившему по комнате с заложенными за спину руками.
– Не знаете ли, где кабинет начальника обороны?
Офицер поднял голову, рассеянно посмотрел в лицо Миллера взглядом человека, которого разбудили, но который еще не пришел в себя, резко ответил: «не знаю», – и снова принялся, щуря глаза, ходить туда и назад по комнате.
– Такой и должности нет, начальник обороны, – весело сказал другой офицер, подходя к Миллеру ближе – вам, должно быть, начальника штаба…
– Все равно, хоть начальника штаба…
– Позвольте-ка! – вдруг удивился офицер, – а кто ж это теперь начальник штаба? Багратуни, кажется, еще утром отказался.