Страница 4 из 119
— Ступайте посмотрите, — велела королева графине Аргайл.
Поставив канделябр, графиня вышла. Никто ее не задержал. Королева продолжала презрительно наблюдать за Ратвеном, пока тот осушал свой кубок, потом медленно сказала:
— Я уверена, милорд, что вы действуете в интересах Марри. Сам-то братец, конечно, далеко, но пусть он знает: даже это не избавит его от наказания. Так вот, ответьте мне, чем таким вы ему обязаны, что решили подставить свою голову вместо него?
— Я сделал это не только ради Марри, но и ради многих своих друзей, — нехотя отвечал Ратвен. — Что же касается моей головы, то я заручился гарантией ее неприкосновенности.
— Гарантией? — переспросила Мария и обратила взор на своего мужа, по-прежнему стоящего подле нее. — Уж не вы ли дали ему такую гарантию, милорд?
— Я? — отшатнулся Дарнли. — Мне об этом ничего не известно.
Но тут королева обратила внимание на его пустые ножны.
— А где ваш кинжал, милорд? — сухо осведомилась она.
— Кинжал? Ха! Откуда мне знать?
— Ну, так я это узнаю! — зловеще и отчетливо проговорила королева. — Непременно узнаю, берегитесь. — Она вела себя вовсе не как пленница, попавшая в руки заговорщиков, которые всего несколько минут назад могли, судя по всему, убить не только Риццо, но заодно и саму Марию.
Задыхаясь, вбежала графиня. На ней не было лица, в глазах метался ужас.
— Что? — осевшим голосом прошептала Мария.
— Мадам, он мертв! Убит! — объявила графиня.
Королева очень долго смотрела на нее; наконец, она разжала мраморные губы:
— Вы уверены?
— Я видела его, мадам.
Мария сдавленно застонала, глаза ее наполнились слезами. Все притихли. Тянулись минуты. Королева вытерла слезы, сбегавшие по щекам. Дарнли дрожал, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Ну что ж, — произнесла королева, — довольно слез. Я должна подумать, как отомстить за это злодеяние. — Она встала, опираясь о край стола, долгим взглядом посмотрела на Ратвена, по-прежнему сидевшего с окровавленным кинжалом в одной руке и пустым кубком в другой, потом перевела глаза на мужа.
— Милорд, вы добились своего, а теперь выслушайте меня. Слушайте и зарубите себе на носу: я не успокоюсь, пока вам не будет так же больно и тяжело, как сейчас мне.
Мария пошатнулась. Графиня поспешила ей на помощь, и королева, опираясь на ее руку, удалилась через маленькую боковую дверь в свою опочивальню.
Босуэлл, Хантли, Атолл и другие верные королеве дворяне — те, кто находился в ту ночь в Холируде, кишащем вооруженными до зубов убийцами, — опасаясь разделить участь секретаря, бежали через окна и колокольным звоном подняли на ноги весь Эдинбург. Собравшиеся по тревоге горожане, ведомые мэром, с оружием и факелами в руках двинулись ко дворцу. Они потребовали, чтобы королева вышла к ним, и отказывались разойтись, пока из окна королевской опочивальни к ним не обратился сам Дарнли, заверивший взбудораженных людей, что с ним и с королевой все в порядке. А тем временем сама Мария стояла в окружении головорезов, ворвавшихся в ее спальню, как только снаружи поднялся весь этот шум, и один из них, рыжий Дуглас, поигрывая кинжалом, божился, что не моргнув глазом изрежет ее на кусочки, посмей она хоть пикнуть.
Когда они все-таки убрались, Мария осознала свое новое положение. Она больше не королева — она узница в собственном доме. Двор и коридоры заполнены солдатами Мортона и Ратвена, дворец полностью окружен, и никто не имеет права войти в него или выйти без их согласия.
Наконец-то Дарнли добился вожделенной власти. Наутро на рыночной площади Эдинбурга был оглашен его первый указ, согласно которому дворяне, собравшиеся в столицу на заседание парламента для принятия билля о лишении прав и имущества беглых лордов-протестантов, должны были под страхом обвинения в государственной измене в течение трех часов покинуть город.
Мария, запершись в опочивальне, строила планы мести. В ее ушах все еще звучали вопли несчастного Риццо. Мария дала себе клятву: если она выйдет живой из этой передряги, то убийц настигнет возмездие — не только за варварское злодеяние, но и за оскорбление ее королевского достоинства, чудовищное надругательство над ее чувствами, за опасность, которой они подвергли ее жизнь и жизнь будущего наследника и за теперешний домашний арест, не говоря уже об издевательском обращении.
Впрочем, нет, — подумала Мария. — Все они — и наглец Ратвен, и дерзкий Дуглас, угрожавший расправой, и Мортон, держащий ее в заточении, — не более чем исполнители воли Дарнли. Она решила пока повременить с другими обидчиками и сосредоточила всю свою ненависть на муже. Неизвестно, как все сложится дальше, но наступит срок, и она припомнит Дарнли все унижения, которые вынесла по его милости. Она во что бы то ни стало покарает его, и кара будет страшной.
Узурпатор был легок на помине. Показав, кто теперь хозяин положения, он был уверен, что Мария смирится с тем, что сделанного не воротишь, волей-неволей покорится неизбежному и безропотно — ведь теперь его поддерживают мятежные лорды! — восстановит его в супружеских правах. А безраздельную королевскую власть он и так уже получил. С этими мыслями Дарнли с утра пораньше заявился к супруге, однако оказанный ему прием основательно пошатнул его радужные надежды. Лишь только завидев его на пороге опочивальни, Мария вздрогнула, потом, взяв себя в руки, не спеша подошла к нему и тихо, но отчетливо, проговорила:
— Негодяй! Забудьте мою прежнюю привязанность и мои надежды на будущее… Я же ничего не забуду. Jamais! Jamais je n'oublierai![3] — добавила она и посмотрела на Дарнли с такой ненавистью, что он стушевался и выбежал вон.
А Мария продолжала в одиночестве обдумывать способ мести, но пока ей не пришло в голову ничего подходящего, тем более что собственное положение оставалось неясным, а кроме того, она не знала и половины того, что происходило во дворце и в столице.
И тут ей помог случай. Одна из немногих оставленных ей в услужение фрейлин, Мэри Битон, обронила, что видела во дворце графа Марри, Роутса и нескольких других лордов-изгнанников. Это известие расставило все по своим местам. Королеве стало окончательно ясно, кто был виновником ночной трагедии и каким образом Дарнли нашел себе сторонников.
Впрочем, хороши сторонники! До сих пор Дарнли и Марри были что кошка с собакой. Они никогда не то что не доверяли друг другу, а почти не скрывали своей вражды. Навряд ли они вдруг, ни с того ни с сего воспылали взаимной любовью, и на этом, пожалуй, можно будет сыграть.
Королева, не откладывая, написала Марри записку, в которой выразила радость по поводу его возвращения и пригласила зайти к себе.
Сводный брат, не поверивший ни единому слову записки, разумеется, тотчас явился — просто из любопытства, чем его приветит Мария. Каково же было удивление графа, когда ему действительно был оказан самый горячий прием.
Королева поднялась Марри навстречу, подбежала к нему, прижалась щекой к его бороде, обняла и расцеловала. На глаза ее навернулись слезы, и Мария разрыдалась на его плече.
— Бог наказал меня, Джеймс! О, как я наказана! Если бы я не отправила тебя в ссылку, ты никому не позволил бы так со мной обращаться. Какие шотландцы все-таки скоты!
Ошеломленному и растроганному Марри оставалось только прижимать ее к себе, поглаживать по плечу и утешать. До сих пор он и не подозревал, что его сестричка способна на такие проявления нежности и раскаяния.
— О Господи, Джимми, как мне тебя не хватало! — продолжала она. — Ты был в изгнании не по своей вине. А на меня обрушилось столько бед. Мне ничего от тебя не нужно, только будь моим добрым подданным, и ты увидишь — я умею ценить дружбу.
Ее слезы и жалобы растопили многолетние льды; суровое недоверчивое сердце Марри растаяло. Давно уже он не испытывал желания, забыв о себе, стать на защиту близкого существа. В носу у него защекотало, глаза увлажнились, и он отвечал ей, божась и клянясь, что отныне во всей Шотландии у Марии не будет другого столь же верного и преданного ей человека, каким станет он.
3
Никогда. Никогда не забуду! (фр.)