Святыня

Тусклое освещение усиливало поразительную яркость центральной части с ее рядом прожекторов и одним особенно мощным, направленным на дерево и придававшим ему особую внушительность на фоне ночного неба. Сияние в центре господствовало над лугом и должно было притягивать умы всех богомольцев.

Пока Фенн смотрел, на платформу поднялись две фигуры в белых сутанах и начали зажигать ряды высоких ритуальных свечей позади алтаря. И снова репортера поразил вопрос, который не раз возникал на протяжении последних дней: почему церковь дала молчаливое согласие на странную просьбу Алисы устроить процессию со свечами через весь Бенфилд? Девочка говорила, что это нужно сделать ради отца Хэгана и монсеньера Делгарда, упоминала также о скором Откровении. Епископ Кейнс был сдержан в своем заявлении, что процессия должна состояться, он играл уже привычную роль адвоката поневоле. Он настаивал, что церемония в основном посвящается двум добрым священникам, один из которых погиб от бомбы неких антирелигиозных фанатиков, и этот ритуал не является исполнением желания девочки, которая, может быть, видела Пресвятую Деву, а может быть, и нет. Но почему епископ так яростно напустился на Фенна, когда репортер попытался убедить его, что во всем происходящем нет ничего кроме зла? Амбиции — ради себя, для себя — могут заслонить правду и отмести все аргументы, религия и идеалы никогда не могли устоять против нее, и все же Фенн ожидал большего от представителя церкви. Сам он, неверующий, хотел большего от тех, кто объявляли себя верующими. Во всякое время избавляться от иллюзий не слишком приятно, но раньше можно было просто цинично пожать плечами, а теперь это вызывало глубокое негодование, отчаянную злобу, причины которой коренились в страхе.

Фенн прошел между скамеек, словно привлеченный ярким светом, под ногами слабо чавкала мягкая подстилка размешанной грязи.

Лужайка быстро заполнялась людьми, что вызвало у Фенна смутное удивление, сколько же их — сидевшие в машинах, что он видел на дороге, участники пешей процессии, и те, кто все еще толпился у входа, стремясь занять места на скамейках вокруг помоста; и всех нужно как-то устроить. Куда все вместятся?

— Фенн!

Он остановился и оглянулся.

— Я тут.

Со скамейки в секции с табличкой «ПРЕССА» встала Нэнси Шелбек.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, — признался Фенн, когда она подошла.

— Я не могла этого пропустить.

В ее глазах виделось возбуждение, хотя в глубине читался трепет.

— После всего, что с тобой случилось? Это не отпугнуло тебя?

— Конечно, я хлебнула ужаса. До сих пор не могу забыть. Но можешь представить, что скажет мой шеф, если я вернусь без сообщения о главном событии?

— О главном событии?

— Разве ты не чувствуешь? Напряжение? Воздух прямо-таки сгустился. Как будто все знают, что сегодня что-то произойдет.

— Да, чувствую, — тихо проговорил Фенн. Он вдруг сжал ее локоть. — Нэнси, что ты видела в тот день в церкви?

Их толкали проходящие мимо люди, которые стремились занять места поближе к алтарю.

— Разве Сью не рассказала тебе?

— Я не виделся с ней с тех пор, как оставил тебя у нее. В последние дни я был очень занят.

— Она пыталась связаться с тобой — мы обе пытались. Трубку никто не брал, а когда мы поехали к тебе, то никого там не застали. Чем ты занимался?

— Я пытался добиться, чтобы это шоу отменили. А теперь ответь на мой вопрос.

Нэнси рассказала и удивилась, что это не потрясло его.

— Ты видел в церкви Святого Петра то же? — спросила она, закончив.

— Думаю, что то же. Сказать по правде, я не присматривался. Но все это укладывается.

— Укладывается во что?

— Это слишком запутанно, чтобы сейчас объяснять. — Фенн оглянулся и с удивлением увидел, что пока они с американкой разговаривали, вся лужайка заполнилась людьми. — Сью здесь? — спросил он Нэнси.

— Я видела ее совсем недавно. Она была с сыном. Думаю, они где-то в первых рядах. — Она повернула его лицо к себе. — Эй, ты здоров? Ты какой-то помятый.

Фенн выдавил улыбку.

— Пара бессонных ночей, дурные сновидения. Мне нужно разыскать Сью с Беном.

Нэнси вцепилась в него.

— Я долго болтала со Сью, Джерри. Она знает о нас с тобой.

— Это не имеет значения.

— Спасибо.

— Я не это имел в виду…

— Ладно, все в порядке, я знаю, что ты хотел сказать. Она любит тебя, охламона, тебе это известно? Думаю, она пришла к какому-то решению насчет тебя.

— Немало же времени ей понадобилось.

— Мне понадобилось бы больше. А потом я бы, наверное, тебя бросила.

— Ты пытаешься меня взбодрить?

— Думаю, с тобой было бы трудно жить, из нас вышла бы плохая пара.

Он пожал плечами.

— Слава богу, я тебя ни о чем таком не просил.

— Но ты понимаешь: я не говорю, что не могу передумать.

Он обнял ее и поцеловал в щеку.

— Береги себя, Нэнси.

— Разумеется. — Она вернула поцелуй, но в губы.

Фенн высвободился, и она видела, как он скрылся в толпе. На лице Нэнси снова появилось напряжение. Она боялась, очень боялась, и только профессионализм привел ее сюда. Она знала, что ни за что, ни за какие деньги, хоть за миллион баксов, хоть за собственную сеть корреспондентов не вернется в ту, другую церковь, церковь Святого Петра. Все остальные вокруг совсем иначе воспринимали эту атмосферу, на их лицах сияло радостное ожидание, они готовы были поверить, что Пресвятая Дева благословила эту лужайку своим присутствием, и, если они очень захотят, она появится здесь снова Или, по крайней мере, девочка сотворит новые чудеса.

Нэнси уступила дорогу старушке, которую сопровождала женщина помоложе, похожая на нее — вероятно, ее дочь. Журналистка отвернулась; отчаянно хотелось закурить, но определенно здесь это было неуместно, потому она вернулась в секцию для прессы. Черт с ним — Алиса дала этим людям новую надежду в старом ущербном мире, где оптимизм считается пошлостью, вера в высшую справедливость — заблуждением Пока что не вызывало сомнений, что святыня открыла большие коммерческие возможности для тех, кто умел ими воспользоваться, а кроме того, укрепила веру тысяч людей во всем мире — возможно, и миллионов. Но сомнение все грызло ее — не обвели ли весь мир вокруг пальца? Нэнси села на скамью, отведенную для репортеров, и поплотнее запахнула свою куртку; желание закурить отступило перед жаждой выпить крепкого бурбона со льдом.

Пола помогла своей матери пройти между рядами скамеек в надежде подвести ее как можно ближе к алтарю. У ворот ей сказали, что места впереди отведены для тяжелобольных, доставляемых на носилках или в коляске; способным ходить, самостоятельно или с чужой помощью, полагалось занять места среди остальных богомольцев. Ревматизм и гипертония не считались тяжелыми недугами, даже в сочетании, и потому мать Полы не заслуживала особых привилегий. Увидев множество ковыляющих калек, Пола не сильно удивилась. Боже, человек ощутит себя больным, только взглянув на них!

— Уже рядом, мама, — терпеливо успокоила она мать. — Мы уже у передних рядов.

— Что это за яркие огни? — послышался сварливый ответ. — Режет глаза.

— Это и есть алтарь. Его осветили прожекторами и свечами. Прекрасно смотрится.

Мать неодобрительно покачала головой.

— А нельзя нам сесть тут? Я устала, милая.

— Давай сядем вон там.

— Я хочу видеть эту девочку.

— Она скоро появится.

— Я достаточно настрадалась.

— Да, мама. Но не надейся чересчур.

— Почему? Она же исцелила других, а что она имеет против меня?

— Тебя она даже не знает.

— А других знала?

Пола застонала про себя.

— Мы можем сесть вот тут, на краю, если этот джентльмен любезно подвинется.

Джентльмен сперва не изъявил такой готовности, но после беглого взгляда на мать Полы все же переместился.

Старушка села и застонала, оповестив всех окружающих о своем страдании.

— Нынешний холод не на пользу моим ногам, а? Когда же все начнется? Когда все это закончится?