Большой вальс

Я тогда не очень-то соображал, да и теперь не понимаю, почему этот парень ко мне явился, если ему Виктория так дорога, вместо того, чтобы самому её защитить или обратиться в полицию. Я адресок здешний записал и срочно прибыл. Портье говорит – мисс Меньшова недавно уехала, а здесь для вас записка оставлена. Читаю – адрес скверика, где тебя нашел, да ещё приписка: "Поторопитесь". И не подумал ведь, что ловушка снова какая-то, помчался, как сумасшедший. – Шнайдер взял Тони за руку. – Эта Виктория передо мной маячила, словно Юлька тогда на своем голубеньком велосипеде… Только теперь кинулся я наперерез – и ведь успел! Успел, черт возьми! Просто не надо ничего бояться… Видишь, как просто… – Артур посмотрел на Тони заблестевшими глазами, ставшими вдруг ярко-голубыми и победно-юными. А ведь я и впрямь спас тебя, Тони!

– Ты классно разыграл мяч, старикан, мастерски. А кто же сделал пас? Выходит, наш неизвестный доброжелатель рассчитал все точно и на два хода вперед. – Задумалась Антония. – Это человек Брауна или Хартли?

– А вот этого я так и не понял, детка.

…Как всегда после крепкого кофе Шнайдер быстро заснул. Тони заставила его лечь на кровать, а сама долго сидела рядом, пытаясь осмыслить происшедшее. Но ничего не выходило – мысли разбегались, как бусины с лопнувшей нити. Одно было несомненно – она сваляла дурака, попавшись на грубую блесну. Голос мужчины, выдававший себя за Жан-Поля, так старательно сипел, исчезая в шумах, что и простофиля заподозрил бы подвох! А она помчалась ночью за город! Вот что значит "работать дублершей", – нести ответственность за другого. Становишься доверчивой, пугливой, глупой… Кому же понадобилось убрать Викторию, и что за таинственный доброжелатель разыскал Шнайдера, направил его по следу убийц, подталкивая к спасению?.. Эта записка у портье и, конечно же, чья-то рука, подыгравшая Шнайдеру на пустыре… Может быть, утром Артур на свежую голову вспомнит ещё что-нибудь важное?

Бедняга… Он беспокойно метался на широкой постели, тревожно ощупывая пустое место рядом со своей подушкой и вдруг сел. Испуг в глазах пропал – он увидел Тони, нежно провел ладонью по её щеке.

– А знаешь, голубка, двойной подбородок – это, оказывается совсем неплохо. Это даже красиво! – В сонном бормотании Артура звучала несвойственная ему ранее лирическая мечтательность.

В Шереметьево Викторию встречал гид-переводчик. Маленький, щуплый мужчина лет тридцати пяти, в чрезмерно элегантном "клубнике" вишневого цвета и с запахом хорошего одеколона, явно не ожидал, что встречаемая им участница симпозиума окажется столь молодой, да к тому же русской. Пропустив его "Бонжур" мимо ушей, Виктория без всякого акцента ответила "Здравствуйте" и поблагодарила за встречу. Стоило гонять арендованную "Волгу" для эдакой пигакицы! но за симпозиумом присматривали боссы самого ответственного уровня, – а значит, все должно быть на высоте. Пусть эта крошка даже эмигрантка или, что ещё вернее, жена какого-то фирмача, прихватившего из России полюбившуюся "литтл герл", "наивную девочку" (как правило, с панели), пусть она и опоздала на открытие, но комфорт обеспечен быть должен. Отсюда и машина, и забронированный номер в только что отреставрированном "Национале".

– Давно в Москве не были? – спросил переводчик, заметив особую любопытную задумчивость, охватывающую "возвращенцев" на родной земле.

– Почти семь лет. Здесь очень все изменилось.

– Это точно. Особенно, цены, – заметил гид, переходя к обычному в таких случаях разговору.

Но Виктория не слушала. Который раз она выуживала из памяти телефон юго-западной квартиры Шорниковых, сомневаясь с правильности заветного сочетания цифр. "Ничего, все равно найду, раз уж здесь", – думала она, ощущая пробег вдоль спины холодных мурашек. – "Сегодня или завтра я увижу маму!"

По обеим сторонам шоссе возвышались рекламные щиты, явно иностранного происхождения, торговали прямо с грузовиков арбузами и дынями, а на ящиках, выстроившихся у дороги, пестрели в лучах утреннего солнца пластиковые бутылки с цветными напитками. А ещё – ананасы! И бананы, и апельсины и даже, вроде, киви! На Ленинградском проспекте по верху домов простирались добротные рекламы знакомых американских и европейских фирм. У станции метро "Динамо" – целый городок чистеньких стеклянных киосков, торгующих напитками, цветами, детскими игрушками…

– У вас здесь сегодня ярмарка? – спросила гостья гида. Тот довольно хмыкнул:

– У нас теперь везде и всегда сплошной базар. Только покупать ничего на улицах не рекомендую…

– Да мне ничего не надо.

– естественно!.. – Гид уже заметил, что крошка "прикинута" "на все сто". Конечно, в любом московском ларьке можно теперь купить костюмчик и понаряднее – Гонконг или Корея, но американская дамочка явно предпочитала дорогую простоту.

Льняной костюм, пестрый шарфик, простенькие туфельки и сумочка из кожаных ремешков. Только он хорошо знает, – слава Богу, по заграницам поездил, в каких магазинах куплено это барахло. В тех, что туристы с испугом обходят стороной, просчитывая количество нулей на различные валютные курсы.

Словно угадав его мысли, гостья заметила: "Люди в Москве теперь хорошо одеты. И машин много зарубежного производства". Она дивилась, отметив в толпе на автобусных остановках женщин и девушек, отдых так, будто они собрались на вечерний прием: черный шелк, шифон, блестки, золотое шитье, эффектная крупная бижутерия. И с ужасом видела, как забиваются все эти принаряженные дамы в жаркий, перегруженный разморенными телами автобус.

– "Националь" – это та гостиница, что на улице Горького и к Манежу выходит?

– На Тверской, милая, на Тверской. Теперь и Китай-город, и Ордынка, и Охотный ряд… Иностранец не заблудится. А свой, бывало, в метро с открытым ртом ходит – чуть ли не все станции переименованы.

– А "Юго-Западная"?

– Ну, это название не идеологическое. С ним беспокойств мало… Вряд ли кому-либо придет в голову менять стороны света…

"Националь" сиял новенькой, абсолютно европейской "стариной".

– Недавно открыли. Австрийцы произвели полную реконструкцию в соответствии с первоначальным видом – все интерьеры, витражи, обстановка, даже обивочные ткани – чистейший "модерн", начало XX века! – не без гордости прокомментировал обстановку гид, пока Виктория заполняла в холле необходимые документы.

Ее одноместный номер выходил на Тверскую, так что можно было разглядеть в противоположном доме фирменный магазин "Кристиан Диор", а что подальше "Эсти Лаудер". "Ого! – удивилась Вика, вспоминая их прежние гонки за "дефицитом", с секретными шепотками и переплатами. – Действительно, здорово все пошло!" Не распаковывая чемоданы, она быстро умылась и собралась спуститься в холл, где в соответствии с полученной от гида программой, ровно в 9 часов должны были собраться участники рабочей группы симпозиума.

Телефонный аппарат на изящном столике красного дерева молчал. Белый с золотом, высокие рогатки рычагов и упругий диск. Виктория медленно подняла трубку и набрала номер, слыша, как ухает в груди сердце.

– Вы не туда попали, – буркнул старушечий голос на просьбу позвать Евгению Михайловну.

Еще раз – с другой комбинацией цифр – никого. Снова, поменяв номера местами, она зовет Евгению Михайловну, и опять "Вы ошиблись. Здесь таких нет". Короткие гудки. Неудача.

Виктория спустилась вниз, где в соответствии с приколотым на груди пластиковыми карточками разыскала членов интересующей её секции. Всего четверо – бодрая шведка, два любезных индуса и сморщенная, крошечная австралийка. Им понадобилось целых полтора часа, чтобы в небольшом конференц-зале выслушать доклад индуса, невыносимо долго с эхом переводчика, толковавшего о позитивных процессах в досуговых занятиях багдадской молодежи, связанных с влияниями Восточной Европы и непосредственно России. Виктория так и не уловила связи между обозначенными докладчиком факторами. Она решила, что прямо после обеда, помелькав на глазах участников симпозиума, совершит самостоятельную прогулку по Москве.