Большой вальс

Видимо, коньяка в приготовленном Сандрой напитке было достаточно, чтобы скромник Дюваль, распоясавшись, стал читать стихи о любви, предназначавшиеся, конечно, другой. Какое это имеет значение, если другая за тридевять земель и скорее всего вообще придумана, а она, Сандра, здесь, живая, горячая, знающая толк не только в вирусологии. Ну что за прелесть был этот мальчик! Он и не подозревал, сколь очаровательна таящаяся в нем смесь пылкости и сдержанности, рыцарского самоотречения от плотских радостей ради далекого идеала и жадный, далеко не хладнокровный, интерес к жизни.

А в плотских радостях у юного поэта наверняка обнаружится необычайный талант. Сандру не проведешь – она знала, что такое настоящая мужская сексапильность. Иные прилипалы ни одной задницы не пропустят, чтобы не облапить с авансом: "Я тебе, крошка, такое покажу!" А на поверку – пустой звон. Целомудренная сдержанность Жан-Поля при яркой, мужественной красоте так и манила к разгадке: по-видимому, ему было что скрывать помимо научного и спортивного темперамента.

Сандра устроила в комнате непринужденный полумрак и включила тихую музыку. Классика, само собой разумеется, Шопен. Поставила на столик две рюмки, вазу с персиками и бутылку мексиканского вермута, обладавшего, как она убедилась, особыми свойствами.

– Мне что-то грустно сегодня. Эта удача с нашей вирусной культурой так окрылила меня… Но знаешь, в праздники чувствуешь себя особенно одинокой… Выпьем-ка за удачу Мейсона Хартли и его самоотверженных сподвижников! – она проследила, чтобы Жан-Поль осушил рюмку и протянула ему персик. – Спасибо, что заехал. Не люблю хандрить.

Он, конечно, как чуткий человек, сразу пришел на выручку, стараясь поднять дух опечаленной коллеги.

– Ты всегда заразительно весела, Сандра. От тебя исходит уверенность… сила, красота, – Жан-Поль покосился на колени Сандры. Она удобно расположилась в кресле, поджав ноги и позволив мини-юбке исчезнуть из поля зрения.

– Мейсон однажды сказал… У него там что-то не ладилось и он шепнул: это от того, что на мисс Уэлс сегодня одеты брюки. – Жан-Поль смущенно улыбнулся. – У нас вся лаборатория отдыхает взглядом на твоих ногах.

– Только на ногах? – притворно надулась Сандра, выпятив грудь. Как-то ещё в школе я получила титул "мисс Бюст". В шутку, конечно. У нас была достаточно пуританская школа. Что не мешало развиваться моим округлостям.

Сандра подперла ладонями подбородок и пристально посмотрела на Жан-Поля.

– Ты похож на какого-то известного поэта прошлых веков… Да, я не сильна в истории словесности, но помню портрет… Ну-ка распусти волосы!

– Ай, мне лень стричься, вот я и ношу "косу", – застеснялся Дюваль, но развязал шнурок. По плечам рассыпались густые шелковистые пряди и впрямь придавшие ему сходство с неким романтическим героем.

– Я поняла! Ты напоминаешь мне "Горца", – ну, этого героя телесериала, – обрадовалась Сандоа и попросила: – Прочти пожалуйста, ещё о любви. У тебя прекрасные стихи. Только сними очки – здесь и так темно.

Жан-Поль послушался, сунув окуляры в верхний кармашек клетчатой рубашки. Окружающее расплылось, утратив четкие очертания реальности. Он припоминал свои стихи, отправленные Антонии, иногда сбиваясь, нащупывая в памяти нужную строчку. И видел перед собой внимательное прелестное лицо, манящие, совращающие глаза.

Сандра сама подошла к Жан-Полю, присела на подлокотник кресла и, сжав ладонями щеки, внимательно посмотрела в глаза, в глубине которых метнулась паника.

– Не надо меня бояться, – её ладони соскользнул вдоль шеи, обняли под рубашкой плечи. И в то же мгновение к губам Жан-Поля прильнули чуть горьковатые от вермута губы…

Последнее время Жан-Поль стал бояться этого момента, пытаясь представить, как необходимо себя вести с женщиной. Теоретически, конечно же, все было предельно ясно даже на уровне "высшего пилотажа" специальных порнушек. А вот на практике… – Ведь с ним будет Антония… Но все произошло само собой, на цветастом ковре Сандры, пахнущем её волосами, её телом, её чудесной, пушистой как кожура персика, кожей.

– Фу, глупости! Какая дребедень… – с отвращением сказл Жан-Поль, когда страсти утихли. Сандра, блаженно прильнувшая к его плечу, в едоумении привстала. А Жан-Поль захохотал, целуя в переливах смешливых заходов её грудь и живот. – Глупости я писал об этом. Лепет школьника, возомнившего себя професором… Больше не буду, не буду. Так не буду.

Он прижал к полу девушку, любуясь её новым лицом.

– Оказывается, после этого у женщины совсем другое лицо. И другое тело, другой запах и голос… Ну, скажи что-нибудь!

– Ты просто великолепен, мой малыш, – просипела басом Сандра и они захохотали, сжимая друг-друга в объятиях, катаясь по полу и сшибая в углы застеснявшуюся мебель…

А потом коллеги долго были вместе, совмещая тесное профессиональное товарищество с увлеченными сексуальными разминками. Пару месяцев Жан-Поль не писал на Остров. А когда возобновил свое занятие, то все больше вспоминал про подопытных крыс и научные неурядицы. Не раз ему приходила в голову мысль, что жизнь, собственно, уже сложилась. Сюжет перевалил кульминацию и движется к счастливой развязке. Сандра рядом – это здорово! Но как жить без Антонии, с ощущением невосполнимой потери, неиспользованного, может быть самого главного шанса?..

Жан-Поль собрал свои поэтические опусы в толстую папку, перевязал её и заклеил поверху липкой лентой, словно боялся, что слова расползутся, как тараканы, или выпорхнут, как бабочки… Но настал такой день, когда он сам выпустил их на волю, нетерпеливо разорвав картон и погрузившись в перечитывание. На лестнице, ведущей из подвала препараторской в лабораторию, Жан-Поль натолкнулся на обнимающуюся пару: Мейсон Хартли, прижав к стене Сандру, целовал её обнаженную распахнувшейся блузкой грудь.

Вот здесь бы и надорваться нежной поэтической душе, уйти в печаль, может быть, задуматься о самоубийстве. Но Жан-Поль вздохнул с облегчением. Вначале, конечно, обиделся, затем с пониманием принял объяснения Сандры, толковавшей о современных зглядах на половое партнерство, а потом воспарил, вернув себе утраченую империю, в которой царила Антония.

Он снова увлекся стихами, горящими более плотским и жарким пламенем. "Любить тебя и не любить – мед "да" и "нет" вбреду метаться. И быть как-будто и не быть, и в том себе не признаваться. И потихоньку умирать. Таков мой путь к твоим наукам. Но крест – не крест, а благодать, когда любовно предан мукам!"

…Глядя в спящее лицо, он шепотом читал свои новые, крамольные стихи, словно принося последний, прощальный дар. "Вероятно, мы скоро простимся, Тони. Расстанемся навсегда. Я стану жить по-другому, стану свободней, сильнее. Возможно, даже постараюсь стать счастливым… Но все мои победы – маленькие, большие, настоящее и будущее принадлежит тебе. Да будет радостен путь твой, Тони…" Жан-Поль поправил куртку на плечах девушки, подкинул дрова и плотно закрыл дверцу печки. Машинально взглянув на слепой циферблат ходиков, он вышел из комнаты, стараясь не скрипеть половицами…

Проснувшись, Виктория увидела незнакомую комнату с закрытыми ставнями, сквозь щели в которых пробивался свет пасмурного дня. Она лежала на узком, провалившемся диване, пахнущем пылью и плесенью, укрытая курткой, в соседстве с покрытой облупившейся известью, источающей тепло печью. А на стене деловито сновал маятник старых часов, изображающих кукушкин дом, но без стрелок на потрескавшемся циферблате.

Мгновенно вспомнив все случившееся, Виктория в ужасе села: сон, показавший ей майский день на Острове и прогулку на Шерри в волнующей компании Жан-Поля, оказался ложью, а жуткий бред с убийцами, взрывами удручающей реальностью. "Что же делать? Что-же все-таки делать?" – Виктория попыталась собраться с мыслями и придумать хоть какой-то выход. Очевидно одно – необходимо добраться до телефона, отправить SOS деду. Но как? Угнанный автомобиль и неведомые, отнюдь не сентиментальные враги не позволяли забыть об опасности, заставляя прятаться и от убийц и от представителей закона.