Страница 33 из 36
И тем не менее еще с середины 80-х гг. прошлого века борьба с преступностью как ключевая задача уголовного судопроизводства стала исчезать из юридической литературы. Одни авторы заменяли ее на контроль преступности, другие – на ее сдерживание, третьи начали упорно говорить о разрешении споров между государством и правонарушителями. Короче, старались, кто во что горазд, а преступность тем временем профессионализировалась, набирала обороты, проникала во все сферы российского общества.
Дело дошло до того, что «сегодня куда правильнее ставить вопрос не о борьбе, а о самой настоящей войне с преступностью». И если на бытовом уровне большинство населения симпатизирует идеологической формуле – «смерть преступности», то на научном и государственном уровнях подходы к преступности далеко не столь радикальны217.
«В начале XXI в. в развитии организованной преступности прослеживаются новые негативные тенденции. Организованная преступность берет под контроль не только самые разнообразные сферы деятельности, но и сферы общественных отношений. Она извлекает неслыханные по объему криминальные доходы из деструктивной деятельности, разжигая межнациональные конфликты и региональные войны, наконец, она мимикрирует, сливаясь с социально-политическим ландшафтом, становясь не только неуязвимой, но и невидимой для правоохранительных органов»218.
В этой связи современное отечественное уголовное судопроизводство необходимо рассматривать, в отличие от традиционного подхода, не как идеальную законодательную модель и не только как совокупность правовых норм, а как феномен реальной жизни, как систему деятельности его участников, характеризуемую конечными результатами. Другими словами, необходимо посмотреть, какие задачи и как решает отечественное уголовное судопроизводство в продиктованных ему УПК РФ условиях, которые к тому же постоянно и весьма существенно меняются.
Такой подход необходим и обоснован потому, что на состояние преступности в стране ощутимо влияют последствия, появляющиеся в реальной жизни в результате изменений, вносимых в уголовно-процессуальный закон и другие детерминанты правоохранительной и судебной деятельности. Вносимые, казалось бы, из самых благих побуждений. Ну как тут не вспомнить, что именно такими побуждениями и вымощена дорога в ад!
Последствия эти прежде всего связаны с особенностями развития нашего государства. Ведь уголовное судопроизводство – это отрасль государственной деятельности, зависящая в том числе и от такой формы государства, которое в западноевропейской традиции именуется правовым. Некритичные заимствования идей правового государства специалистами, а заодно и дилетантами от юриспруденции в последние два десятилетия минувшего века без согласования пришлых, взращенных совсем на другой почве идей реализации уголовного судопроизводства с коренными российскими, а также диссонанс идей-пришельцев с общественным правосознанием, в особенности с профессиональным, уже привело к негативным результатам.
И тем не менее во многих сегодняшних публикациях западноевропейское право претендует на универсальность, тогда как на самом деле оно отражает сугубо локальный исторически ограниченный процесс развития лишь одного из человеческих сообществ – Западной Европы. И не более того!
Под «общим правом» западные (и некоторые российские) юристы понимают «общую теорию западного права»219, брезгливо оставляя без рассмотрения все альтернативные юридические модели, которые, кстати сказать, распространены среди народов, составляющих бо́льшую часть человечества. Однако европоцентризм и объективность суть вещи несовместимые. Система двойных стандартов действует здесь давно и неукоснительно.
На мой взгляд, есть веские основания утверждать, что евразийские идеи могут стать гораздо более продуктивной базой для оптимизации уголовного судопроизводства в России, нежели западноевропейские, даже если последние и одобряются Советом Европы. Организация, что и говорить, авторитетная, но пекущаяся о решении своих насущных проблем, а отнюдь не российских.
В этой связи не грех бы прислушаться к мнению Патрика Дж. Бьюкенена о судьбе западной цивилизации. Он пишет, что, овладев средствами внушения идей, образов, мнений и ценностей – телевидением, искусством, индустрией развлечений, образованием, правящая элита создает новую нацию. «Миллионы людей ощущают себя чужаками в собственной стране, они отворачиваются от масс-культуры с ее культом животного секса и гедонистических ценностей… Все, что вчера считалось постыдным – прелюбодеяние, аборты, эвтаназия, самоубийство, – сегодня прославляется как достижения прогрессивного человечества», а затем делает неутешительный вывод: «Европа утратила жизненную энергию. Европа – живой труп… Чем богаче становится страна, тем меньше в ней детей, и тем скорее ее народ начинает вымирать. Общества, создаваемые с целью обеспечить своим членам максимум удовольствия, свободы и счастья, в то же время готовят этим людям похороны»220.
И в кильватер этой цивилизации нас усиленно пристраивают?!
Поскольку российское уголовное судопроизводство – из континентального семейства, его базовые устои заложены не только в отечественных правовых нормах. Они также в традициях, в обычаях российского общества, в правосознании его граждан, в инерции мышления наконец. Не подготовленные историей и не отвечающие потребностям общественного развития новеллы в российском уголовно-процессуальном законодательстве приводят к рассогласованию с ними не только правосознания профессионалов, но и обычаев населения.
Закоперщиками сомнительных новаций нынче выступают политизированные или даже просто ангажированные юристы и законодатели, тогда как расхлебывают заваренную ими кашу профессиональные работники правоохранительных органов, те, кому на своих плечах приходится тащить изыски западных заимствований сквозь дебри современной преступности. Выдерживают не все, о чем свидетельствует, в частности, отмечаемая статистикой текучесть следственных кадров.
Это еще раз свидетельствует о том, что корректное и адекватное потребностям граждан, общества и государства отражение в уголовно-процессуальном праве цели уголовного судопроизводства и его задач является необходимым условием как дальнейшего развития законодательства, так и его добросовестного, эффективного применения.
Кто и когда приведет нравственные требования к сотрудникам милиции, следователям, прокурорам и судьям в соответствие с создаваемыми им государством условиями деятельности? Именно в этой связи необходимо еще раз подчеркнуть, что правоохранительная система призвана решать публичную задачу защиты общества и государства от преступлений и правонарушений – борьбы с преступностью.
Вот одна из острых граней рассматриваемой проблемы. В отечественном уголовном процессе действия обвиняемого, который, осуществляя свое право на защиту, заведомо лжет или причиняет другой вред правосудию, если при этом он не причиняет уголовно наказуемого ущерба другим людям, приравниваются к законным действиям. Тем самым право подозреваемого (обвиняемого, подсудимого) на защиту отечественным законодателем явно абсолютизируется.
Если заведомая ложь направлена на создание, например, ложного алиби, следователю или судье остается только горестно вздохнуть и попытаться опровергнуть измышления с помощью надежных доказательств. А что остается делать, ежели сегодняшний отечественный законодатель не предусматривает препятствий для подозреваемого (подсудимого), защищающего себя возведением напраслины на других граждан?
Напомню, что в англосаксонской правовой традиции дело обстоит иначе. Право обвиняемого молчать, не свидетельствовать в суде против себя самого там гарантировано. Однако если он откажется от этой привилегии и решит защищаться, то за дачу заведомо ложных показаний ему придется нести уголовную ответственность, как и свидетелю. В англо-американском суде подсудимый допрашивается в качестве свидетеля, а потому приносит присягу говорить только правду.