Мать (CИ)

В полном обалдении выйдя от Карасёвых, он кинулся в библиотеку взять что-нибудь про иные миры. Там ему подсунули "Маленького принца". Книжка оказалась на редкость тоскливой и муторной: странный мальчишка в шарфе сигал с одной планетки на другую и вёл занудные разговоры с лисом и розой. Фигня какая-то. Пахомов еле дочитал её - хорошо хоть, что маленькая. Вернув книжку в библиотеку, он взял "Приключения капитана Врунгеля", которые ему рекламировал Беляков. Вот это уже было совсем другое дело: моря, дальние страны, приключения. Почти как "Звёздные войны", только без супертехнологий.

Пока он так лежал, переносясь мыслью в далёкую-далёкую Галактику, пришли гости, коллеги родителей, - Андрей Семёнович Захаров и его жена, Анна Григорьевна. Пахомов услышал характерный говорок Андрея Семёновича - с хрипотцой и кашляющим смехом. Грянули преувеличенно радостные возгласы матери, потом комок звуков распался: мужские голоса забубнили в комнате, а женские зазвучали на кухне. Пахомов слышал каждое слово, но продолжал лежать с закрытыми глазами, грезя про Люка Скайуокера и принцессу Лею. Потом всё же вылез из-под одеяла и открыл дверь.

На кухне Анна Григорьевна тёрла сыр в тарелку, а мать резала на доске колбасу.

- Знак жёлтой змеи - земля, - говорила Анна Григорьевна. - Значит, будет приумножение богатства. И успокоение. А мы сейчас живём под знаком земляного дракона. Он покровительствует карьеристам. Недаром кооперативы везде пооткрывали...

Мать увидела Володьку и произнесла, сдув со своих глаз упавшую прядь волос:

- Проснулся, сынок? Поздоровайся с гостями. И переоденься. Праздник всё-таки.

- Здрасьте, - сказал Володька Анне Григорьевне. Та улыбнулась ему.

- Здравствуй. Хорошо поспал? Мы тебе, наверное, мешали.

Она была высокая, сухопарая, с бородавкой на шее. Пахомов помотал отрицательно головой и ушёл переодеваться. Напялив джинсы и чёрную футболку, спросил у матери: - Нормально, что ли?

Мать, нарезая хлеб, бросила на него взгляд.

- Нормально.

Пахомов прошёл в большую комнату. Там был притушен свет, в одном углу переливалась огнями ёлка, в другом надрывался, пульсируя холодным светом, телевизор. Отец, сидя на стуле за накрытым столом, говорил вольготно расположившемуся на диване Андрею Семёновичу:

- Да они нарочно кооперативы разрешили, чтобы свои деньги легализовать.

- Если так, зачем Чурбанова судят? - усмехался Захаров. - Он же - свой.

- Брежневские кадры вычищают. Ты посмотри: Громыко убрали, Долгих убрали, Чурбанова судят. Это ж Андропов ещё начал.

- Так что ж по-твоему, узбекское дело - тоже политика?

Отец не успел ответить - увидел вошедшего Пахомова. Володька поздоровался с Захаровым, присел в кресло. Гость сразу переключился на него.

- Ну что, как там в школе? Всё ещё учат любить дедушку Ленина?

- Учат, - пробурчал Пахомов.

- Наломал дров Владимир Ильич. Куда-то не туда нас повёл, а?

Пахомов пожал плечами, подумав при этом: "Зря ты так про Ленина".

- У нас будет конкурс на поездку в Болгарию, - сказал он. - Вы что-нибудь знаете про Болгарию?

- Про Болгарию? Гхм... А что тебя интересует?

- Ну... что-нибудь.

Захаров почесал затылок.

- Да вот хотя бы... про Вангу слышал?

Пахомов замотал головой.

- Предсказательница. Слепая. Говорят, будущее на тысячу лет вперёд видит. К ней всё Политбюро ходит.

- Вряд ли их будут об этом спрашивать, - усмехнулся отец.

- Будут - не будут, а такие вещи надо знать. Жить в конце двадцатого века - и не слышать про Вангу! Ведь это тебе предстоит, так сказать, проверить, правду говорит бабка или врёт, - Захаров привычно закхекал и пошёл чесать языком: про инопланетян, тайну гибели Гагарина и загробный мир. Пахомов слушал, развесив уши. "Вот это да! - думал он. - Неужто увижу эту Вангу? Зыко! Обзавидуются все. Надо будет про Ленина её спросить".

В комнату вошла мать.

- Володя, я ж забыла - тебе гости мороженое принесли. Хочешь?

- Хочу!

- Ну возьми в холодильнике.

Пахомов убежал на кухню. Мороженое оказалось фруктовым, жёлтого цвета, в вафельном стаканчике. Мать начала расставлять на столе тарелки, Анна Григорьевна принесла широкую хрустальную вазу с мандаринами и яблоками. Мужчины вышли в подъезд покурить, а когда вернулись, Захаров оживлённо говорил:

- Точно тебе говорю, Ельцин Горбача скинет. Ты посмотри, какая волна поднимается. В следующем году - выборы. Горбачёв сам себе яму роет.

- Не дадут они ему работать, - с сомнением говорил отец. - Съедят, как Хруща.

- Не скажи. Я в Ельцина верю. Он - мужик головастый.

Мать вытащила из шкафа юбку с блузкой и ушла в детскую комнату переодеться. Анна Григорьевна, усевшись на диван, принялась назойливо расспрашивать Пахомова про школьные дела. Тот уже привычно поведал ей про Болгарию. Анна Григорьевна оживилась, начала рассказывать про памятник какому-то Алёше в Софии и про мавзолей Димитрова. Потом вспомнила про курорт Слынчев Бряг. Захаров вставил свои пять копеек, сообщив, что "Слынчев Бряг" - это ещё и бренди.

Пахомов посмаковал про себя странное слово - "бренди". Воображению сразу представились бары, модная музыка и почему-то - ковбои. Болгария всё явственнее представлялась ему волшебной страной, полной непонятных обычаев и необычных вещей.

- Ну что, давайте проводим старый год, - прогремел Захаров, отвинчивая крышку с бутылки "Дюшеса".

Анна Григорьевна замахала руками.

- Нет-нет, я - только воду. Или шампанское.

- Что такое? - удивилась мать.

Отец сидел, посмеиваясь. Захаров плеснул ему в бокал немного лимонада, спросил у пахомовской матери:

- Людочка, по маленькой?

Мать вскинула брови, не понимая. Захаров поднёс к её носу открытое горлышко бутылки. Мать принюхалась и фыркнула, морщась.

- Ой, где ж вы это взяли, Андрей Семёнович?

- Хочешь жить - умей вертеться, - закхекал гость. - Ну так что?

- Ну если только совсем чуть-чуть...

- А мне? - сунулся Володька.

- А тебе ещё рано, - улыбнулся отец. - Давай я тебе морсу налью.

Пахомов обиженно откинулся к спинке дивана. Что ещё за новости? С каких пор ему рано пить "Дюшес"?

- Ну, за прошедший год! - объявил Захаров. И зачем-то добавил: - Чтоб Егору Кузьмичу подольше икалось.

Мать выпила и закашлялась.

- Уххх! Боже мой, кха-кха! - На глазах её выступили слёзы.

Пахомов отхлебнул бруснично-клюквенного морса. Тот был кислый, почти без сахара.

- Эх, слава богу - закончился год, - вздохнула Анна Григорьевна. - Армянам-то какую беду принёс! Ведь это - ужас! Я думала, страшнее Ашхабада уже ничего не будет. И тут этот Спитак...

- А в Сумгаите что творилось! - подхватила мать. - Говорят, их там сотнями резали.

Все как-то погрустнели, стали слушать обращение генерального секретаря. Тот говорил-говорил - казалось, его речи не будет конца.

- Вот же болтун, - скрежетал отец. - Когда ж тебя снимут, сволочь такую?

Но вот наконец забили куранты, и все стали чокаться бокалами, поздравляя друг друга. На экране посыпалось конфетти, зазвучала весёлая музыка.

За столом царил Захаров. Он наливал всем шампанского, отпускал шпильки по адресу ведущих концерта, вспоминал студенческую практику в Крыму с Пахомовским отцом.

- Думали ли мы двадцать лет назад, заканчивая университет, что жизнь, так сказать, сведёт нас в Якутии? Да мысли такой не было! Виктор, согласись! А теперь вот сидим здесь и встречаем, так сказать, новый год.

Анна Григорьевна вдруг спросила:

- А вы слышали про Эмский треугольник? Володя, ты же любишь такие истории. Не слышал? Ну вот, как же так! Журналист Мухортов раскопал где-то под Пермью аномальную зону. Уже несколько статей написал о ней. Говорят, со всего Союза туда люди едут, исследователи.

- Да мы только "Труд" выписываем, - засмеялась мать. - Там о таких вещах не пишут.