Масик

Посмотрев на мрачного Петьку, Жорик в момент попятился задом к двери, мысленно навсегда вычеркивая этого человека из разряда своих друзей. И при этом, инстинктивно прижал к груди большую сумку, в которой находилась кошка. Мнемозина в ней тревожно забилась.

- Стоп! Чего стреманулся? Не уходи. У меня есть бутыль пива на опохмел. Не выпьешь с другом? Мужик ты или не мужик, в конце-то концов? Друга уважить - первое дело. За моё здоровье вздрогнем, профессор.

- Нет, я уже пойду, - белый, как стена, тихо, но твердо ответил Жорик.

Тогда Петька встал.

Ноги Жорика будто вмерзли в пол, хотя в комнате было относительно тепло. А в голове ритмично зазвенело. Оцепенев, он смотрел на приближающегося Петьку. А тот, подходя всё ближе и ближе, наконец, и вовсе вцепился в сумку рукой. А её Жорик по-прежнему прижимал к своей груди, и потому рука Петьки оказалась почти у его носа. Но это... Была вовсе не Петькина рука... Нет! Во всяком случае, раньше у него были не такие руки. Здоровенная лапища, покрытая черными волосками, с квадратными грязными ногтями, была Жорику явно не знакома. К тому же, лапища эта имела слегка зеленоватый оттенок.

Голая лампочка на потолке вдруг стала мерно раскачиваться из стороны в сторону, порывисто освещая полутемную комнату с единственным маленьким окошком, плотно задернутым сейчас шторой. Вправо - влево, вправо - влево... Жутко, совсем не по-кошачьему, взвыла в сумке Мнемозина.

И тут... Жорик понял, что... Скорее всего, это был не совсем Петька. Или, совсем не Петька. И тогда он, следуя посетившему его вдохновению, продолжая левой рукой придерживать сумку, правую резко высвободил - и тут же перекрестил субъекта, пытающегося отобрать у него Мнемозину. "Ом мани падме хум", - пролепетал он при этом почему-то. Мнимый Петька, однако, тут же выпустил сумку и отступил на шаг.

- Гад, - пробормотал он гневно, и... Растаял в воздухе, оставив лишь облачко перегара и зловония. И только малиновое ватное одеяло осталось валяться на полу.

Жорик поспешно ретировался на улицу - вышел на свежий морозный воздух. Вдохнул его полной грудью.

Снова завернул за угол, миновал длинную стену дома с окнами, занавешенными шторами в цветочек. Вышел, минуя новый поворот, на тропинку, ведущую к калитке. Повернул на калитке вертушку...

- Привет! А ты что здесь делаешь? - раздался сзади голос. Он обернулся. На порог дома только что выскочил Петька, в майке и спортивных шортах. И, несмотря на холод, прямо в домашних резиновых тапочках, он направился к Жорику. - Я увидел, как ты сейчас прошмыгнул мимо окна. Ты что, в пристройку, что сзади ютится, заходил? И чего это тебя туда понесло? - спросил он весело.

"Вот это - настоящий Петька, - подумал Жорик, но не слишком уверенно.

- Да вот... Решил тебя навестить. И почему-то подумал, что ты живешь там, в пристройке. А здесь - твоя бабушка, - отвечал он, озираясь вокруг и внимательно изучая лицо друга.

- И откуда... Ты вообще знаешь о пристройке? Гм... Ну, я сейчас именно с бабушкой и живу. А в пристройке ещё ремонт требуется. Заколочена она сейчас наглухо. Ну, ты сам, наверное, видел. Просто орки какие-то там обитали. Квартиранты, типа. Бабушку мою напугали было до полусмерти...

- Кроме ремонта, наверное, потребуются свечи, ладан церковный, вода крещенская, - пошутил Жорик.

- Ага, - не в шутку, согласился Петька. - Слушай, а ты просто так ко мне зашел, или дело есть?

- Было дело. Но, пожалуй, отложим пока. Разговор есть. Но уже некогда. Задержался я здесь... Пора уже бежать на лекцию, - Жорик не решился и у Петьки оставлять Мнемозину.

- Ну, тогда... Во сколько сегодня заканчиваешь? - поинтересовался Петька.

- В три с небольшим.

- А... В это время меня здесь не будет. Но приходи к нам в Будда - бар. Это - наше кафе в центре города. Новое; там будут йогины тусоваться. Адресок запиши, и найдешь там меня и Семён Семёныча. Заглянешь? Там и поговорим.

- Постараюсь. У меня в восемь встреча, а до этого времени я буду свободен. Приду, - ответил Жорик, пожимая руку Петьке.

Рука была обычная, розовая и тёплая. И Петька был трезв, как йог в понедельник.

Глава 3. Предчувствие разгрома.

На кафедре, куда он заглянул, к нему неожиданно подсел Поросин, никогда ранее им не интересовавшийся. Он даже никогда не здоровался с Жориком, предпочитая демонстративно отворачиваться.

Поросин, глядя на Жорика в упор, вкрадчиво проворковал:

- Мы вот тут посовещались, и решили у вас спросить... Гм... Вы знаете некоего Габрелянова?

"Габрелянов, Габрелянов, - судорожно прокрутилось у него в голове, и фамилия на миг показалась ему абсолютно чуждой, незнакомой в устах этого субъекта. Он впал в легкий ступор, в то время как его не отпускали въедливые глаза Поросина, вцепившись в него с осьминожьей, холодной хваткой, будто скользкие щупальца.

Первым делом, он хотел резко ответить нет. Но тут же ужас осознания впился в него раскаленным железом. "Это же... Это же... мой научный руководитель, Гарик Борисович. Милый, интеллигентный человек. Давно мне знакомый. Но я даже не сразу узнал его фамилию в устах Поросина. И зачем, интересно знать, он понадобился этой гарпии? - этим словом он мысленно назвал Зинаиду Григорьевну: ведь он прекрасно знал, для кого старается Поросин.

- М-м... Это - мой научный руководитель. Он живёт в Ростове, занимается изучением Средних веков.

- Надо же! А мы уж подумали, что такого человека не существует... Часть финансирования нашей кафедры была направлена в ростовский филиал вуза, мы это раскопали. На зарплату некоему Габрелянову. Который, вроде как, вёл там лекции. И мы решили, что эта фамилия вымышлена. Но, похоже, что он - соучастник.

- Соучастник чего? Габрелянов - профессор, известный медиевист. Думаю, что он действительно вел лекции в нашем филиале. Но я не в курсе. И меня с ним познакомил Павел Сергеевич.

- Кстати, он, наш слишком щедрый Павел Сергеевич, и вам кинул в прошлом году неплохой куш. Как будто, для поддержки молодого специалиста... Тоже мне, молодой, да ранний! На кафедре вы - без году неделя, а вот тебе, пожалуйста! Вы здесь второй год, а вам - помощь материальную, подумать только, - и Поросин, отлипнув взглядом от Жорика, наконец уполз восвояси, бурча себе под нос:

- Всё равно, выведем на чистую воду всю эту шарашкину контору! Попляшете ещё у нас!

Сам Поросин писал кандидатскую диссертацию уже лет десять, и первые два года он даже имел полный, и хорошо оплачиваемый отпуск, двух или трехгодичный. И ходил в институт только затем, чтобы получать деньги. Но об этом он сейчас или умолчал, или забыл. По прошествии этого срока, он ничего, никакой кандидатской, не предоставил. И был уволен, но лихо вскоре переметнулся с кафедры истории на кафедру культурологии, и был взят тогдашней завкафедрой из жалости: не захотела она пускать человека, да ещё и приезжего, по миру.

После очередной пары у Жорика было окно: то есть, пара была свободная, без лекций или практических. Вначале он пошел на студенческий стадион: прогулять кошку. Мнемозина выпрыгнула из сумки, посидела на травке, а потом поднялась вверх по ступенькам и отправилась в институтский парк. Жорик тоже поднялся по лесенке и отправился за кошкой. На газоне со старыми дубами, которые новый начальник службы безопасности всерьез намерился спилить, - мешали ему, наверное, вековые дубы, - Мнемозина, коротко и быстро, сделала свои кошачьи дела и вернулась к Жорику. А он сидел теперь неподалеку на лавочке и от нечего делать изучал студенческие стихи, тут написанные, ручкой или фломастером, а также пронзенные сердца и клятвы в вечной любви. Мнемозина запрыгнула на лавочку, и, закрыв задом надпись: "Я люблю Зою К.", немного посидела рядом с Жориком. А вскоре, как показалось, понимающе вздохнула и сама полезла в сумку.