Масик

Но она потянулась, выпустив коготки. Анх, видимый до этого на её шее, засветился ярко и пропал. А Мнемозина свернулась клубочком и замурчала. Теперь она была обычной, простой кошкой...

*

Жорик проснулся. Он, не раздеваясь, спал поверх покрывала на кровати. Вокруг его головы клубочком обвилась Мнемозина. Только что рассвело.

"Приснилось", - подумал он о вчерашней беседе.

В это время в дверь постучали. Да так, будто всерьез вознамерились её сорвать с петель.

- Комендант и полиция! Откройте: проверка паспортного режима! - раздалось за дверью.

Жорик подскочил на кровати, мимолетно бросив скользящий взгляд на спрыгнувшую на пол кошку. Шерсть на спине Мнемозины стала дыбом. Она зашипела.

Жорик посмотрел на часы: было пять утра.

Он ещё раз взглянул на кошку, и сонным голосом ответил:

- Сейчас! - и пошлепал по направлению к двери. Неожиданно, Мнемозина вцепилась когтями в его ногу.

- Что с тобой? Что такое? - тихо спросил Жорик. Та замурчала, и направилась к спортивной сумке, которая стояла на полу под вешалкой. Подошла к этой сумке и стала о неё тереться.

Жорик, немного туго соображая, расстегнул на сумке молнию и осторожно извлек на стул содержимое: тетради, книги, теплый свитер: он его надевал, когда вел лекции. В помещениях института было холодно; плохо топили, да и стекла порой были выбиты.

В опустевшую сумку быстро нырнула кошка и затаилась. Раздался новый требовательный стук. Жорик застегнул на сумке молнию, и, наконец, снял крючок с входной двери.

И в его комнату тут же, с напором, ввалилась пожилая дама, весьма пышных форм, и высокий, сухощавый субъект с ничего не выражающим, отсутствующим взглядом.

- Ваши документы! - попросил он, не представившись. - Проверка паспортного режима... Проверяем всё общежитие, на наличие посторонних.

Жорик полез в шкаф и достал паспорт. Пока полицейский разглядывал документ и записывал данные к себе в тетрадь, пожилая дама, которая являлась комендантшей общежития, внимательно осматривала все углы и даже не преминула открыть дверцу шкафа и осмотреть его внутренности. Потом откинула полог одеяла и пошарила взглядом под кроватью.

Жорик, который застыл неподалеку от двери, загораживая ногами сумку, просто онемел от такой наглости.

- Про вас соседи сказали, что вы полночи вели с кем-то беседу, - злобно прошипела комендантша, с трудом разгибаясь.

- Ну... Вы же лично уже, похоже, убедились, что я не прячу под кроватью юных дев, - съязвил Жорик. - Может, мне и по скайпу нельзя ночью общаться? У нас здесь, что, тюрьма особого режима?

- Вы у меня ещё допрыгаетесь! - угрожающе огрызнулась дама, и утренние посетители, наконец, ни слова больше не говоря, покинули эти, ставшие мрачными, апартаменты.

- Дела, - пробормотал Жорик, закрывая дверь. Пошел, устало плюхнулся на кровать. Вспомнив сразу о Мнемозине, вернулся к двери и вытряхнул её из сумки. Кошка была испугана, и сразу забилась под кровать, в самый угол.

Жорик снова прилег. Хотел было заснуть: ведь время было ещё раннее... Но не спалось.

Вскоре к нему пришла Мнемозина. Запрыгнула на кровать, лизнула руку. Жорик погладил её по спине.

- Похоже, здесь становится небезопасно. У комендантши есть запасной ключ. У неё есть ключи от всех комнат, якобы на случай пожара. То есть, в моё отсутствие она может сюда войти. И обнаружить тебя, Мнемозина, - пробормотал Жорик растерянно. - Отнести тебя на время к Петьке, что ли? - спросил он, задумчиво глядя на кошку. Та громко замурлыкала.

"Приснилось, - опять подумал Жорик. - Но... Вдруг, не приснилось? Я лучше подстрахуюсь. Нельзя её здесь оставлять одну".

Глава 2. В пристройке

.

Он вышел из общежития гораздо раньше, чем требовалось, чтобы просто успеть вовремя на лекцию. Жорик намеревался занести к Петьке Мнемозину и оставить там в безопасности до вечера. До тех пор, когда ему пора будет идти к Зое.

Что-то, казалось, пошло не так в это утро. Улицы были подозрительно безлюдны: почти отсутствовали и прохожие, и проезжающие машины. Только, где-то вдали ковыляла одинокая старушка, да в окне мелькнул девичий профиль.

Но, будто из студенческого городка, в котором проживал Жорик, разом исчезли студенты, и пропали те бабки, что вечно торговали на углу магазина семечками в стаканчиках из газеты, а также торговцы беляшами, киоскеры и даже трамваи. Город будто вымер...

Жорик, с сумкой, в которой сидела Мнемозина, шел тихой улицей. Он слушал, как гулко отдавались его шаги в тишине и в полном безлюдье. Запорошенные инеем улицы, высокий забор с литой оградой, крупные грачи, не улетевшие на зиму... Или, это всё же были вороны... Но они с карканьем проносились над его головой.

Домик Петьки, виденный лишь однажды, когда он провожал друга до этого забора, он отыскал без труда. Калитку, закрытую изнутри на вертушку, он легко открыл, засунув руку через верх забора. И вскоре стоял перед обычной, деревянной и обшарпанной, входной дверью. Не решаясь постучать.

Постояв с минуту на пороге, он вдруг, будто подвергнутый гипнозу или ведомый странным, неожиданным наитием, повернул на девяносто градусов, пошел вдоль стены... И вскоре завернул за угол.

Последовало плотно занавешенное окно, и ещё одно; ряд деревьев слева: похоже, абрикосы, вишни и яблони. На краю клумб - вмерзшая в землю утварь: старый горшок для цветов, прохудившаяся кастрюля; вбитый в землю кол со старым, ручным рукомойником.

С другой стороны дома тоже была дверь; и сейчас она оказалась не запертой. Из щели этой двери на улицу проникал свет.

"Наверное, Петька переселился в эту часть дома; иначе, почему бы меня сюда повело?" - подумал Жорик.

Он, недолго думая, нажал на кнопку звонка у двери.

- Войдите, открыто, - услыхал Жорик голос. Вероятно, Петькин. Очень, во всяком случае, похожий.

Пройдя небольшой предбанник - так почему-то называли в городе любой пристроенный к кирпичному помещению коридорчик, слепленный из фанеры, - Жорик отдернул пыльную ситцевую занавеску, и его взору предстала картина всеобщего разгрома: перевернутая мебель, криво повешенная на стене, картина в рамке. Вернее, вырезанная из журнала репродукция: "Иван Грозный убивает своего сына". А также, грязный, ничем не застеленный матрас на железной кровати и старый столик у плотно занавешенного окна, устланный обычной газетой. Полы были обшарпанные, и с оторванным местами линолеумом, а розовые изначально обои в мелкий цветочек приобрели серый оттенок. Кое-где на обоях красовались скабрезные надписи и уродливые рисунки. Картину завершали следы пуль, кое-где продырявившие стену, битая посуда и некое, почти не осязаемое, а скорее тайно присутствовавшее зловоние этого места.

Посреди полосатого матраса, сбитого слегка в сторону: так, что была видна железная кроватная сетка, - сидел Петька. Он завернулся в старое ватное одеяло, и, похоже, это и всё, что было в данный момент на нём надето. Петька курил, выдыхая дым через ноздри. Под его ногами перекатывались три пустые бутылки из-под водки. Он потушил сигарету прямо об стену, и приподнялся, пошатываясь. При этом одеяло чуть не упало. А Петька мрачно выругался.

- П-привет, - промямлил Жорик. - Т-ты... В порядке, Пётр?

- Хм, - одной рукой придерживая одеяло, прочистил Петька нос струей воздуха, и в сторону полетел сгусток зеленых соплей. - В полном. Я - не такой книжный червь, как ты... Давно надо было от тебя свалить, и вести нормальную жизнь нормального мужика: пить водку, баб приводить... Ты, Жорик, хоть знаешь, что такое секс? А, профессор? - Петька гигикнул. - Вот его-то тебе и не хватает, умник. А мы... ребята простые, работяги. Вкалываем, пашем, а потом - отдыхаем да расслабляемся. Как люди.