Страница 11 из 21
– Я люблю тебя, – признался он.
– Я тоже, тоже тебя безумно люблю. Люблю, – обхватив его шею руками, воскликнула она. – Лучшего брата мне не нужно. Ты – самый, самый, самый…
У Бориса защемило под ложечкой. Стало скучно от того, что Арина своими словами все испортила. Зачем, зачем, зачем, она все это сказала? Зачем..?
Борис долго злился на сестру, а потом придумал игру. Они с Ариной стали актерами, которые разыгрывали разные истории. Так появились влюбленный король Фридрих Великий и фея по имени Нина…
Борис захлопнул фотоальбом, поднялся, прошелся по комнате, остановился у окна.
– Кто же мог предположить тогда, что все придуманное, разыгранное нами станет явью? – подумал он, глядя на текущую как река московскую улицу.
Среди стучащих каблучками людей возник полупрозрачный силуэт девушки. Борис подался вперед, ударился лбом о стекло, усмехнулся.
– Правильно. Начинать все сначала нет смысла. Слишком много времени прошло. Слишком многое изменилось во мне, в окружающем нас мире…
Борис отошел от окна. Принялся перебирать документы. Но, поняв, что работа его раздражает, швырнул папки на пол, схватил связку ключей и вышел. Ему нужно было куда-то уехать из душной, суетной столицы. Уехать в лес, в безмолвное очарование природы, чтобы успокоиться, чтобы заставить свое сердце биться ровно, а мысли – двигаться в нужном, привычном направлении…
Дорога, запруженная машинами, на время отвлекла его от тяжких раздумий. Но, когда транспортный поток уменьшился, в сознании Бориса вновь возникли образы, от которых не было спасения. Он остановил машину на обочине. Вышел и побрел по едва заметной тропинке, петляющей между деревьями…
Когда Николай Зорин вернулся домой раньше обычного, жена Ольга замерла в прихожей и испуганно прошептала:
– Что-то случилось, да?
В этот миг она была удивительно похожа на свою прабабушку Улиту, худенькую, большеглазую женщину, портрет которой висел в комнате над роялем. Николай улыбнулся. Ему нравилось это сходство. Нравилось представлять Ольгу барышней из девятнадцатого века. А себя гусаром, которого она выбрала из целого полка красавцев. Но сегодня сходство Ольги с прабабушкой Николая испугало. Испугало потому, что он должен был сообщить ей о событии, которое изменит их жизнь, поставит все вверх ногами.
– Что? – еще раз спросила Ольга. Николай сбросил обувь, зачем-то пригладил перед зеркалом волосы и, по-детски оттопырив нижнюю губу, сказал:
– Меня в Москву отправляют.
– Так это же прекрасно! – воскликнула Ольга. Заулыбалась. Подала Николаю тапочки, взяла его пиджак. Хотела повесить на плечики, не успела. Слова мужа оглушили ее.
– Мы должны будем поехать всей семьей. Меня переводят на работу в Министерство путей сообщения…
Николай говорил быстро, чтобы Ольга не могла вставить ни слова. А она и не собиралась этого делать. Слова Николая тонули в вязком пространстве ее ночного видения, которое она посчитала дурным предзнаменованием. Но теперь получалось, что сон сулил не беду, а радость. Поехать в Москву – мечта любого человека, живущего в маленьком провинциальном городке. Такая мечта была и у Ольги. Ей хотелось дать детям Борису и Арине хорошее образование, а сделать это можно только в столице. Значит, Ольга должна благодарить судьбу за такой неожиданный поворот, за такой царский подарок. Но сердце почему-то сжимается от какого-то недоброго предчувствия, а перед внутренним взором возникают картины прошлого. Картины никогда не виденного прошлого, главными героями которого были Лаврентий Митрофанович и Улита Степановна Приморские, приехавшие в эти места в 1820 году. Эти картинки смешиваются с ее сном. Ольга видит поле, бескрайнее, безбрежное поле, поросшее седым ковылем, по которому медленно движется старая телега, увозя дорогих ей людей. Ольга хочет догнать их, но не может двинуться с места. Она пытается кричать, но голоса не слышно. Плакать она тоже не может, нет слез. Высохли. Тело наливается свинцом. Еще мгновение и она упадет. Но этого не происходит. Распахивается дверь. На пороге появляется Клавдия Андреевна. Ольга через силу улыбается.
– Добрый вечер, Николай. Вы сегодня рано. Что-то случилось? – голос матери возвращает Ольгу в реальность.
– Добрый вечер, Клавдия Андреевна, – говорит Николай, глядя на Ольгу. – Меня в Москву переводят.
– Когда? – спрашивает Клавдия Андреевна растерянно.
– На сборы неделю дали, – виновато отвечает Николай.
– Да, неутешительные новости у вас, Николай, – вздохнула Клавдия Андреевна, забрала из рук Ольги пиджак Николая, повесила на плечики. Провела по нему ладонью, словно погладила человека. Резко обернулась, выдохнула:
– Не пущу. Ольгу с детьми не пущу. Один поезжай.
– Мама? – Ольга растерялась. Она никогда не видела Клавдию Андреевну такой жестокой, злой. Никогда не слышала такого металла в ее голосе. Страх и отчаяние захлестнули Ольгу с головой. Скорее бы вынырнуть, выбраться наружу. Скорее. Где спасательный круг? Где соломинка, за которую можно ухватиться?
– Вы забыли, что Ольга – моя жена. Что она мать двоих детей. Что… – в голосе Николая зазвучала угроза.
– Она – моя дочь! – прервала его Клавдия Андреевна. – Моя младшая дочь, и… – она неожиданно обмякла, прижала ладони к губам. – Мне Олечку жальче всех. Она же без меня пропадет. Как же она жить будет?
– Так же, как живут остальные ваши дети: Сергей, Ирина, Константин, – ответил Николай, усаживая Клавдию Андреевну в кресло.
– Нет, – покачала она головой. – Ольга другая. Она так, как все, жить не сможет. Трудно ей будет. Трудно…
– А мы вас с собой в Москву возьмем, – пообещал Николай. – Вот устроимся, и заберем вас к себе.
– Не поеду я никуда, Коленька, – покачала она головой. – Здесь, на родной земле, век доживать буду.
– Мама? – Ольга опустилась к ее ногам, положила голову ей на колени. – Мамочка, может…
– Нет, дорогая, нет. Хватит с меня переездов, – сказала Клавдия Андреевна и закрыла глаза.
Николай несколько минут наблюдал за женой и тещей, застывшими в трагических позах. Не выдержал. Спросил обиженно:
– Ужином меня кормить в этом доме будут или нет?
Ольга поднялась, побежала на кухню, а Клавдия Андреевна так и осталась сидеть в прихожей с закрытыми глазами. Она ожила, когда вернулись с занятий Борис и Арина.
– Бабулечка, почему у тебя такой скорбный лик? – поинтересовалась Арина, целуя ее в морщинистую щеку.
– Потому что, потому… – улыбнулась Клавдия Андреевна. – После ужина скажу.
– Вот так всегда, – вздохнула Арина. – Все меня ребенком считают, никаких тайн не раскрывают, а я… я, может быть, самый лучший хранитель, и оберегатель, и…
– Болтушка ты самая лучшая, – дернув Арину за косичку, сказал Борис.
– А ты, а ты, а ты… болван, – выпалила Арина, прячась за бабушкину спину.
– У нас опять-опять война, опять кровопролитие, – пропел Николай, выходя из кухни. – Не лучше ли бокал вина за здравие испить нам? И, заключив победный мир, союз любви восславить. А раздражение и злость скорее прочь отправить!
– Папка! – Арина бросилась ему на шею. – Папка, папка, как хорошо, что ты дома. Ты не позволишь Борису дразнить меня.
– Конечно, – поцеловав ее в щеку, сказал он. – Ты в объятиях самого надежного, самого верного друга и защитника, который никому тебя в обиду не даст.
– Понятно? – показав брату язык, спросила Арина.
– Понятно, – нахмурился он.
– Аринушка, ты должна запомнить, что Борис – мой адъютант, – сказал отец. – Он станет защищать тебя, когда меня не будет рядом.
– Станет защищать? – нахмурилась Арина. – Как бы не так. Он все время меня дразнит и за косички дергает.
– Борис тебя любит, душа моя, – улыбнулся отец.
– Любит? – Арина отстранилась. – Да разве это любовь, когда за косички дергают?
– Это – самая настоящая любовь, детка, – проговорил отец серьезным тоном. – Став старше, ты все поймешь. Верно, сынок?
Борис покраснел и юркнул в ванную комнату. Он долго мыл руки. Нарочно делал это долго, чтобы позлить вредную Арину. Всю дорогу она ныла, что устала и умирает с голода. Что готова проглотить слона со всеми его косточками и бивнями. Борис усмехнулся вытер руки, вышел из ванной комнаты с победоносным видом. Арина сидела за столом и уплетала жареную картошку.