Страница 10 из 21
– Что это было? – первым приходит в себя король. – Кто это?
– Ни-на, – еще находясь под гипнозом очарования, хором выдыхают гвардейцы. – Ни-на…
– Нина?! – хмурится король. – Кто она такая? Почему я прежде ничего не слышал о ней?
– Она – нимфа, являющаяся тогда, когда сама пожелает, – ответил генерал, глядя вдаль.
– Что за вздор? – рассердился король. – Я – повелитель этой страны. Без моего разрешения никто не смеет… – он осекся, вспомнив, что девушка – фея, а он…
Фридрих повернулся и зашагал прочь. Во всем его облике читалось раздражение и бессильная злоба. Зло-ба…
Руки Бориса опустились на стол. Он вздохнул. Подумал об Арине. Они не виделись с сестрой с тех пор, как она уехала в Шотландию. А это значит – десять лет. Борис ужаснулся.
– Десять?! Десять лет, уму не постижимо….
Он извлек из верхнего ящика письменного стола фотоальбом, открыл. Со старой, пожелтевшей фотографии строгим взглядом из-под сросшихся бровей глянул на него прапрадед Лаврентий Митрофанович Приморский – один из первых поселенцев приморского края. Он приехал на Дальний Восток в 1820 году вместе с совсем еще юной женой Улитой, которой едва исполнилось шестнадцать лет. В ее огромных глазах застыл испуг, который так и не прошел с годами. Маленькая прапрабабушка всегда вызывала у Бориса чувство сострадания. Глядя в ее широко распахнутые глаза, он видел бескрайние таежные просторы и волны Японского моря. Улита Степановна и Лаврентий Митрофанович прожили вместе двадцать лет. Выстроили огромный каменный дом с колоннами. Обзавелись хозяйством, прислугой, работниками. Вырастили троих детей: Константина, Бориса и Арину.
Борис улыбнулся, глядя на серьезные, сосредоточенные лица. Взгляд Константина был устремлен вдаль. Казалось, он стремился предугадать свою судьбу. Любивший приключения Константин уехал с золотоискателями на Аляску и пропал без вести.
Борис и Арина Приморские, в честь которых получили свои имена Борис и Арина Зорины, остались с родителями. На их руках умерла Улита Степановна от неизвестной, загадочной болезни, вспыхнувшей в ее теле и спалившей ее в считанные недели. Лаврентий Митрофанович тяжело переживал утрату жены. Поседел, осунулся, стал угрюмым, немногословным. Надолго уходил из дому в тайгу. В отсутствие отца, Борис и Арина истово молились за спасение его души. Когда же он возвращался грязный, обросший, бросались ему в ноги. Лаврентий Митрофанович улыбался. Глаза его теплели. Он усаживался к столу, выпивал стакан можжевеловой самогонки и уходил в свою комнату. Дети знали, что отец будет спать три-четыре дня без пробуждения. Не беспокоили его.
Неизменно, после долгих отлучек, Лаврентий Митрофанович божился, что больше не оставит их одних. Борис и Арина целовали его в обветренные щеки, но клятвам не верили. Знали, пройдет месяц, другой, и Лаврентий Приморский вновь отправится в тайгу, чтобы побороть свою печаль, чтобы научиться жить по-другому…
Борис перевернул страницу фотоальбома. Посмотрел на прабабушку Арину в окружении детей, улыбнулся. Как удивительно похожи их судьбы. Арина Лаврентьевна Приморская вышла замуж в восемнадцать лет за красавца гусара Андрея Данилина. Родила шестерых детей: Фёдора, Клавдию, Илью, Григория, Михаила и Ксению. А Борис Лаврентьевич Приморский семьей так и не обзавелся. Он повсюду сопровождал сестру, нянчился с малышами. И здесь на фотографии он сидит по правую руку от Арины, обнимая маленькую Ксению, похожую на куклу. Бабушка Клавдия объясняла кукольность младшей сестры Ксении неизлечимой болезнью. Девочка была парализованной от рождения. Пять лет она безмолвно смотрела на мир, впитывая звуки, запахи, краски. А за день до смерти поднялась на ножки, всплеснула ручонками и запела ангельским голоском. Слова ее песенки никто не понял. Но нехитрая мелодия навсегда осталась в памяти Клавдии Андреевны, став молитвой, которой она приветствует новый день, с которой отходит ко сну.
– Мы так обрадовались, когда Ксения запела, – вспомнил Борис слова бабушки Клавдии. Перед внутренним взором возникло ее лицо. В сознании зазвучал ее негромкий голос:
– Мы были уверены, что теперь все пойдет по-иному. Что теперь вся наша жизнь станет другой, но… Смерть Ксении потрясла нас. А потом неприятности повалились на нас, как из рога изобилия. Наша привычная жизнь закончилась. Нас выгнали из каменного дома – раскулачили. Дед Лаврентий усадил нас на телегу и куда-то повез. Мы плакали беззвучно. Жались друг к другу, чтобы согреться. За телегой плелась корова, которую время от времени доил дед Лаврентий. Теплое молоко пахло дорожной пылью и немного горчило. Но мы были счастливы сделать несколько глотков, чтобы утолить голод и жажду. Куда нас везут? Зачем? Скоро ли закончатся наши беды? Никто не знал. Через пару дней нам преградил дорогу военный конвой. Грязные злые солдаты приказали нам возвращаться обратно. Мы обрадовались, а дед Лаврентий строго прикрикнул на нас. Он знал, предвидел, что ждет нас в усадьбе… – бабушка вздохнула. – Наш каменный дом занял красный командир, руководивший коллективизацией. А нам разрешили жить в сарае, где прежде мы держали скотину. Мама разрыдалась в голос. Дед обнял ее, прошептал:
– Потерпи, Аринушка, скоро все наладится. Будет радость и в нашей жизни.
Она вытерла слезы, улыбнулась, принялась обустраиваться. Мы помогали ей, как могли. Прошло несколько дней. Мы стали привыкать к своему убогому жилищу, но произошло новое событие: исчезли дед Лаврентий и дядя Борис. Мама сразу как-то осунулась, постарела, глаза потухли. Мы приставали к ней с расспросами, она только хмурилась, но не говорила ни слова. Неведение было невыносимым. Воспоминания той поры ассоциируются у меня с чувством голода и страха. Животного страха, зарождавшегося внизу живота, и обхватывавшего огненными руками все тело. От этого сознание погружалось в горячечный бред, из которого невозможно было вырваться, высвободиться…
Возвращение деда Лаврентия вселило надежду. Нашей радости не было границ. Мы даже не сразу осознали, что дядя Борис не вернулся. По обрывкам фраз я догадалась, что дед помог ему перейти через границу, что скоро все мы тоже уедем в Китай или Японию, если… – бабушка усмехнулась. – Чуда не произошло. Мы никуда не уехали, не уплыли. Мы остались здесь, в приморье. А дядя Борис, наверное, исчез в уссурийской тайге… Мы долго ждали вестей от него. Не хотелось верить, что он погиб. Дед Лаврентий говорил, что Борис жив, просто весточку нам подать не может, война… Мама тосковала по брату Борису очень сильно. Она почти ничего не ела. Заболела чахоткой. Пришедший в наш сарай фельдшер, сказал, что жить ей недолго. Дед Лаврентий нахмурился.
– Ничего-то вы не понимаете в человеческом организме. Ни-че-го. Арина выздоровеет непременно. Не-пре-мен-но. Вот тогда и посмотрим, кто прав: я – раскулаченный барин, или ты – эскулап ученый.
Фельдшер обиделся. Он закричал, что от чахотки еще нет лекарств, что никто еще не выздоравливал, что наука бессильна победить эту страшную болезнь, что… Дед Лаврентий, вывел его за двери и негромко проговорил:
– Через неделю Арина встанет на ноги.
Так и случилось. Мама выздоровела. Только волосы стали совершенно белыми, глаза потухли, потеряли свой цвет и голос надломился. Теперь она не говорила, шептала. И мы замирали, чтобы услышать ее…
Борис посмотрел на портрет постаревшей прабабушки Арины, подумал:
– Что время делает с людьми?
Он перелистнул еще одну страницу истории своей семьи. Вспомнил их с сестрой Ариной желание составить генеалогическое древо, которое так и осталось неосуществленным. Как всегда, не хватило времени. Борис подмигнул сестре, смотрящей на него с фотографии.
– Привет, болтушка! Ты помнишь про свои обещания и грандиозные замыслы?
Первоклассница Арина Зорина с огромными белоснежными бантами ничего не ответила ему. Она счастливо улыбалась, прижимая к груди букет георгинов. Букет алых георгинов.
Борис помнил этот букет, несмотря на бездну лет, отделявшую его от того солнечного сентябрьского утра. Помнил, потому что сам нарвал эти цветы в соседском саду. За что был нещадно бит отцом. Было больно и нестерпимо жалко себя. А когда Арина пришла утешать его, отчаяние сменилось блаженством. Арина прикладывала к горячему лбу Бориса влажный платочек и шептала какие-то глупости, которые простительны семилетнему ребенку, гордящемуся поступком своего десятилетнего брата. Тогда Борис думал, что Арина – лучшая из женщин, что именно такой он желает видеть свою будущую избранницу.