Страница 5 из 22
Катрин вернулась в комнату, отодвинула тяжелую портьеру, толкнула дверь, на которой действительно не было ни ручек, ни замка, и попятилась. Дверь легко открылась. Катрин увидела залитую солнцем комнату, которая была точной копией ее комнаты. Такое же зеркало в бронзовой оправе. Старинное кресло, столик, томик Гейне в кожаном переплете. Катрин перешагнула через порог и огляделась, в поисках отличий. Нашла. В ее комнате не было чайной розы в кобальтовой вазе. Катрин вдохнула цветочный аромат и улыбнулась:
– У нас с вами, господин призрак, совпадают вкусы. Я обожаю контрасты цветов и чайные розы.
Катрин провела рукой по мутной поверхности зеркала, раскрыла томик Гейне и прочла, отмеченное четверостишие.
Катрин захлопнула книгу и поспешно вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Она прижала обе ладони к губам, старясь сдержать слезы. Пока она еще не понимала, как реагировать на это послание. Ей ли было оно адресовано, или она вторглась в чужую тайну?
Катрин спустилась вниз, обошла дом, решив снизу посмотреть на таинственные окна. Но не нашла их. У таинственной комнаты, залитой светом, не было окон. Это открытие так поразило Катрин, что она вновь помчалась к подъезду, забыв о том, что может опоздать на работу.
– Вы что-то забыли? – преградив ей путь, спросила мадам Ванесса.
– Да, то есть, нет, – выпалила Катрин и растерянно улыбнулась. По строгому выражению лица мадам Ванессы она поняла, что возвращаться в тайную комнату не следует, развернулась и пошла к метро.
Почему-то всплыли в памяти слова: «тривиальное и пошлое – не область поэта. Яркое, выдающиеся, гротескное – таков предмет изучения поэта. Индивидуальное и величественное – вот его действительность»[3].
– Непременно после работы зайду в Собор Парижской Богоматери, чтобы увидеть индивидуальное и величественное, – решила Катрин, вспомнив устрашающих горгулий на козырьке крыши и воздушную изящность архитектурных форм лучистой готики. – Зайду и еще раз поразмышляю о том, что весь мир – это система противоборствующих сил, что вечная борьба завершается вознесением, поэтому так велико стремление человечества вверх. И мое стремление на крышу из той же области. Как и романтикам восемнадцатого века, мне хочется укрыться от повседневности в объятиях ветра. Согреться от холодного человеколюбия под лучами солнца. Расплакаться слезами дождя и обрадоваться вместе с радугой, перекинутой к тому, кто воспринимает этот мир так же, принимает его красоту, может расслышать в птичьем щебетании восторженный гимн Творцу.
Катрин подумала о том, что Ален вполне мог быть таким человеком. Ей хотелось в это верить. Пока повода сомневаться у нее не было. В ее воображении таинственный Ален был идеальным мужчиной. Но таков ли он в реальной жизни, Катрин не знала.
После работы Катрин шла по Елисейским полям к Триумфальной арке, размышляя о том, что по самой знаменитой улице, исхоженной вдоль и поперек туристами и парижанами, ходит ее таинственный господин Ален. Катрин остановилась и усмехнулась:
– Но мы с вами встретимся не здесь, а на крыше, с которой виден весь Париж.
– Позвольте узнать, где находится такая замечательная крыша? – спросил ее человек, очень похожий на господина в шутовском колпаке, приснившегося ей прошлой ночью.
– Это вы? – прошептала Катрин, попятившись. – А где ваш колпак?
– Колпак? – удивился человек. – Мадмуазель, я никогда не носил колпаков, тем более шутовских. Честь имею.
Он поклонился и скрылся в толпе. Катрин нахмурилась, подумала о том, что про шутовской колпак она не сказала ни слова, и, развернувшись, пошла кЭйфелевой башне. Зачем? Чтобы большеневстречаться со странным господином, который пошел к Триумфальной арке.
Катрин взяла билет, поднялась на смотровую площадку и, подставив лицо заходящим солнечным лучам, улыбнулась.
– Я так и думал, что вы говорили про эту крышу! – воскликнул странный господин, встав рядом с Катрин.
– Почему вы преследуете меня? – рассердилась она.
– По-моему, это вы следите за мной, – сказал он, обиженно.
– Я слежу за вами? – воскликнула Катрин. – Да как вам не стыдно. Вы…
Она замолчала, подумав о том, что этот странный лысоватый человек может бытьеетаинственным Аленом. Отэтой мысли стало грустно. Человек улыбнулся и, тронув ее за локоть, проговорил:
– Вы следили за мной, мадмуазель. Вы, вы…
– Давайте будем считать нашу встречу случайной, – сказала Катрин, собираясь уйти. Он удержал ее, проговорив с придыханием:
– А, вдруг, эта встреча – подарок судьбы. Вдруг, нам с вами уготовано…
– Сколько вам лет? – высвободив руку, спросила Катрин.
– Пятьдесят восемь, – приосанившись, ответил он.
– А мне двадцать пять, – соврала она. – Поищите кого-нибудь помоложе.
– Непременно поищу, – сказал он, пропуская Катрин. А через мгновение, крикнул ей в спину, что он часто бывает в кафе Дюма, чтобы не видеть эту железную уродину Эйфеля.
– А я желаю ее видеть, – негромко сказала Катрин. – Значит, у нас с вами нет точек соприкосновения. Вы неможете быть моим призраком. Не можете.
От этой мысли стало легко на душе. Двери лифта с грохотом закрылись. Кабина медленно поползла вниз, к подножию башни. Катрин стояла лицом к стеклу, смотрела на бегущие по Сене прогулочные кораблики и улыбалась. А когда лифт остановился и люди начали выходить, Катрин заметила среди них человека в клетчатой рубахе. Ее бросило в жар, потом в холод, потом снова в жар. Она не могла побежать за ним, потому что перед ней было целое море, океан голов и спин. Человек удалялся. Еще миг и он затеряется в толпе…
– Пропустите. Пожалуйста, пропустите, – взмолилась Катрин, вырываясь наружу. Но было уже поздно. Человек исчез.
– У вас что-то случилось? – сочувственно спросила какая-то женщина.
– Нет, – сказала Катрин и пошла к метро.
– Неужели ты теперь будешь бегать за всеми мужчинами в клетчатых рубахах? – гневно спросила она себя. – Мало ли, что тебе привиделось тогда при свете луны. К тому же, цвет его рубахи при свете дня может быть иным. Он вообще может надеть другую рубаху. Но самое главное, он не желает встречаться с тобой. Пока не желает. Он просил тебя не разгадывать его тайну, и ты дала слово. Значит, тебе следует успокоиться.
– Да, мне следует успокоиться, – сказала Катрин и зашла в небольшое кафе. Она села за столик у окна и задумалась.
– Вы кого-то ждете? – поинтересовался официант, положив перед ней меню.
– Нет, сегодня я ужинаю в одиночестве, – ответила она. – Можете принести счет вместе с заказом.
– А можно принести цветы? – улыбнулся он.
– Цветы? – переспросила Катрин. – Зачем?
– Чтобы как-то скрасить ваше одиночество, – ответил он.
– Если вам угодно, несите, – сказала она и отвернулась. Но странная мысль, о том, что официант может быть ее таинственным незнакомцем, заставила Катрин повернуть голову и внимательно посмотреть на него.
– Нет, – усмехнулась она, наблюдая, как ловко он скользит между столиками. – Он еще совсем мальчик. Ему не больше двадцати. Зачем ему окутывать свою жизнь покровом таинственности? Юности наоборот свойственно стремление в гущу событий. Ей необходимо быть центром вселенной, поэтому она громко о себе заявляет. А моему Алену, наверное, все это порядком надоело, поэтому он и прячется от людей. А это значит, что ему чуть больше сорока или… Ему может быть сколько угодно. Просто мне хочется, чтобы ему было чуть больше, чем мне. – Катрин отвернулась к окну.
– Я подумал, что такая утонченная мадмуазель должна любить чайные розы, – проговорил официант, поставив пред Катрин кобальтовую вазу. Точно такую же, как она видела в потайной комнате.
3
Виктор Гюго.