Страница 12 из 16
Влекомый истиной. Был ли какой-то выбор у народа при сложившейся жизненной ситуации?
Л. Толстой. Выбора не было у людей нашего времени: или наверное погибнуть, продолжая существующую жизнь, или сверху донизу изменить ее.
Существующий строй до такой степени в основах своих противоречил состоянию общества, что не мог быть исправлен, если оставить его основы, так же, как нельзя исправить стены дома, в котором садится фундамент. Нужно весь, с самого низа перестроить. Нельзя исправить существующий строй с безумным богатством и излишеством одних и бедностью и лишениями масс, с правом земельной собственности.
Влекомый истиной. Правоту ваших выводов подтвердили дальнейшие события в жизни России. Фундамент этого дома, называемого домом Романовых, построенный из богатств властвующих и скрепленный насилием над теми, кто создавал эти богатства, стал зримо разрушаться еще в Ваши годы от перенапряжения этих скреп.
Последний из царствующих дома Романовых – Николай II, пытался укрепить этот фундамент, но тем же материалом. А окружавшие его министры, особенно хорошо известный вам Столыпин, больной бездуховностью, убедил его добавить народной крови в эту смесь. Ваше обращение к ним с предупреждением о том, что насилие власти приведет к революционному взрыву насилуемого народа, и что это противоречит истинной сути Христианства, не дошли до осознания властвующих. Хотя это могло быть единственным спасением от разрушительной бойни в России, что началось в 1905 году, продолжилось в 1917 году и закончилось гражданской войной.
Осмысливая причины приближающейся революции в России, Вы анализировали причины всех революций в Европе, и особенно причины Французской революции. Сами же французские мыслители, говоря о причинах революции во Франции, делали вывод о том, что революция – это закономерный конец долготерпения насилия власти и нищеты. Что восстание столь же оправдано, как болезнь, тоже представляющая собой последний резерв, данный нам природой. «Но, кто и когда сказал, что человек обязан болеть?» – подчеркивал Антуан де Ривароль.
Л. Толстой. Я также приходил к выводу о том, что все революции были большее и большее осуществление вечного, единого, всемирного закона людей. И, читая историю Французской революции, согласен с тем, что основы революции, несомненно, были верны. Ошибка была только в том, что провозглашенные принципы предполагалось осуществить так же, как и прежние злоупотребления: насилием.
Влекомый истиной. Очевидно поэтому Вы призывали царскую власть и революционеров к ненасильственным действиям?
Л. Толстой. Дело, предстоящее русскому народу, было в том, чтобы развязать грех власти, который дошел до него. А развязать грех власти можно только тем, чтобы перестать участвовать во власти и не повиноваться ей.
Русская революция должна была разрушить существующий порядок вещей, но не насилием, а пассивно, неповиновением. В такое время борьбы нужно было: первое: воздержаться от того, чтобы помогать той или другой стороне; второе: отыскать средство примирения.
Влекомый истиной. С чего бы могло начаться это примирение?
Л. Толстой. Думал о том, что необходимо было делать правительству, и стало совершенно ясно, что главное – прекратить все репрессии, согласиться на все требования, и не для того, чтобы стало лучше (хуже не будет и очень может быть, что станет лучше), но для того, чтобы не участвовать в зле, не быть в необходимости сдерживать, карать. А для того, чтобы заменить отживший порядок другим, надо выставить идеал высший, общий и доступный всему народу, а не те карательные злодейства, которые начались против народа.
Влекомый истиной. Очевидно, что к этому могло подвинуть власть только осознание своей духовной сути. Катализатором же просветления разума у враждующих сторон, по своему предназначению, могла бы стать Русская православная церковь. Но этого, как показали свершившиеся события, не произошло. Тогдашний Синод сам не осознал сути происходящего. В итоге пострадали все, в том числе и само духовенство.
То, что творила царская власть, благословленная Синодом, можно сопоставить со словами Исаии: «Только беззакония ваши были средостением между вами и Богом вашим, и грехи ваши закрыли лицо Бога от вас, чтобы Он не слышал: потому что руки ваши осквернены кровью и персты ваши беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не поднимает голову за правду, и никто не вступает за истину; уповают на пустое и говорят ложь, зачинают беду и рождают беззаконие. Дела их суть дела греховные, и руки их производят насилие; ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови, помышления их – помышления греховные; опустошение и гибель на пути их; они не знают путь мира, и нет правосудия на стезях их; они сами искривили свои пути; никто, ходящий по ним, не знает мира. Потому-то и далеко от нас правосудие, и правда не доходит до нас; мы ожидаем света, но вот тьма; ждем сияния, но ходим во мраке; ощупываем стену, как слепые, и ощупью ходим, как безглазые; в полдень спотыкаемся, как в сумерки; между живыми как мертвецы (Исаии, гл. 59).
Залитая кровью Сенатская площадь в Петербурге в январе 1905 года; залитые кровью бастовавших рабочих Ленские прииски в Сибири в апреле 1912 года, пулеметы на колокольнях соборов в Москве, разрешенные духовенством, убедительно подтверждают эти слова.
Все это делала царская власть, считающая себя верующей в Господа. Но деяния эти противоречили заповедям Иисуса Христа. В чем же была их вера? Если по священному писанию вера есть исполнение заповедей Господа, и заповедь гласит: не убивай, а власть людей убивает; если заповедь гласит: мы братья, и всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца (1-е Иоанна, гл. 34); тем не менее по законам царской власти можно было истязать, избивать любого солдата, простолюдина и забивать до смерти за элементарную провинность.
Не выполнялись заповеди: не обогащаться; служите друг другу, каждый тем даром, который получил, как добрые домостроители многоразличной благодати Божией. Такая бездуховность власти все ближе приближала революцию.
Л. Толстой. Революция и особенно подавление ее изобличило отсутствие веры власти в христианство. И все это делалось среди тех людей и теми людьми, которые говорят, что поклоняются и считают богом того, кто сказал: «Всем сказано…, Все братья… Любите всех, прощать всем не семь, а семьдесят раз семь, кто сказал про казнь, что пусть тот, кто без греха, бросит первый камень». В этом страшное дело, это самое ужасное запрещенное дело делалось наиболее почитаемыми людьми и с участием учителей этой веры. Делалось там, где в народе считается долгом помочь несчастнейшим.
Признание сыновности есть признание братства. Признание братства людей и жестокий, зверский, оправдываемый людьми небратский склад жизни – неизбежно приводит к признанию сумасшедшими себя или всего мира.
Вспоминаю военную выправку при Николае Павловиче (трех забей, одного выучи), вспомнил крепостное право и то испытанное мною отношение как к вещи, к животному; полное отсутствие сознания братства. И все это ужасы самодержавия.
Влекомый истиной. С приходом к власти Николая II народ, дворянство и земства, страдающие от самодержавия, надеялись хотя бы на небольшие изменения в форме самодержавного правления.
Услышать это хотели и собравшиеся в январе 1895 года представители 70-ти губерний и областей России для поздравления вступившего на место своего умершего отца молодого русского царя. Как проходило это торжественное собрание и оправдались ли эти надежды?
Л. Толстой. Собравшиеся – это сотни, большей частью старые, семейные, седые, почитаемые в своей среде люди, замерли в ожидании.
И вот отворилась дверь, вошел маленький молодой человек в мундире и начал говорить, глядя в шапку, которую он держал перед собой, и в которой у него была написана та речь, которую он хотел сказать. Речь заключалась в следующем.