Страница 63 из 93
Тень ангела, улетающего в небеса от порочного и скорбного мира, прозрачная тень с широкими крыльями, с головой, грустно склоненной на высокую грудь.
Не уносится ли из мира нежными руками ангела что-то значительное и пренебреженное?..
Володя тяжело перевел дыхание. Рука его лениво опустилась. Он склонил скучающие глаза на свои книги.
Долгий осенний вечер… Скучный белый цвет… За стеною плачет и лепечет…
VII
Мама второй раз застала Володю за тенями.
На этот раз бычачья голова очень удалась ему, и он любовался ею и заставлял быка вытягивать шею и мычать. Но мама была недовольна.
— Вот как ты занимаешься! — укоризненно сказала она.
— Я ведь немножко, мама, — застенчиво прошептал Володя.
— Можно бы этим и в свободное время заняться, — продолжала мама. — Ведь ты не маленький, — как тебе не стыдно тратить время на такие пустяки!
— Мамочка, я больше не буду.
Но Володе трудно было исполнить обещание. Ему очень нравилось делать тени, и желание заняться этим частенько стало приходить ему среди какого-нибудь интересного урока.
Эта шалость иной вечер отнимала у него много времени и мешала хорошенько приготовить уроки. Приходилось наверстывать потом и недосыпать. А как бросить забаву?
Володе удалось изобрести несколько новых фигур, и не только при помощи пальцев. И эти фигуры жили на стене и, казалось иногда Володе, вели с ним занятные беседы.
Впрочем, он и раньше был большой мечтатель.
VIII
Ночь. В Володиной комнате темно. Володя улегся в свою постель, но ему не спится. Он лежит на спине и смотрит на потолок.
По улице идет кто-то с фонарем. Вот по потолку пробегает его тень среди красных световых пятен от фонаря. Видно, что фонарь качается в руках прохожего, — тень колышется неровно и трепетно.
Володе становится почему-то жутко и страшно. Он быстро натягивает одеяло на голову, и, весь содрогаясь от торопливости, ложится поскорее на правый бок, и принимается мечтать.
Ему становится тепло и нежно. В голове его складываются милые, наивные мечты, те мечты, которые посещают его перед сном.
Часто, когда он ляжет спать, ему делается вдруг страшно, он словно становится меньше и слабее, — и прячется в подушки, забывает мальчишеские ухватки, делается нежным, ласковым, и ему хочется обнять и зацеловать маму.
IX
Сгущались серые сумерки. Тени сливались. Володе было грустно. Но вот и лампа. Свет пролился на зеленое сукно стола, по стене прошмыгнули неопределенные милые тени.
Володя почувствовал прилив радости и одушевления и заторопился вынуть серенькую книжку.
Бык мычит… Барышня звонко хохочет… Какие злые, круглые глаза делает этот лысый господин!
Теперь свое.
Степь. Странник с котомкой. Кажется, слышна печальная, тягучая дорожная песня…
Володе радостно и грустно.
X
— Володя, я уж третий раз вижу у тебя эту книжку. Что ж, ты целыми вечерами на свои пальцы любуешься?
Володя неловко стоял у стола, как пойманный шалун, и вертел книжку в горячих пальцах.
— Дай мне ее сюда! — сказала мама.
Володя сконфуженно протянул ей книжку. Мама взяла ее и молча ушла, а Володя уселся за тетрадки.
Ему было стыдно, что он своим упрямством огорчил маму, и досадно, что она отняла от него книжку, и еще стыдно, что он довел себя до этого. Он чувствовал себя очень неловко, и досада на маму терзала его: ему совестно было сердиться на маму, но он не мог не сердиться. И оттого, что сердиться было совестно, он еще более сердился.
«Ну, пусть отняла, — подумал он, наконец, — а я и так обойдусь».
И в самом деле, Володя уже знал фигуры на память и пользовался книжкой только так, для верности.
XI
Мама принесла к себе книжку с рисунками теней, раскрыла их, — и задумалась.
«Что же в них заманчивого? — думала она. — Ведь он — умный, хороший мальчик, — и вдруг увлекается такими пустяками!»
«Нет, уж это, значит, не пустяки!..»
«Что же, что тут?» — настойчиво спрашивала она себя.
Странная боязнь зарождалась в ней, — какое-то неприязненное, робкое чувство к этим черным рисункам.
Она встала и зажгла свечу. С серенькой книжкой в руках подошла она к стене и приостановилась в боязливой тоске.
«Да, надо же наконец узнать, в чем здесь дело», — решила она и принялась делать тени, от первой до последней.
Она настойчиво, внимательно складывала пальцы и сгибала руки, пока не получала той фигуры, какая была ей нужна. Смутное, боязливое чувство шевелилось в ней. Она старалась его преодолеть. Но боязнь росла и чаровала ее. Руки ее дрожали, а мысль, запуганная сумерками жизни, бежала навстречу грозящим печалям.
Вдруг услышала она шаги сына. Она вздрогнула, спрятала книжку и погасила свечу.
Володя вошел и остановился у порога, смущенный тем, что мама строго смотрит на него и стоит у стены в неловком, странном положении.
— Что тебе? — спросила мама суровым, неровным голосом.
Смутная догадка пробежала в Володиной голове, но Володя поторопился ее отогнать и заговорил с мамой.
XII
Володя ушел.
Мама прошлась несколько раз по комнате. Она заметила, что за нею на полу движется ее тень, и — странное дело! — первый раз в жизни ей сделалось неловко от этой тени. Мысль о том, что есть тень, беспрестанно приходила ей в голову, — но Евгения Степановна почему-то боялась этой мысли и даже старалась не глядеть на тень.
А тень ползла за нею и дразнила ее. Евгения Степановна пыталась думать о другом, — напрасно.
Она внезапно остановилась, бледная, взволнованная.
— Ну, тень, тень! — воскликнула она вслух, со странным раздражением топая ногами, — ну что же из того? что же?
И вдруг сразу сообразила, что глупо так кричать и топать ногами, и притихла.
Она подошла к зеркалу. Ее лицо было бледнее обыкновенного, и губы ее дрожали испуганной злобой.
«Нервы, — подумала она, — надо взять себя в руки».
XIII
Ложились сумерки. Володя размечтался.
— Пойдем, погуляем, Володя, — сказала мама.
Но и на улице были повсюду тени, вечерние, таинственные, неуловимые, — и они шептали Володе что-то родное и бесконечно печальное.
В туманном небе проглянули две-три звезды, такие далекие и чужие и Володе и обступившим его теням. Но Володя, чтоб сделать приятное маме, стал думать об этих звездах: только они одни были чужды теням.
— Мама, — сказал он, не замечая, что перебил маму, которая говорила ему о чем-то, — как жаль, что нельзя добраться вот до этих звезд.
Мама взглянула на небо и ответила:
— Да и не надо. Только на земле нам и хорошо, там другое.
— А как они слабо светят! Впрочем, тем и лучше.
— Почему?
— Ведь если бы они посильнее светили, так и от них побежали бы тени.
— Ах, Володя, зачем ты все только о тенях и думаешь?
— Я, мама, нечаянно, — сказал Володя раскаивающимся голосом.
XIV
Володя все еще старался приготовлять уроки получше, — он боялся огорчить маму леностью. Но всю силу своей фантазии он употреблял на то, чтобы вечером уставить на своем столе груду предметов, которая отбросила бы новую, причудливую тень. Он раскладывал так и этак все, что было у него под руками, и радовался, когда на белой стене появлялись очертания, которые можно было осмыслить. Эти теневые очертания становились близки ему и дороги. Они не были немы, они говорили, — и Володя понимал их лепечущий язык.
Он понимал, на что ропщет этот унылый пешеход, бредущий по большой дороге в осеннюю слякоть, с клюкою в дрожащих руках, с котомкой на понурой спине.