Вершина мира (сборник)

– Не вставай в их ряды, – повторил Максим. – Хорошо, что ты, отец, не знаешь, что я стал почетным невеждой Дворянского общества.

Максим зашагал быстрее. Он спешил к своему маленькому домику, словно там мог обрести успокоение…

Ночь была душной. Максим плохо спал. Поднялся с первыми лучами солнца, пошел к морю. Еще издали увидел Винсента. Огорчился. Его Максим видеть не желал. Хотел встречи избежать, но Винсент повернулся, помахал ему рукой, крикнул:

– С добрым утром! Вы нынче рано. Хотите получить сразу все сокровища мира?

Максим остановился поодаль. Отвечать ничего не стал. Винсент сам подошел к нему, протянул руку, сказал:

– Не сердитесь на старика за вчерашнее, господин Алексеев. Я вчера выпил лишнего и потерял контроль над собой, над своими эмоциями, – улыбнулся. – Вам знакомо такое чувство, как ревность?

– Нет, – ответил Максим.

– О, ля-ля! – в глазах Винсента появились озорные огоньки. – Значит ли это, что вы никого никогда по настоящему не любили?

Максим пожал плечами. Ему не хотелось ни о чем говорить. Он чувствовал себя опустошенным и разбитым. Ему хотелось одного: поскорее покинуть этот святой остров.

– Вы не сможете покинуть наш остров до завтрашнего утра, господин Алексеев, – сказа Винсент, внимательно вглядываясь в хмурое лицо Максима. – Завтра приводнится в гавани самолет, который привезет Эмму и заберет вас. Я не хотел вам говорить об этом, но… Хотите выпить?

– Да, – признался Максим.

Они молча дошли до таверны. Винсент налил Максиму большую кружку холодного пива, сел напротив.

– Вы мне симпатичны, Максим Михайлович. Симпатичны, несмотря на то, что в вас есть что-то… – щелкнул пальцами, подбирая верное слово. Нашел. Произнес его с улыбкой:

– Эгоистичное. Вы – самовлюбленный человек. Этакий баловень судьбы. Так?

– Нет, – сказал Максим. – Так выглядит мой защитный панцирь. Я придумал себе такую броню, чтобы никто не лез мне в душу. Мне очень плохо без отца. Рядом со мной нет человека, которому я бы мог доверять. Я – воин, постоянно готовый к сражению. Даже здесь, на вашем святом острове, я под обстрелом, – ухмыльнулся. – Быть под обстрелом собственных мыслей сложнее, чем отстреливаться от чужих слов.

– Отстреливаться от чужих слов, – повторил Винсент, покачал головой. – А вы не пробовали воспользоваться мудрым библейским советом: «не воздавайте злом за зло и ругательством за ругательство»? Не пробовали промолчать в ответ на чужую брань?

– Времена сейчас не те, – ответил Максим.

– Полно вам, Максим Михайлович, – сказал Винсент. – Вечные ценности на то и вечные ценности, что подходят под любые времена. И через сотню лет после нас люди будут обсуждать эти же темы. Будут искать чашу Грааля, источник вечной молодости, философский камень, Истину. И ведь будут думать, что никому до них эти ценности отыскать не удалось. А мы, глядя на них с небес, будем посмеиваться. Так же, как сейчас посмеиваются над нами те, кто туда уже переселился, – улыбнулся. – Круговорот человеческого сознания. Неизбежность…

– Вы говорите так же, как мой отец, – сказал Максим. – Здесь, на острове я стал чаще его вспоминать. Вспоминать уроки мудрости, к которым двадцать лет назад я был не слишком внимательным. Теперь сожалею об этом.

– Думаю, вам нужно не сожалеть, а радоваться, что сейчас у вас появилась возможность все исправить. Внести коррективы в свою жизнь никогда не поздно. Заявляю вам об этом с высоты прожитых лет. Мне было пятьдесят, когда я начал все с нуля. Я имею ввиду нулевую точку, с которой начался отсчет моего изменившегося мировоззрения. Я попытался стать другим человеком: спокойным, добрым, уравновешенным, любящим и любимым. Не думайте, что до того момента меня никто не любил. Любили еще как. Но это была любовь временная, очерченная временными границами нашего бытия. А я мечтал о другой любви, – улыбнулся. – Вы меня понимаете. Да?

Максим кивнул. Обида на Винсента прошла. Он вновь был для Максима желанным собеседником, с которым не хотелось расставаться. К тому же Винсент говорил о том, что давно волновало Максима. С Винсентом он мог быть самим собой. Мог снова стать мальчишкой чистым, открытым, верящим в то, что жизнь – это праздник. Он смотрел на Винсента во все глаза, слушал его и время от времени повторял за ним:

– О, ля-ля!

– О, ля-ля, – смеялся Винсент, делая ударение на «о».

Они не заметили, что проболтали с рассвета до заката. До того самого момента, когда в таверну начали собираться посетители. Не сговариваясь Максим и Винсент замолчали. Никто не желал посвящать посторонних в свои тайны.

– Вы останетесь еще или?.. – спросил Винсент, поднявшись.

– Мне нужно лететь домой, – ответил Максим. – Спасибо вам за все. Передавайте привет Эмме. Я буду по вам скучать.

– Храни тебя Господь, сынок, – обняв Максима, сказал Винсент.

– И вас, мой друг.

Максим ушел из таверны в самом прекрасном расположении духа. Собрал чемодан. Лег на кукольную кровать, моментально заснул. Ему было легко от осознания того, что с первыми лучами солнца он покинет остров Святой Елены, чтобы начать свою жизнь с нуля…

Небольшой самолет опустился на воду, подняв фонтан брызг. Остановился у причала. Пилот заглушил мотор, первым вышел из самолета. Следом за ним вышла Эмма в своем старомодном платье и шляпке с вуалью. Она обняла пилота, поцеловала его в щеку и пошла по причалу. Ступив на землю обернулась, помахала рукой, подобрала подол платья, побежала к стоящему на пригорке Винсенту.

– С возвращением, мой ангел, – сказал он, прижав ее к груди. – Эндрю все еще сердится на меня?

– Увы, – ответила она. Посмотрела на Винсента. – Может быть, тебе первому стоит сделать шаг к примирению?

– Да, но не сегодня, – сказал Винсент, взяв Эмму под руку. – Сегодня наш гость покидает остров. С минуты на минуту он появится здесь. Марсель уже пошел за ним.

– Понятно, – сказала Эмма со вздохом. Обернулась, помахала рукой пилоту. Он помахал ей в ответ.

Из окна своей комнаты Эмма видела, как Максим Алексеев подошел к самолету. Как оглянулся, словно хотел кого-то отыскать. Минуту стоял в раздумье, а потом помахал рукой наудачу тому, кто, может быть, его видит. Эмма улыбнулась, послала Максиму мысленный воздушный поцелуй, пошла на веранду. Оттуда было лучше наблюдать за взлетом самолета. Винсент уже сидел там в плетеном кресле с бокалом апельсинового сока. Эмма села рядом, спросила:

– Он понравился тебе?

– Ром, который ты привезла, да, – ответил Винсент с улыбкой.

– Не юлите, мосье Проскурин. Вы прекрасно поняли, что я спросила вас про этого русского человека, – проговорила Эмма, сев рядом.

– О, ля-ля! – воскликнул Винсент. – Наш Эндрю становится первоклассным пилотом. Посмотри, дорогая, как он лихо закладывает вираж!

– Он показывает гостю место тайных прогулок Наполеона. Место, где тот, возможно, никогда не гулял, – сказала Эмма, наблюдая за самолетом. – Об этом человеке столько много противоречивых сведений, что невозможно в этом избытке информации отыскать зерно истины.

– Мы с ним тоже говорили о зернах истины, – сказал Винсент.

– Ты говорил с Наполеоном? – Эмма нахмурилась.

– Я разговаривал с нашим гостем, – улыбнулся Винсент. – Мы с ним обсуждали притчу о сеятеле, сеющем зерна истины. Он слушал очень внимательно, когда я объяснял ему значение этой притчи. Я попытался без ошибок передать текст. Я сказа: «Сеятель слово сеет. Посеянное при дороге, означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются. Посеянное в тернии означает слышащих слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают слово, и оно бывает без плода. А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают слово и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной в сто крат».[4]

4

Евангелие от Марка 4:14–20.