Страница 30 из 77
– Как куда? На операцию. Брагину же нужна операционная медсестра? Буду ассистировать.
Брови Васильева взметнулись так высоко, что почти коснулись зеленой шапочки на волосах. Несколько секунд он серьезно смотрел на все мои безуспешные попытки встать на ногу, а потом прыснул смехом.
– Дарья, перестань. Ты же знаешь, операция уже идет, перед тем, как заняться тобой я подключил девочку к наркозу и дождался прихода анестезиолога с гинекологического. А Брагину ассистирует Маргарита.
– Но...
– Никаких «но». Тем более Федор просил проследить, чтобы ты отдохнула после того, что случилось в предоперационной.
– Брагин просил?! Это, что вместо извинений? – сомневаясь, спросила я.
– Можно считать, что так, – Николай повел плечами. – Брагин не умеет извиняться.
Я утвердительно хмыкнула. Федор Иванович славился своим бурным нравом. Я не удивлялась, он был типичным эгоцентриком, которые хотят руководить всем и вся. А вот если кто-то или что-то выбивалось из-под контроля… Пиши – пропало.
Электрический свет погас и тут же вспыхнул, как ни в чем не бывало. В коридоре послышалось оживление. Мой спаситель подошел и закатал штанину, оголив ушибленную ногу.
– Обезболивающее. Даст тебе немного времени на отдых, пока идет операция.
Я зажмурилась. Не любила смотреть, как в мою кожу тыкают иголки. Хотя не боялась ни вида крови, ни игл или еще чего. Ногу обожгло уколом, это было похоже с укусом мухи-цеце: острая мгновенная боль, а через секунду – ничего. Никаких болевых ощущений.
По телу разлилось тягучее спокойствие. Сначала я перестала чувствовать зудящую боль в ноге и районе затылка, а потом и вовсе почти потеряла ощущение собственного тела.
Васильев уложил меня на койку, склонился и нащупал пульс.
– Что ты мне ввел? – пробормотала я, борясь со сном.
– Кроме обезболивающего? Ничего серьезного. Так, одно успокоительное.
Свет в комнате померк, стал переливаться синими и фиолетовыми искрами. У меня перехватило дыхание.
Я заметила, как Васильев стянул резиновые перчатки и небрежным движением отправил их в мусорное ведро. У двери он обернулся.
– Отдыхай. После операции я зайду к тебе.
Перед глазами вспыхнули звезды. Мне казалось, что они прямо надо мной и протяни я сейчас руку – упаду в небо. Звезды вспыхивали, мерцали, манили своей холодной красотой. Я улыбнулась и уступила их зову.
Холодно. Солнце уже упало на землю и растворилось в сотнях красных листьев. Почти невесомые, сейчас они разлетаются по ветру и солнце исчезает. Я дрожу. Ноги мерзнут, руки мерзнут. Мерзнет все: от кончиков волос до ресниц. Кажется, даже язык прирос к небу и теперь я не смогу вымолвить и слова. Никогда не чувствовала себя столь беспомощной и… холодной.
Я не слышу стука сердца, как не напрягаю слух. У меня нет ничего, кроме нестерпимого желания вдохнуть поглубже, ощутить пьянящий запах кислорода, щекотание в носу, наслаждение от воздуха. Одно желание. Но я не могу его осуществить. Я не знаю, как дышать.
Что-то неуловимо знакомое шевелится в уголке памяти. Знания. Рефлексы. Действия. То, что сейчас неподвластно мне. Кому нужны знания без тела, что может их применить?
Единственное, что мне осталось – эхо. Эхо прошлой жизни.
Я не понимаю где я, кто я, зачем я?
Мир?
Здравствуй, мир.
Ты скоро меня забудешь.
Зачем я? Мир, ты когда-нибудь меня помнил?
– Так надо, – шелестит голос.
Он внутри меня. Глухой. Низкий. Чужеродный.
Я знаю точно, этот голос никогда мне не принадлежал. Радуюсь, что он звучит внутри.
Здесь особенно остро чувствуется одиночество.
Я пинаю пустоту, запускаю в нее пальцы и прижимаюсь. Она такая же холодная, как и я.
– Почему? – взываю к голосу, надеюсь, что делаю это правильно, и он откликнется.
Радуюсь, что не разучилась говорить.
– Неважно почему, важно зачем, – отвечает он.
Я жду, что голос скажет еще что-нибудь. Но он молчит. Тишина давит.
– Зачем? – робко подаюсь вперед.
Пустота открывает объятья. Здесь нет времени, я могу ощущать ее прикосновения бесконечно долго. Всегда. Я очень хочу вновь дышать. Но, похоже, моего желания никто не спрашивает.
Я представляю, как красный цвет разрывается посередине, идет уродливая трещина – она делит небо на две не совсем ровные половинки. Сквозь пролом капает синий свет, он шипит и медленно кружится. Я обязательно успею подбежать, – что такое бегать?, – зачерпнуть синий свет и вдохнуть. Воздух. Я хочу слиться с ним воедино. Я хочу стать свободной.
– Такие как ты всегда попадают сюда, – отвечает голос.
Он прерывает мою фантазию, и я чувствую, как все внутри меня рассыпается на сотни осколков от разочарования.
– Ты должна закончить цикл. Так было всегда и нельзя нарушать естественный ход событий. Ты понимаешь это, маленький мор?
Маленький мор? Это имя мне всегда нравилось. Не знаю почему. Я не понимаю ничего. Я сама ничто. Сотни нитей пронзают меня изнутри, они натянулись и я чувствую их тревожную вибрацию. Хочется дотянуться до каждой и узнать, куда они уходят. Куда-то в черноту, что раскинулась под ногами.
Зачем я?
Голос молчит, небо расходится по швам. Оно брызжет черными слезами. Вязкие, липкие капли жгутся, как только попадают на кожу. Как я могу чувствовать это? Разве у меня есть кожа? Что такое кожа?
– Ты все еще помнишь, как быть, как существовать, – голос злится. – Ты не должна быть настолько привязана к тому миру, маленький мор! Ты моя! И я решаю, на какой слой ты способна будешь вернуться!
Нити натягиваются до предела, они звенят от напряжения. Еще чуть-чуть и они разорвут меня на пустоту, с которой шепчусь. Я знаю, что небо движется ко мне. Оно давит своим абсолютом, твердыней, под которой мне ни за что не выстоять.
– Что такое существовать?
– Маленький-маленький мор, – смеется голос, небо останавливается. Дарит мне возможность выстоять. – Как жаль, что ты ничего не помнишь. Как жаль, что в тебе так мало меня и так много выбора.
Голос вздыхает.
Синий свет! Он прорывается сквозь щель надо мной и начинает собираться крупной сочной каплей. Застываю. Неужели мне удастся дотянуться до нее? Сегодня я почувствую свободу?
– Ты сделаешь свой выбор, маленький мор. Помни, ты должна завершить цикл. Здесь ждут твоего возвращения.
Синяя капля срывается и падает. Летит прямо на меня. Я предвкушаю ее пьянящий вкус. Кажется, что все происходит слишком медленно. Невыносимо медленно: тянется, тянется и тянется. Нити трещат и рвутся. Больно. И холодно.
Успеваю спросить перед тем, как утонуть в лживом обещании полета.
– А здесь, это где?
– В Бездне.
Ужас разрезал мне веки, глаза открылись. Я плавала в холодном поту, старалась ухватиться за поверхность. Непослушные пальцы вязли в пустоте, скользили и срывались, не давая и шанса на спасение.
Глаза сфокусировались на черноте потолка надо мной. Звезды больше не мерцали. Я даже не представляла, сколько я спала. Спала ли я?
Если время остановится, ничего дурного не случится, маленький мор.
Наваждение продолжало звучать в голове. Наваждение?
Тяжело дыша, я села. К горлу тут же подкатила тошнота. Я сглотнула, прикрыла рот трясущимися ладонями для достоверности, не дала ужасу прорваться наружу. Тошнота с неохотой отступила. Оставив мне неприятную тяжесть и гул в голове.
Я спустила ноги и попробовала встать. Мир дрогнул. Я уцепилась ладонью за край кушетки, крепко зажмурилась и переждала мгновение головокружения. Картинка перед глазами норовила постоянно уехать вбок.
Возникла догадка, что вместе с обезболивающим Васильев ввел мне что-то более существенное, чем седативное. Иначе как объяснить этот странный… сон? Только вот зачем ему это? Я ведь даже толком и не знакома с Николаем. Так здоровались, да общались суто по делу.
Неужели?
Подозрение сжало грудь. Боль обвилась вокруг сердца и настойчиво стала продираться вглубь. Захотелось закричать. Я сдержалась.