Страница 38 из 200
Утро. кишлак Джунуб.
Орут с рассветом тощие петухи, бегая словно "ошпаренные" по маленькому дворику. Сонный охранник, скалясь большими, грязными зубами, смотрит на спящего Гнедина, несколько секунд, потом скривившись, пинает тело пленного ногой, и громко кричит на пушту:
- Поднимайся!!!
- Да пошел ты, "урюк сранный", пробурчал себе под нос Гнедин, тяжело поднимаясь.
-Иди, иди, прикрикнул мужчина, подталкивая Гнедина, прикладом ружья.
- Ага, кивал головой Гнедин, тяжело ступая на "ватных" ногах.
Он морщился от каждого шага, боль пронзала все тело... В голове гудело, его тошнило, он видел только свои ноги. Так сгорбившись, он вышел из сарая, повернув направо, пошел к колодцу.
- Быстро, быстро, громко сказал мужчина, опустив ружье.
Гнедин подошел к большой глиняной чаше, прикопанной в земле, опустился на колени, и не глядя на мутную желтоватую воду, припал сухими губами, к воде. Он жадно сделал несколько глотков, и, набрав воздуха опустил лицо в воду. " Как хорошо, подумал он." Подняв голову, он ощутил на щеке, чье то прикосновение. В мутном отражении была видна морда козы, осторожно пьющей воду. Гнедин повернул голову, посмотрел на козу, и улыбнулся. А коза, посмотрела на него, и лизнула его шершавым языком.
- Я похож, прошептал Гнедин...
Коза заблеяла, и отошла в сторону.
- Жизнь... прошептал Гнедин - тяжело поднимаясь.
Он поднял голову и посмотрел на солнце, а по небритым, грязным щекам катились слезы. За что, шептал он, почему мне, разве вынесу я столько... нет сил, жизнь...
- Иди, прикрикнул гортанно пуштун с ружьем.
- Почему, тихо произнес Гнедин, и шатаясь пошел...
СССР. г. Приморск.1988год осень.
Мореходное училище, класс морской практики. За партой сидит курсант Карно, и пытается развязать морской узел. Мастер Самойлов Анатолий Матвеевич, сосредоточенно заполнял учебный журнал, шевеля губами. Вписывая мелким почерком в графы, темы занятий, он, не поднимая головы, негромко сказал:
- Карно, тебе особое приглашение, или ты внезапно оглох, и не слышал звонок. А? не услышав быстрый ответ, спросил Самойлов, подняв голову. Обед! Удивленно вскинув брови, он смотрел на курсанта Карно, который с измученным лицом, распутывал морской узел.
- Силен! громко сказал Самойлов, отложив ручку в сторону.
- Что, встрепенулся Саша, выронив из рук линь.
- Ты оглох, курсант?
- Никак нет, ответил, покраснев Саша. Осваиваю двойной беседочный узел, громко отрапортовал Саша.
- И как? поинтересовался Самойлов, кивнув головой. Получается?
- С трудом, ответил Саша, теребя линь в руках.
- А боцманский? спросил Самойлов, почесав рукой большую бакенбарду на вытянутом лице. Понял?
- Не очень, пожал плечами Саша.
- Тяжело, вздохнул Самойлов посмотрев в окно. Он снял очки, бросил их на стол, и негромко произнес:
- Стараться надо курсант.
- Я хочу научится, Анатолий Матвеевич, очень, тихо произнес Саша.
- Да, протяжно сказал Самойлов. Ты же отличник, а тут, тройки "хватаешь, как блох". Почему?
- Не знаю, тихо ответил Саша.
- Ладно, тяжело вздохнул Самойлов, поправив китель рукой. Давай линь, и садись напротив меня.
- Есть, вскочил Саша.
Он что то говорил, а мысли были о другом. Самойлов Анатолий Матвеевич, капитан с двадцатилетним стажем, впервые в жизни, клял в душе государство. То самое, которое дало ему путевку в жизнь, то самое что выучило его, воспитало, и отняла у него единственного сына. Самойлов Артем Анатольевич, пограничник, погиб в Афганистане. Все училище знало об этом, сочувствовало, старшекурсники были на похоронах, да только не легче... отцу и матери. Самойлов смотрел в окно, на голые тополя, и думал о том, где достать мраморную плиту на могилу сына. Саша Карно, сидя напроти, самостоятельно, завязывал узел, а потом, объяснив последовательность своих действий, развязывал.
- Так правильно, протягивая линь мастеру спросил Саша.
- Что, переспросил Самойлов, уставившись на Карно.
- Освоил, довольный собой, улыбнулся Саша.
- Молодец, задумчиво произнес Самойлов. Тогда боцманский покажи.
- Сейчас, с готовностью ответил Саша, развязывая линь.
Дверь в класс отворилась, и на пороге появился замполит училища. Лицо его выражало только одно - решительность. Войдя в класс, он мельком взглянул на Сашу, перевел взгляд на Самойлова, и негромко произнес:
- Курсант на выход!
Самойлов обернулся, рассеянно кивнул головой, и сказал, обращаясь к Саше:
. - Выйди и перекури.
- Есть, ответил Саша, поднялся и вышел из класса.
Замполит Оверченко щуплый, с тонкими, холеными руками, въедливым взглядом, без церемоний, сразу перешел к делу. Пройдя по классу, он подошел к первой парте, и сев, стал сбивчиво, но с напором говорить.
- Ты пойми Анатолий Матвеевич, так не поступают коммунисты. Ну, кому ты что докажешь, подумай? Зачем тебе проблемы и неприятности в жизни? Хочешь работу потерять? Ты же знаешь, из училища вылетишь в миг! Ну, зачем ты прешь, против государства! Не мальчик уже, седина в висках, а ты все туда же, максималист юный! Если сказали в военкомате что нельзя, значит нельзя, и точка, хлопнул ладонью по столу Оверченко. Мне уже звонили, поморщился он, так шею намылили, что и наклонить больно, а ты?
- Все сказал, тяжело вздохнул Самойлов, посмотрев тяжелым взглядом из подобья, на замполита. Так вот, ты мне не командир, и что делать, я сам знаю. И на памятнике сына, напишу как есть! Понял! повысил голос Самойлов. И то, что не отравился он, водой вонючей, и то, что убили его, а тело голышом в гроб бросили, все в дырках от пуль! И ты мне не указ, понял! вскрикнул Самойлов. Мне плевать на такую Родину, что замалчивает правду, плевать! в горячке говорил Самойлов, враждебно глядя на замполита. Что же за государство у нас, сокрушался Самойлов. Если за него молодые пацаны гибнут, так они еще и тайком их хоронят, что бы, никто не знал, а? Ты скажи мне замполит, твой то сын, где служит? горячился Самойлов, сжимая кулаки.
- В Германии, тяжело вздохнул замполит, снимая фуражку.
Достав платок, он суетно вытирал крупные капли пота, проступившие на лбу. Но это...
- Относится, перебил его Самойлов, еще как! Ты, небось, к военкому "подъехал на кривой кобыле, с полными карманами", и в Германии, да?
- Ты что, Анатолий Матвеевич, вздрогнул Оверченко. Да я даже пальцем не пошевельнул, глядя на платок, ответил замполит.
- А сынка его "бездаря", кто в училище протащил, а? Только не говори, что сам поступил, добавил Самойлов, посмотрев в окно. А военком, сука порядочная, уже спокойно произнес Самойлов. У меня к нему особый счет, мужской. И ты мне здесь не угрожай, не понимаю я таких разговоров, посмотрев укоризненно на замполита, сказал Самойлов.
- Анатолий Матвеевич, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке, произнес замполит, вы даже не осознаете, куда лезете, покрутил головой замполит.
- Вот что я тебе скажу, вздохнул Самойлов, глядя на Оверченко. Со мной вы ни хрена не сделаете, и вас я не боюсь. Запрещали гроб открывать, так я плевал на вас, устало говорил Самойлов. Потому что сын мой, а не ваш, ясно? Запрещаете на могиле писать, где погиб? Так я еще раз плюну на вас, потому что это правда,- ясно! повысил голос Самойлов. То, что сволочи вы, так это я тоже понял, только слишком поздно! И это тоже, правда! Вы кому со своей моралью хотите "голову засрать", а? На черное скажем желтое, на белое скажем красное, да? Так и будем блуждать, наслаждаясь политической экономикой, и съездами дряхлых вождей?
- Вы Самойлов совсем "с катушек съехали" побагровел замполит, комкая в руках носовой платок. Перестройка, это не значит что все можно, и разрешено, понимаете? думать головой надо, а не ...И вообще, мы вывели оттуда войска. Значит и наших солдат там уже нет, это же ясно! А вы... Ваш сын пограничник был...Да вы понимаете, о чем сейчас говорите! прикрикнул Оверченко, глядя на Самойлова. Вам конец, слышите, все, вас больше нет, выпучив глаза, твердил замполит. После такого, что вы натворили, конец! Позорное пятно на училище! Преподаватель, избил военкома города! Сидел в КПЗ! Под суд идет! В пьяном виде! Из партии выгонят! На помойке будете выживать! Вы это понимаете! брызгал слюной замполит. Или думаете, перестройка, все спишет! Гласность! Заслуги перед страной! Вы одной своей выходкой, перечеркнули свою жизнь! Понимаете?