Змееносец. Сожженный путь

- Ты хочешь моей смерти, сказал в тишине Гнедин. Убей меня!

- Иди, грязное животное, прикрикнул Зафир. Убить тебя? Ты сам, крикнул он.

- Сука, прошептал Гнедин, и, обернувшись, вытянул левую ногу вперед, осторожно касаясь пальцами земли. " Это что такое, подумал он, ощущая под большим пальцем, что- то выпуклое. Может камень торчит, а сверху земля? подумал он. Осторожно убрав ногу, он присел и проведя ладонями по земле, словно по телу женщины, нежно и легко, он вдруг понял, - мина! Пальцы сами заскользили вокруг, очерчивая силуэт. Он спокойно, кончиками пальцев, аккуратно сгребал землю в сторону, и сам уже не удивлялся, почему она так податлива, серая земля, и руки легко ее ... Есть, сволочь такая, прошептал вслух Гнедин. Есть "паскуда" железная улыбался он, увидев "ребро" мины темно зеленого цвета. И "хрен" с тобой, радовался Гнедин, значит вокруг в двух или даже трех шагах, ничего нет. Ура! ликовал он, в душе. Значит так, лихорадочно соображал Гнедин. Если они стоят ровно, значит, следующая будет впереди, надо только рассчитать, где она, эта "сука смертоносная"! Он уже не оглядывался, к чему? Гнедин, словно безумец, встал около найденной им мины, и немного подумав, выбрал дорогу, ту самую, единственную, как ему казалось, что доведет его до другого края поля. Долго, неимоверно долго, тянулось время, как ему казалось, но, через пять шагов, он заметил пятно на земле, и это была удача, вторая мина. " Получается, я иду по тропе, где они стоят, подумал Гнедин, значит, надо идти рядом, и спокойно дойдешь до дерева, подумал он."

Зафир не выдержал. Он достал пистолет, и несколько раз выстрелил поверх головы пленного. Гнедин сжался, и, не оборачиваясь, ступил рядом с миной.

- Быстрее иди! Проклятый безумец! кричал Зафир. Беги!

- Я не понимаю тебя, крикнул Гнедин на английском. Ты тупица!

-Пошел ты... ругался Зафир, уже по-английски, выстрелив еще несколько раз из пистолета. Беги!

- Иди на х...!- крикнул Гнедин на русском, не обращая на него внимания. Можешь меня убить, добавил он на английском. Игра закончена! Ты проиграл, тупица!

- Беги! закричал Зафир, и выстрелил еще раз. Пуля свистнула совсем рядом с Гнединым.

- Что ты можешь, черножопый ублюдок, прошептал Гнедин, продолжая двигаться, по прямой линии. Только убить меня, да я сам себя могу убить, вот встану на мину, и убью, а твои запугивания, засунь себе в жопу, козел! смачно ругался Гнедин, по русски, не обращая внимания на Зафира. Он целиком, весь без остатка, был поглощен одним,- дойти ... Если вы здесь все, такие "му...ки," спокойно рассуждал Гнедин, вслух. Значит, и думаете так же, прямолинейно и узко, как ваши сородичи,- ослы! и вся ваша хитрость только в том, что бы нагадить, и сбежать... Гнедин поднял голову, и только теперь, понял, он почти дошел. Только сейчас, сердце бешено колотилось в груди, а ноги, будто сами по себе, "срывались" вперед. Бежать! Бежать к дереву, туда, где спасение, думал он, глядя на кривой, засохший ствол. Нет, он уже не боялся, отсчитав четыре шага, он осторожно ступал, останавливался, и искал глазами место, где могла быть мина. Теперь он окончательно убедился, мины закладывали в ряд, а это значит, они идут друг за другом, и немного в стороне, совсем чуть - чуть. Значит, я дойду, а эти "студенты", еще совсем не научились, подумал он улыбнувшись. Наверно это их первые самостоятельные уроки.

- Хочу ли я жить, прошептал вслух Гнедин, остановившись в нескольких метрах от дерева". Гав....о" вопрос, произнес он громко! Теперь мне все равно, хоть в петлю, хоть на мины. Сам, кого хочешь, голыми руками порву. Обернувшись, громко сказал Гнедин посмотрев на бегущего по краю поля, Зафира.

- Что, обосрался, чурка вонючий, улыбаясь, крикнул Гнедин, на русском, глядя на Зафира.

- Стоп! Стоп! орал Зафир, на английском. Подняв руку, он бежал и кричал. Стоп!

- Чего ты орешь, дебил, "придурошный", говорил Гнедин, стоя на месте. Да стою я, стою! крикнул он. Понимаю тебя! Стоп!

Зафир подбежал к краю минного поля, остановился, и тяжело дыша, указывая рукой на ногу Гнедина, коверкая английские слова, произнес:

- Вперед нет! Мина! Нельзя!

- Ага, посмотрев себе под ноги, кивнул Гнедин. А чего ты меня спасаешь, вдруг, спросил Гнедин, посмотрев на Зафира.

- Не тебя, зло сказал Зафир.

- Мину жалко, обидно, да, глядя на Зафира, усмехнулся Гнедин.

Зафир нагнулся, пощупал землю ладонями, и прочертил пальцами линию.

- Иди по линии, сказал он, отойдя назад.

Гнедин взглянул в напряженное лицо своего мучителя, и понял, раз не отходит, значит безопасно, иначе убежал бы. Осторожно ступая, он благополучно вышел. Встав рядом с Зафиром, он улыбнулся и сказал на русском:

- Не писай в штаны "малец",- проскочим! Зафир резко повернулся, ткнул стволом пистолета в шею Гнедину и тихо сказал на пушту:

- Ты жив, только потому, что я тебя пощадил!

- Да пошел ты, ответил Гнедин на русском.

Зафир еще крепче вдавил ствол в шею пленному, и гладил указательным пальцем курок пистолета.

- Благодари Аллаха, шакал, сказал он на пушту. Ты еще поживешь, несколько дней!

- Ты или убей, или не грози, спокойно ответил Гнедин.

- Иди, толкнул его Зафир.

-"Зае...л," придурок, что б тебе "обос...ся", сказал Гнедин, и пошел, заложив руки за спину.

Он шел не спеша, опустив плечи , расслабленно, и улыбался.... Он жив, и может, будет так всегда, и воздух не такой уж чужой, и небо, вроде .... Вот только волосы стали седыми... Не это , внутри, не это... Жив!Молодые моджахеды смотрели на пленного с "открытыми ртами ", а он, взглянув на них, улыбнулся... Жив!

Пакистан. 1988 год. Осень. кишлак Джунуб.

Если хотите убить меня, убейте! но не мучайте, своими угрозами. Я устал ходить "под топором", в ожидании своего мрачного палача. Жизнь, словно один единственный крик! Держи его! Беги! Вот там, в небесной высоте и есть та радость и блаженство, от которого хочется плакать, и грудь наполняет чистый воздух, пронизывая каждую клеточку тела!!! Тело совсем немое и будто спит, а душа вспоминается едва ли... У этих оборванцев, жестких и непримиримых есть только небо над головой, да песок под ногами, а что еще им надо? Ничего. Для чего живут на земле? Не знают. А я? Мне так хотелось, пройти по родному дворику в парадной дембельской форме, с аксельбантами, и ловить завистливые взгляды, неудачников, и обывателей. Нет, теперь в моей жизни "дембельской парадки",а есть простое животное общество где все понятно, и нет ничего весомее Аллаха. Да, что делать решают за тебя, относятся с настороженностью, для них я чужой, хоть и желал принять ислам. Второй год плена, уже начался, первый его день. Что я могу сказать о времени, что так медленно течет за высокими горами Гиндукуша. Ничего, кроме, однообразного труда, грязи, чесотки, побоев, к которым привык, и чужому солнцу, что иногда, так ярко светит в глаза, до слез распаляя, внутри , желание вернутся когда-нибудь домой... Быть может, есть на небе Бог, и он, конечно, смотрит на нас, грешных детей его, да только почему он, не протянет руку, не спасает, почему??? Что я могу сказать о себе? Я никто, и зовут меня, как хотят, а я сам, вспоминаю имя свое только ночью, глядя на огромные яркие звезды, через дыру в крыше. Для чего я им, не знаю, но жить устал, совсем не понимаю, для чего, и просто хожу, и "вкалываю" за хлеб, что бы совсем не сдохнуть.

Раньше думал голод, это только в Великую Отечественную, седые старики рассказывали, а теперь знаю, как не заснуть с голодухи, как кружится голова от слабости, и темно в глазах, когда вдруг понимаешь, что "ходить по большому" не надо, потому что нечем. И глоток воды, мутной, и вонючей, кажется таким сладким, что готов ноги целовать тому, кто дал ее, живительную. Наступает день, и говоришь себе, все не могу, устал, пусть убивают, или так умру, не ешь хлеб, не пьешь воду, и настраиваешь себя на смерть... и вдруг, наступает ночь, смотришь на небо, и понимаешь, что хочешь еще миллион раз смотреть на него ... И снова хочешь жить, и цепляешься за край... А вдруг! И вспоминаешь какой то счастливый случай из прошлой жизни, из прочитанных книг , Робинзона Крузо, и еще сотни счастливых историй, и снова, вдыхаешь спертый , вонючий воздух в сарае со скотиной, и скребешь руками глину, потихоньку плача... Куда, как, зачем жить, снова накатывает волна, при мысли о доме, и тихо воешь, в углу, проклиная свою жизнь, судьбу, и страну в которой родился. Что мне делать? Что? шептал Гнедин, сидя на соломе в сарае с козами. Я говорю сам с собой, и совсем не замечаю этого, надо же? Может говорить с козами? глядя на животных произнес вслух Гнедин. Он лег на солому и смотрел в звездное небо. Что еще мне остается в жизни такой, только принять то, что мне дают. И с благодарностью, иначе, и неба ночного, больше не будет. Жить? Это больной вопрос. Сколько и зачем, совсем не знаю, да и к чему... Мысли всегда будут об одном, а желания, о другом. Этот молодой пуштун, зачем то обучает меня минному делу, а мне, даже стало интересно. Ладно, для них я чужой, а для своих? Родных, советских? Тоже чужой... так что мне делать, где берег мой, где он? Я выброшенный пинком, и никому не нужный, там, где родился, и здесь, я чужой. Что делать? Религия, казалось она спасение, но нет, меня не пускают к ней,- недостоин. Значит, только смерть впереди, иначе никак. А если так, пусть будет она радостной, не забуду ребят, как только смогу, "подорву" вместе с собой, как можно больше "духов", пусть хоть так... Иначе, зачем я еще живу...