Страница 29 из 33
На министерской скамье поднялся Кайонару-Шимо — министр финансов.
— Я предоставляю усмотрению заседания означенный вопрос, но смею возразить, что когда речь идет о жизненных вопросах существования нации, мне казалось бы, что всякие вопросы мелиорации должны отступать на второй план.
— В таком случае, можно приостановить постройку японского национального музея.
— Это сооружение воздвигается на общественный, а не на государственный счет, — возразил министр общественных работ.
Депутат снова начал говорить, но президентский звонок дал ему понять, что вопрос признавался исчерпанным.
Затем на очереди стояли разные вопросы, касающиеся рыбных промыслов, проекты упразднения устарелых законов, чтение японско-испанского торгового договора и много других мелких вопросов.
Уже прошло три часа, как снова г. Нюма позвонил, заявив о десятиминутном перерыве и заметив, что продолжение заседания согласно девятому пункту конституции будет происходить при закрытых дверях.
Амфитеатр парламента оживился, многочисленная публика встала со своих мест и направилась к выходу.
Шум, треск досок амфитеатра, громкий говор и даже смех слышались с разных сторон.
Депутаты собрались в маленькие группы и с ними смешались некоторые из публики. Но за цепь пропускались в залу лишь очень известные лица, хорошо знакомые министерству.
В одной из групп стоял маркиз Ито, окруженный генералитетом, среди которого мы узнали типичную фигуру Дзук-Чея. Он говорил с генералом Кодамой и о чем-то спорил в некоторой ажитации.
— Вы так убежденно утверждаете, — вмешался Ойяма, — что не зная, что вы заблуждаетесь, непременно поверил бы вам.
— В чем дело? — вмешался маркиз Ито.
— А вот Дзук-Чей уверяет, что наши пули чересчур малокалиберны и что мы напрасно решили их никелировать.
— Это почему?
— А потому, что никелированные пули не оставляют по себе даже шрама и безнаказанно пролетают даже легкие.
— Вы это почему знаете? — спросил маркиз Ито.
— А вот вчера, на расстреле унтер-офицера около пригородных валов, доктора констатировали, что не попади несколько пуль в головной мозг, то остальные не причинили бы осужденному смертельных поранений.
— Это ерунда, — сказал Кодама, — я бы не рекомендовал вам, мой дорогой виконт, прогуляться перед нашими пулеметами.
Ойяма громко расхохотался и его рябое припухлое лицо с маленькими глазами принимало самые причудливые комические гримасы.
— Однако, русские не применяют никелировки и калибр их значительно больше нашего. С этим надо считаться.
Снова раздался сильный электрический звонок. Все депутаты поспешили к своим местам. Занял также свое председательское место г. Нюма.
Медленной старческой поступью на трибуну взошел маркиз Ито.
— Господа представители печати, — начал он, — я очень дорожу гласностью, но бывают исторические моменты, когда истинный патриотизм нам подсказывает хранить глубокое молчание. То, что я буду говорить в данную минуту, должно остаться тайной для Европы, а потому беру с вас честное слово не посвящать мои слова вашим читателям.
Из числа журналистов выделился председатель клуба печати.
— Парламент, — начал он, — может рассчитывать на нашу дискретность.
Все журналисты, сидевшие за зелеными партами, встали и утвердительно кивнули головой.
— Я никогда не сомневался в патриотизме японской печати, а потому перехожу к делу.
Маркиз Ито при этих словах откашлялся, глотнул из стоящего на кафедре стакана с водой и начал:
— Наши военные приготовления требуют усиленного кредита. Я хорошо сознаю, что мы приближаемся к роковой развязке, именуемой войной. Одна лишь война нам может дать престиж во всей Азии. Нам нужна Корее и Лаонтонский полуостров. Добровольно Россия никогда не признает наших прав на это территориальное расширение, но каждый японец хорошо понимает, что река не течет обратно и что страна Восходящего солнца созрела для боевой политики. Симоносекское унижение наше должно быть смыто кровью — этого требует честь Ниппона и с этим вполне согласен микадо. Именем императора прошу вас вотировать кредит в триста миллионов иен.
В парламентской зале водворилась мертвая тишина.
— Я предложил бы общему собранию, — начал г. Нюма, — заменить голосование простым вставанием со своих мест.
Все депутаты и даже журналисты моментально встали.
— Благодарю вас, — сказал маркиз Ито и медленно стал сходить с кафедры.
Президент, записав решение палаты в протокол, объявил заседание закрытым.,
Маркиза Ито обступили депутаты, стремившиеся высказать ему свою солидарность сердечным рукопожатием.
LXIX. Графиня Иотава
Грациозная и остроумная графиня Иотава не без основания считалась царицей нагасакских салонов.
В ней гармонически сочетались экзотическая игривость японки с остроумием и утонченным кокетством парижанки.
Овал ее матового лица, носик с горбинкой и крупные карие глаза не имели ничего общего с монгольским типом.
По вторникам в салонах графини собиралось многочисленное общество, преимущественно иностранцы.
Графиня льнула к европейцам и, проведя в Париже несколько сезонов, решила устроить свой салон по французскому образцу.
Виконт Дарьяр и Дюшар с первого дня посещения бароном Нагасаки стали его неразлучными товарищами. С ними он проводил время в многочисленных чайных домах Нагасаки, с ними посещал «Золотое казино», клубы и даже некоторые семейства европейской колонии.
В этот вторник у графини собралось весьма многочисленное общество.
Маркиз Виллар с супругой, баронисса Лимерт, вечно веселая мисс Кольстон, чопорная компаньонка маркизы, фон-Лауниц и мистер Кренк — члены дипломатического корпуса — дополняли в общем довольно разношерстное общество.
Виконт Дарьяр вместе с капитаном Дюшаром служили украшением салона.
Они представили хозяйке барона, на которого графиня сразу обратила внимание.
Желая отличить барона, графиня посадила его около себя. Барон был в ударе и рассказывал массу анекдотов и комических эпизодов из своей жизни.
Дарьяр за ужином острил насчет барона, говоря, что он скромен, как фиалка.
— А вы таете, как снежинка, — возразил ему барон.
Этот разговор поняли только мужчины и графиня Иотава, которой друзья рассказывали свои похождения и всякие пикантные новости.
Графиня была общим другом не только мужчин, но и дам. Ее очень любили за добродушный нрав и незлобивость.
Поздно вечером друзья покинули гостеприимный отель, решив непременно приехать в следующий вторник.
Барон с тех пор зачастил, навещая графиню и днем, и вечером.
Вскоре он сделался ее неизменным кавалером.
Он уже давно не был в «Цветочном садике», как однажды снова получил фиолетовое письмо.
Не желая делать содержание письма достоянием лакея, он принес его к графине.
— Прочтите, графиня, — обратился он к ней. — Ведь от вас у меня секретов нет.
Графиня прочла:
«Мстительный барон, какой вы жестокий. Вы забыли Фиалку, которая сохнет и изнывает в надежде видеть вас. Приходите днем к китайской беседке. Я буду вас ждать целый день.
Любящая гейша».
— Вы, конечно, пойдете, где же вам отказаться от такого удовольствия, — рассмеялась графиня.
— Конечно, — ответил барон, — и это вас не должно удивлять.
— И вы верите какой-то гейше?
— Да, верю. И знаю, что верю не без основания.
— Боже, как мужчины наивны! — воскликнула графиня.
Но в этом возгласе звучала нотка неудовольствия.
Барон встал.
— Вы уходите? Значит, вы не на шутку влюблены в вашу Фиалку? Барон молча поцеловал руку графини.
LXX. Китайская беседка
Барон не заставил себя долго ждать.
— Как я рада, что наконец вижу тебя, — обрадовалась гейша. — Не сердись, ведь я тебя люблю. Посмотри, я принесла с собою мою карточку. Если ты уедешь, возьми ее с собой на память и помни, что эта гейша тебя будет любить вечно. Душа моя принадлежит тебе. — И она с невыразимой нежностью взглянула на него.