Повести и рассказы

Его все поздравляли. Друзья были искренне довольны. Дело шло о чести класса, пионерского отряда, школы. Теперь впереди остался экзамен по русскому языку.

Серёжа попрежнему помогал Ване и Володе. Занимались последние три дня с утра до вечера. Спицын к концу дня чувствовал себя так, будто он вообще ничего не знал. Но удивительно, на утро у него в голове всё прояснялось, и он понимал, что месяц перед экзаменами, проведённый с товарищами в упорной учёбе, дал свои результаты. На экзамен по русскому попали все вместе. Ваня сдавал с Женей и Юрой. Первым к столу подошёл Юра. Ему поставили отметку четыре. Женя получил пять. «Какую же получу я?» — думал Ваня. Он волновался больше, чем на экзамене по арифметике. Сейчас речь шла о том, сумеет ли он оправдать доверие ребят, будет ли он и дальше равноправным товарищем, или окончательно отмахнутся от него, и тогда Ване в одиночку придётся держать ответ за всё, а в частности и за второй дневник.

Тройка не велика отметка. Это понимал и он. Но когда услышал, что ему поставили тройку — всё-таки обрадовался. Не столько за то, что сдал экзамен, сколько за то, что слово, данное товарищам, сдержал. Это был его первый настоящий экзамен на крепкое слово пионера, на дружбу, которую он только теперь по-настоящему оценил.

…Утренник был шумным. И лето у ребят обещало быть весёлым. Снова поговаривали об открытии лагеря в школе. Только Серёжа был невесел. Он играл на баяне и видел, как в весёлом танце кружатся радостные, возбуждённые мальчики и девочки, приглашённые из соседней школы, но сам был грустным, озабоченным скорой разлукой с товарищами и школой. Его попросили прочитать стихи. Он любил стихи Лермонтова, Пушкина, Маяковского, но сегодня ему не хотелось читать. Его уговорили. Серёжа поднялся на сцену, и когда большой зал школы утих, прочёл короткое, всего четыре строчки стихотворение поэта, частично переделанное им самим:

Товарищи аплодировали ему, но он их не видел и не слышал. Его глаза заволокла пелена горьких слёз. Он знал, что в этой школе читает стихи в последний раз. И если для многих из них только что закончились экзамены, то для него они впереди, сейчас он стоял перед большим жизненным экзаменом, который предстоит выдержать без отца.

КЛЯТВА

Сады, парки и скверы давно покрылись яркозелёной листвой, издающей непередаваемый аромат. Акация уже отцветает. Ян Шпачек лежит под кустом и смотрит в чистое, очень чистое голубое небо. Оно сейчас кажется ему бездонным океаном, в котором, наверное, легко и просторно. Яну хочется подняться высоко, высоко, и оттуда, с большой и прозрачной высоты, посмотреть на Прагу, да что на Прагу, на весь необъятный мир. Вот уже тогда он бы, наверное, увидел эту «сатанинскую пляску войны», о которой говорит дядя Вацлав. Но он знает, что это невозможно, и мысли его тут же возвращаются от фантазии к действительности. Он задумывается: что такое «сатанинская пляска войны»?

Когда он шёл сюда, в глухой и безлюдный уголок запущенного сада, он видел тех же людей, которых привык видеть во все времена года на улицах Праги. Они казались ему мрачными, озабоченными и очень усталыми. Такими он их видел зимой, такими он их привык видеть весной и такими он видел их сегодня. И всё потому, что война. Кому же будет весело от войны?

Хорошо мечтать в уголке, окружённом зеленью, жужжащими пчёлами и разноцветными бабочками, без конца порхающими в чистом и тихом воздухе. Вот какая-то птичка села на куст акации, под которым лежит Ян, и как ни в чем не бывало щебечет, выводит незамысловатые трели. Ян не может не взглянуть на эту говорунью. Но едва он поднял голову, как птичка вспорхнула и скрылась в зелёной листве сада на берегу спокойной Влтавы.

Любит Ян это место. Оно совершенно глухое… Раньше, до войны, здесь бывало много людей, а вот сейчас никого нет. Ян, Зденек и Франтишек часто сюда приходят, но всегда, или почти всегда, они здесь одни. Этим и привлекает их этот глухой и безлюдный угол. Место чудесное. Отсюда видна златоглавая Прага-красавица со своими шпилями и остроконечными башнями дворцов и церквей. Здесь хорошо и безопасно посидеть, помечтать и поговорить о чём хочешь.

Под этим кустом акации в майское утро Ян впервые признался товарищам, что он был в Советском Союзе… Случилось это в пылу откровения. Первого мая они пришли сюда, чтобы отдохнуть, что-нибудь почитать и подготовиться к экзаменам. Франтишек и Ян пришли раньше, а Зденек почему-то запаздывал. Сели они с Франтишеком под куст, ожидая товарища, и разговорились. Но с Франтишеком много не наговоришь. Он всегда только молчит и слушает других. А тут вдруг разговорился. И хотя начал он издалека, говорил осторожно и неуклюже, со множеством оговорок и непонятных пауз, видно было, что ему хочется поговорить.

— Я сегодня рано-рано бегал в Змихов, — начал Франтишек. — И знаешь, что я по дороге нашёл?

— Что? — спросил Ян.

— А вот что-то нашёл, — мялся Франтишек.

— Ну, рассказывай.

— А ты никому не скажешь?

— Никому.

— И Зденеку?

— Ну, ему, пожалуй, скажу.

— Тогда не буду.

— Как хочешь, дело твоё. Только почему ты мне можешь сказать, а ему нет?

— Это всем знать нельзя.

— А мне можно?

— Ну, тебе, другое дело, у тебя отец был…

Франтишек хотел сказать, что у Яна отец пострадал от фашистов и потому ему можно рассказать этот секрет, но запнулся, не зная, как лучше выразить мысль. Ян засмеялся и перебил:

— А у Зденека и сейчас есть отец. Что из этого?

— Да нет, я совеем другое…

— Что другое?

— Другое хотел сказать.

— Ты, Франта, короче, — сказал Ян. — Хочешь — говори, а не хочешь — не надо. Тоже мне, тянешь, будто у тебя вата во рту застряла.

Но не так-то просто заставить Франтишека сразу всё рассказать. Он бы ещё морочил голову Яну, если бы не прибежал Зденек и с ходу не крикнул:

— Листовку я видел на стене, вот…

Он, как всегда, махал руками, говорил торопливо, на одном дыхании и, подсаживаясь к товарищам, закончил:

— А листовка та с портретом маршала Сталина…

— Где видел? — живо спросил Ян, сразу забыв про Франтишека.

— На стене забора у Святого Николая[47].

— Читал?

— Что ты, а вдруг жабы сцапают?!

— И она там осталась?

— Ну, конечно, висит, может, и сейчас ещё висит.

— Вот бы почитать, — мечтательно произнёс Ян.

Пока шёл этот разговор между Яном и Зденеком, Франтишек не мог опомниться. Он был поражён. Как это Зденек так просто и быстро рассказал о листовке, не думая ни о какой опасности. Теперь Франтишеку ничего не оставалось делать, как показать свою находку. А нашёл он ту самую листовку, о которой только что сказал Зденек.

— Я, я тоже… — нерешительно начал Франтишек.

— Что ты «тоже»? — перебил Зденек.

— Листовку…

— Читал? — спросил уже с завистью Ян.

— Нашёл, — едва выдавил Франтишек, заикаясь.

— В Змихове?

— В Змихове.

Он неловко держал руку в кармане и с испугом смотрел на товарищей, которые молчали, каждый о чём-то думая. Франтишек колебался, но потом, как видно, отважился и, вынув мятый листок из кармана, сказал:

— Вот…

Тесно прижавшись друг к другу, легли ребята под кустом, охваченные страхом и небывалым любопытством И как только развернули листовку, Ян увидел портрет Сталина, тот самый, который он передал дяде Вацлаву. По телу его разлился приятный жар, его охватила гордость. Ему хотелось прыгать, кричать, рассказать ребятам про этот портрет, но он сдержал себя.

Сначала долго не могли читать. Франтишек от страха, Зденек потому, что листовка была в руках Яна, а он потому, что не мог оторвать взгляда от портрета. Ему хотелось убедиться, точно ли это тот самый, мало ли ещё у кого мог быть такой портрет. Но у Яна была точная примета. Изображение пуговицы на левом кармане белого кителя товарища Сталина было с изъяном. Дело в том, что Ян когда-то неосторожно взял открытку пальцами и посадил пятно. Тогда он решил соскоблить его кончиком ножа, и соскоблил почти всю пуговицу. Теперь он видел этот дефект и на листовке: двух таких портретов быть не могло.

47

Церковь св. Николая — один из исторических памятников Праги.