Страница 92 из 217
По торжественности его тона и по тому, как изменилось вдруг лицо Эрмеса, с невероятной
быстротой отразив друг за другом несколько выражений от восторженной радости до смущения
граничащего с испугом, рыжая сразу поняла, о ком речь.
Женщина приблизилась. В руках у неё был большой дутый полиэтиленовый пакет. Эрмес подбежал
к ней и молча принял его, протянутый равнодушно-повелительным жестом, таким, каким обычно отдают
багаж коридорному отеля.
На остроскулом лице жрицы выделялись не накрашенные узкие, изящно выпуклые губы, довольно
длинный тонкий нос и радужно-переливающиеся озерца солнцезащитных очков. Она подняла очки на лоб;
глаза оказались большие, светло-карие, с необыкновенно сильным, пронзающим взглядом. Чуть заметно
сверкнув любопытством, эти глаза остановились на Кирочке и Аль-Маре.
– Здравствуйте, – сказала, миролюбиво кивнув девушкам, Магатея.
Потом она поприветствовала Асана:
– Привет, – лёгкая улыбка, быстрый взмах руки.
Жрица Прорвы очень мило сощурилась, склонив голову набок, и ловко заправила за ухо упавшую
прядь орехово-русых волос – все движения её действительно удивительным образом приковывали внимание;
Асан говорил правду, на неё можно было смотреть как на огонь – не отрываясь.
Эрмес уже вернулся, успев отнести пакет в один из шатров.
– Благодарю тебя, – не глядя бросила ему жрица.
Кирочку неприятно поразило такое обращение с серьёзно влюблённым юношей. "Словно с рабом…"
– подумалось ей. А ещё мучительнее, больнее задело её то, что Эрмес так легко это принимал: он, казалось,
позволял Магатее такое поведение по отношению к себе не только безропотно, но даже с какой-то нежной,
покорной радостью.
Кто-то ещё поприветствовал жрицу, и она отвлеклась. Кирочка теперь видела только её гордую
стройную спину под парусом тонкой рубахи; через несколько мгновений исчезла и спина – Магатею
заслонили обступившие её обитатели лагеря. Повернув голову, Кирочка случайно успела заметить, с какой
отчаянной нежностью во взоре высматривал жрицу среди толпы ослепительно прекрасный Эрмес… Небо
над бором было синее, и при свете ясного дня серебристо-голубые, как у хаски, глаза юноши сияли ярче;
крупные тёмные локоны до плеч ласково, словно женские пальчики, перебирал ветер.
Лучше не смотреть. Почувствовав, как в груди снова разливается неизбывная вековая горечь не-
обладания, Кирочка отвернулась.
7
Кирочка и Аль-Мара были приняты лесными игроками как уважаемые гости; их щедро угощали,
разрешили установить палатку, приглашали принять участие в играх и забавах, но на вопросы, когда им
можно будет уехать, отвечали неопределённо. День клонился к вечеру. Свет истончался, стволы сосен
приобретали смущённый румянец.
Девушек снедало любопытство. Увидеть загадочную жрицу снова им не удалось, но, прогуливаясь
вокруг лагеря, они заметили, что слегка на отшибе, в бору, несколько воинов спешно устанавливают
небывало яркий и просторный шатёр.
– Сколько времени жрицы пробудут здесь? – спросила Кирочка за ужином у одного из
дружелюбных бородачей, успевшего уже хорошенько приложиться к фляге.
– Соберут в самую короткую ночь волшебные семена и уедут, – ответил тот и почему-то загоготал.
Кирочка принялась ломать мелкие палочки и подбрасывать их в огонь, её снова посетила мысль о
недосягаемости желаемого; нет на свете муки более острой и более бессмысленной, чем эта; предвкушение
удовлетворения или даже счастья от обладания чем-либо всегда иллюзорно, но люди раз за разом наступают
на эти грабли; они снова и снова наделяю вещи, события или других людей властью давать им счастье,
чтобы потом разочаровываться или оставаться навеки жалкими заложниками несбывшегося…
Аль-Мара возле соседнего костра общалась с Асаном. Юноша довольно эмоционально что-то ей
рассказывал, периодически вскакивая со скамьи и активно жестикулируя, она сидела, развернув к нему
лицо, и умиротворённо улыбалась. В рыжих волосах девушки загадочно притаились малиновые, медные,
оранжевые отблески пламени.
Кирочка вздохнула и, подув на подожжённую палочку, прикурила сигарету от уголька.
8
Тёплый влажный воздух палатки не давал Кирочке уснуть глубоко. Она ненадолго погружалась в
тяжёлое душное забытьё, временами выныривая из него, словно из мутной воды; какое-то время её сознание
плавало на поверхности, на самой границе сна и яви, когда реальность перед глазами причудливо сплетается
с грёзами… Перед внутренним взором появлялось, прояснялось, приобретало резкость, а затем снова
расплывалось и исчезало большеглазое выразительное лицо Магатеи, её красивые губы, которые медленно и
грациозно шевелились, произнося какие-то странные несвязные слова…
Кирочка открывала глаза, утыкаясь взором в спасительную черноту палатки. Откинув одеяло, она
лежала навзничь, слушала звон одинокого комара, запертого молнией под колпаком синтетической ткани, и
ещё больше растравляла себя мыслями. Её не отпускала пронзительная тоска по ощущению от
прикосновения к материи, принявшей столь пленительную форму, к нежной щеке Эрмеса, к здоровым
блестящим волосам, к губам… Агрессивно желаемые объекты хочется либо заполучить, либо уничтожить…
Чёрный смерч, верный Кирочкин спаситель и защитник, затягивал Эрмеса и Магатею в свою адский
шейкер; и роскошные тёмные локоны юноши, и его прекрасные глаза, и умилительную птичью хрупкость
жрицы алчная мгла воронки поглощала с таким же уверенным равнодушием, как и прочие предметы,
листья, мусор, вчерашние газеты…
Кирочка выползла из палатки покурить. Села прямо на землю, застыла на миг, заслушавшись
звуками серо-синего мутного леса, заглядевшись на бледнеющее предрассветное небо. Машинально
вытянула сигарету из пачки в нагрудном кармане наброшенной на плечи джинсовой курточки, медленно, с
удовольствием затянулась. Последние звёзды таяли среди тонко вычерченных сосновых крон. Любуясь ими,
Кирочка подумала о том, сколько человеческих желаний успело вспыхнуть и погаснуть в острых лучах их
холодного света. Ощутив свою беспомощность перед Вечностью, она немного успокоилась. Потушила
окурок в песке, несколько раз вдохнула и выдохнула чистый хвойный воздух и, почувствовав внезапную
сонливость, полезла было обратно в палатку…
Но внезапный лёгкий шепчущий звук шагов по лесу заставил её обернуться. По узкой мшистой
тропинке среди сосен неторопливой трусцой бежала Магатея. Кирочка и со спины сразу узнала этот тонкий
стремительный силуэт. Ещё днём она подметила характерную небрежно-грациозную ломкость, звонкость
движений жрицы. Теперь на ней был светлый спортивный костюм, ярким пятном порхающий в
предрассветной голубизне.
Кирочка не придумала ничего иного, кроме как вскочить и броситься вслед. Она сделала это
безотчётно. К ненавидимому, как и к любимому, неосознанно влечёт человеческое существо. И стремление
изучить врага даже, пожалуй, сильнее, чем интерес к объекту какой-либо нежной симпатии. Куда она
бежит? Зачем? Желание немедленно это выяснить в какой-то миг пересилило рассудок.
Длинные шаги Кирочки зашелестели по лесу. Услышав их, жрица остановилась и обернулась.
Встретившись с ней взглядом Кирочка мгновенно и очень сильно смутилась, до замирания, до
потери дара речи. Только теперь к ней пришло осознание, что выглядело это странно и неуместно – как она
ринулась вдогонку жрице, по-видимому, совершающей утреннюю пробежку.
– Доброе утро, – произнесла Магатея удивлённо и, как показалось Кирочке, чуть насмешливо; её
умные и необыкновенно внимательные глаза в сумерках казались темнее.
– Недоброе, – глядя в мох глухо буркнула Кирочка.