Страница 62 из 217
– Больше не приноси мне телефон, Тара. Ни с чем. Хоть с вестью о рождении Исполнителя
Желаний! – процедила она сквозь зубы заглянувшей в комнату ученице, – выключи его совсем.
– Слушаюсь, – с легким поклоном ответила наставнице девушка.
3
Громадные тёмные очки защищали её глаза от нестерпимо яркого света. От соприкосновения с
набитой документами полиэтиленовой папкой на жаре рука Аннаки Кравиц обильно потела. Спотыкаясь,
она ковыляла по разбитой грузовиками дороге на высоченных тонких каблуках. В горячим воздухе клубами
поднималась пыль, встревоженная автомобилями, велосипедами, и дачной техникой, которая иногда с
громким тарахтением проползала по песчаной дороге.
Стропила недостроенной бани словно рыбий скелет вырисовывались на фоне чистого неба. От зноя
воздух казался жидким, и поверхность этого прозрачного океана слегка подёргивалась. Коричнево-
загорелые, глянцевые от пота рабочие в одних трусах курили, сидя на деревянных чурбанах и разбросанном
брусе, лениво перешучивались, щурясь на солнце. На земле возле них стояло несколько тёмных пивных
бутылок.
– Это что такое? Здесь не солярий и не мужская парная! Что вы расселись? – угрожающе потрясая в
воздухе своими хрупкими белоснежными руками напустилась на рабочих Аннака, – Вы, значит, будете тут
на солнышке балдеть, холодное пиво пить, а я перед клиентами за задержки отдуваться!?
– Пиво тёплое, – сказал один из рабочих, под хохот и ухмылки остальных протягивая ей бутылку, -
желаете?
– Не злите меня! – Аннака сжала кулачки, со стороны это выглядело скорее забавно и умилительно,
нежели угрожающе.
Рабочие весело скалились. Никто ведь из них и понятия не имел о том, что если эту маленькую
дамочку ДЕЙСТВИТЕЛЬНО разозлить, то поднявшийся ураган будет крыши с домов срывать так же
запросто, как шапки с прохожих, и ломать фонарные столбы точно одноразовые зубочистки.
Руки в боки стояла она перед толпой здоровенных разомлевших от пива и зноя мужчин: яркая и
тонкая, похожая на алый фломастер в своём костюме, состоящем из приталенного короткого жакета и
длинной узкой юбки.
Рабочие нехотя побросали окурки и начали медленно разбредаться по участку. Аннака со вздохом
раскрыла папку, собираясь делать опись имеющихся на площадке строительных материалов. «Любовная
мигрень» всё ещё мучила могущественную колдунью, она потерла виски пальцами. Новый всплеск боли,
точно удар волны в плотину, заставил её страдальчески сморщиться. О, Великий Источник! Сколько раз уже
она подумывала о том, чтобы сдаться, послать всё куда подальше, найти Крайста и обречённо порхнуть в
его распростертые объятия! Никогда прежде голова у Аннаки не болела так долго, обычно она отделывалась
двумя-тремя днями недомогания, нынешний же приступ длился уже вторую неделю… Магистр Песчаной
Розы склонилась, и, подняв с земли одну из оставленных рабочими бутылок, хлебнула из горла. От
горьковатой, пенистой, почти горячей с привкусом мыла жидкости её передёрнуло.
– Ну и дрянь же это отечественное пиво! Сварила бы пивоваров в их же котлах, – проворчала она,
сердито хватив бутылкой об стоящий неподалёку березовый чурбан.
Однако, несколько минут спустя ей странным образом полегчало. Она подняла голову от папки и с
благодарностью взглянула в знойное небо.
– Погорячилась я маленько. Может, на вкус зелье и не очень, но обладает превосходными
лечебными свойствами…
Застегнув папку на кнопку, ещё несколько минут Аннака удовлетворённо понаблюдала за
возобновлённой её усилиями суетой рабочих, а потом тихонько выскользнула за калитку – ясное дело, эти
лодыри сразу сбавят обороты, как только заметят, что с них снят неусыпный надзор начальственного ока,
потому исчезнуть надо как можно незаметнее.
Проковыляв полсотни метров вдоль пыльной дороги строящегося дачного сектора, она издалека
заметила стоящего на обочине парня в синей полу-распахнутой рубашке. Аннака остановилась. Узнать его в
облаке серовато-жёлтой пыли, взметнувшейся из-под колёс проехавшей бетономешалки, ей помогло не
столько зрение, сколько сердце, замершее вдруг так неописуемо сладостно и жутко, а затем ускорившее
свой бег…
Крайст!
Аннака застыла посреди дороги, не зная, что предпринять: развернуться ли ей сейчас и побежать
обратно, это, скорее всего ничего не даст, на таких каблуках далеко не убежишь, взлетать нельзя –
свидетелей море, ринуться ли ему навстречу или продолжать стоять вот так безвольно, ждать, пока…
Он подошёл и буквально ослепил её своей улыбкой. Ярко синее небо, ярко синяя рубашка, ярко
синие глаза в роскошном обрамлении тёмных ресниц… Преодолев последние несколько шагов, что
разделяли их, Билл подхватил Аннаку на руки и закружил. Потом поставил на землю, прижал к себе крепко
по всей её стройной алой длине; осторожно приподняв на лоб солнцезащитные очки, заглянул ей в глаза и
спросил так коротко и так ясно:
– Ну что, моя?
– Да… – пролепетала она на выдохе, и, горестно шмыгнув носом, покорно уткнулась ему в грудь.
Хрупкая и чуточку забавная. Одна из самых страшных ведьм планеты притихла в объятиях лейтенанта
Билла Крайста как школьница на первом свидании. Он гладил её по волосам и, едва касаясь, целовал виски.
– Ничего, Ани, ничего, – шептал он. – Даже если бы мы могли быть вместе, я бы всё равно рано или
поздно умер… Либо от старости, либо Магистр какой-нибудь извёл бы меня на компот. Поэтому нет
никакой разницы, Ани, дни мы с тобой провели вдвоём или годы… Никакой.
Она прижалась к нему сильнее – её медно-каштановая макушка тонко и сладко пахла луговыми
цветами. Он несколько раз поцеловал пробор в волосах Аннаки.
Она подняла глаза. Их двухсотлетняя глубина вдруг открылась перед ним так, как будто он
таинственным образом очутился внутри её сознания: Билл увидел извилистую тропинку в солнечном
сосновом лесу, на которой спящими змеями лежали узловатые корни; маленький домик с соломенной
крышей; девочку, которая кормила с ладони коня; потом он увидел горы, их островерхие пики терялись в
облаках; каменистую дорогу; колесо повозки, неуклюже взбирающееся на очередной булыжник – перед ним
прошла за несколько мгновений вся длинная жизнь могущественной колдуньи – точно они прожили её
вместе. Он побывал везде, где бывала она, и прочувствовал всё то, что она чувствовала.
Билл ощутил внезапное прикосновение к своему сознанию мудрости. Окружающие предметы как
будто стали чётче, резче, яснее. Многие события его собственной жизни предстали в совершенно ином
свете. И та Вселенская боль, которую он неизменно ощущал затылком, сталкиваясь с человеческими
привязанностями, с чувствами, с любовью обрела неожиданно новый оттенок – Билл почувствовал
просачивающуюся сквозь неё радость. Радость, неотделимую от боли, размешанную в ней. Радость, которая
не имела бы смысла, не будь этой боли. Радость, этой болью рождённую.
– Я влюблен в тебя, Ани. И ты первая, кому я это говорю…
– Неужели? – спросила она, лукаво приподнимая безупречно подведённую бровь.
– Клянусь… Ни разу в жизни я не произносил ничего подобного… И, более того, наивно полагал,
что минует меня чаша сия… – перед его внутренним взором на миг возникло бледное страдающее личико
Магдалены, снизу вверх глядящей на Эдвина в тот акварельно пасмурный день, когда он видел их вместе, -
Правда, я прожил всего только двадцать два года… Это ведь ничтожная малость, не так ли?
Аннака улыбнулась.
Тогда Билл внезапным озорным движением сгрёб её в охапку и понёс. Она смеялась, махала в
воздухе ногами, рискуя потерять алую востроносую туфельку на шпильке.
Лица случайных прохожих, невольных свидетелей этой сцены, озарялись улыбками. На душе у этих