Страница 37 из 217
стриженая голова, особенно если глядеть издалека, плыла в шумной утренней толпе школьников будто бы
сама по себе; заметно возвышаясь над линией плеч, она воспринималась чем-то самостоятельным, отдельным,
и оттого невообразимо гордым. Лоб у Саша был высокий, крутой, щёки трогательно округлые пока, нежные,
должно быть; когда он смущался или сердился, они, как у большинства светлокожих, распускались большими
красными цветами.
Учился Астерс неважно, но тем не менее в классе его уважали. Он был немного неуклюж, нескладен,
но одарен зато таким задорным искрометным обаянием, что когда он смеялся, хотелось смеяться тоже, просто
смеяться, не важно над чем; среди мальчишек Саш легко становился заводилой; а многие девчонки уже
бросали на него заинтересованные взгляды, красивые девчонки – не то что Кирочка! – они красили ресницы и
даже волосы, модно одевались и носили свои тетради в кокетливых сумочках, а не в квадратных ранцах.
С пятого класса таинственная связь существовала между Кирочкой и Сашем Астерсом. Между
"отличным парнем" и "ручкой от швабры ". Должно быть, всё началось в тот день, на уроке географии, когда
Кирочке показалось, что из загадочной страны фантазий поиграть с нею пришёл дракончик Гордон; ему ведь
нужно было в кого-нибудь вселиться, чтобы существовать в настоящем мире, и почему-то он выбрал именно
яйцеголового Саша Астерса…
Всё выглядело чередой самых обычных насмешек, но внутри оно было совсем другое, горячее, мягкое
– как начинка в столовском пирожке – спрятанная глубоко, она остается теплой даже если корочка уже остыла.
Когда Саш шутил над Кирочкой и смеялся, обнажая ровные мелкие зубы – в ней вместо обиды почему-то
неудержимо разрасталась радость – точно большое дерево, которое изнутри так весело и сладко щекотало
ветвями Кирочкин живот.
И Саш повторял это снова и снова. Его глаза-бабочки оказывались близко-близко – казалось, вот-вот
вспорхнут да сядут ей на щёки – когда он, перегнувшись через парту пытался сунуть какую-нибудь очередную
пакость – жука, мокрую бумажку, обломанный карандаш – в карман её школьного рюкзака.
Как-то раз в столовой к завтраку подали макароны. Кирочка сидела за соседним столиком спиной к
Астерсу.
Внезапно что-то липкое и холодное прыгнуло ей на шею.
Она удивилась – макаронина!
Кира обернулась. Саш Астерс хихикал, скаля зубы. Глаза у него блестели. Щёки цвели.
Кирочка не поскупилась на месть. Она зачерпнула целую ложку остывших макарон и не раздумывая
запустила ими в Саша. Предвкушая ответный удар, она тотчас выскочила из-за стола и помчалась между
столиками семимильными прыжками больших ног. Радость от безнаказанности, и еще от чего-то, чему не
было названия, вольно и горячо билась под ребрами; Кирочка неслась по проходу – быстрая, лёгкая, радостная
– как первый весенний ветер, звездами сияли ее огромные антрацитовые глаза. И пространство перед нею
расступалось, давая дорогу этому стихийному потоку радости; останавливались и пропускали бегущую
девчонку встречные, завороженные, ослепленные сверканием её чувств…
Саш успел уклониться от запущенных в него макарон. Они угодили на манишку сидевшего с ним
рядом Лоренца Дорна.
Он медленно поднялся. Лицо его было пропастью гнева, в руках он держал свою тарелку.
Кирочки и след простыл, а отомстить за макаронную атаку хотелось. И Лоренц, угрожающе сдвинув
брови, вышел из-за стола и направился прямиком к Нетте. Видимо, он решил, что это будет справедливо: коль
скоро в него попали предназначенные Сашу макароны, то за Кирочку пусть ответит её подруга.
Дорн уже готов был опрокинуть на голову ничего не подозревающей Нетты свою тарелку, как в
просторном зале столовой внезапно появилась классная. Надежды на месть рухнули, Лоренцу пришлось
вернуться на место; он обреченно сел и принялся механически жевать холодные слежавшиеся макароны.
Потом со злостью отодвинул их, толкнув тарелку ладонью, и до самого звонка просидел просто так, сложив
руки перед собою, с вытянувшимся скорбной чертой ртом и недовольным сумрачным взглядом.
3
Физику в средней школе вела довольно эксцентричная пожилая дама. Она была до того полная, что
казалось, положить ей на грудь стопку книг – не упадет. Своим громким суровым голосом она внушала почти
суеверный страх нарушителям дисциплины, и шкодливая малышня в коридорах, завидев её, кидалась
врассыпную, и вплывала она в класс неторопливо величественно, словно атомный ледокол.
Физичка очень любила подтрунивать над учениками. Она обыкновенно складывала на кафедру
стопкой свои большие будто бы надувные ладони, в сладострастном предвкушении облизывала губы и
начинала в воспитательных целях глумить какого-нибудь очередного бедолагу, которому на сегодняшний
день не посчастливилось вписаться в узкие рамки её представлений о воспитанном школьнике. А некоторые
ребята, которых она называла «любимчики», регулярно становились объектами насмешек, но это уже были
насмешки несколько иного сорта; над фаворитами своими физичка пошучивала по-доброму, по её
собственному выражению «любя». Она, например, частенько делала их героями маленьких выдуманных
историй, призванных иллюстрировать какие-либо физические явления. Так случилось, что и Саш Астерс и
Кирочка вместе оказались в этой немногочисленной группе «любимчиков».
Это случилось в конце зимы. За окном был хороший укатанный снег. Белый, плотный, блестящий.
Точно пластик. И как раз по физике проходили силу трения.
Кирочка откровенно недоумевала, как могло почтенной пожилой женщине прийти в голову сказать
столь странную и возмутительную вещь; ведь все знали, весь класс, вся школа, что она, Кирочка, «дурочка»,
«фонарь», «ручка от швабры», чудачка, урна для чужого плохого настроения, а он, Саш, «классный парень»,
«красавчик»; многие девчонки, наверное, хотели бы стать той, единственной… Да и могло ли сказанное
физичкой в тот день вообще быть хоть на йоту правдой? Кирочка думала, что влюбленность, это нечто такое,
что всегда будет случаться с другими, и никогда не затронет её лично.
– Коэффициент трения «мю» между снегом и металлом очень мал, – неторопливо произнесла физичка,
оглядывая учеников а поисках героя очередной поучительной истории, – Допустим, Саш катает свою
возлюбленную… на саночках. – физичка очень эффектно выдержала паузу, выразительно взглянув сперва на
Киру, а затем на Астерса, – Вот он и сейчас на неё смотрит, а надо бы – в учебник…
Кирочка не сумела перебороть любопытства и быстро глянула на Саша.
Он был красен как рябина на снегу, как заходящее солнце в морозный день, как помидор, как степной
мак, как роза, как артериальная кровь, как кумачовый флаг революции… Нет. Он, пожалуй, был даже краснее,
чем все известные красные и алые предметы на свете. Он был сама краснота, сама алость; другие, может, даже
ничего и не заметили, но для Кирочки в тот момент не было на свете ничего ярче – багрянец этих щёк ослепил
её, она не хотела больше смотреть, но он светил ей отовсюду, его сияние невозможным образом отражалось