Страница 25 из 217
– Я сбежал.
– Как? – её глаза округлились от изумления.
– Просто. Не хотел больше оставаться и ушёл.
Магдалена потрясенно замолчала, и Билл продолжил немного виноватым, просительным тоном.
– …и теперь мне нужно где-то переночевать. И твой ларёк – неплохой вариант.
Магдалена замялась.
– …переночевать? это странная просьба, я не могу. Мама доверила мне ларёк не затем, чтобы я пускала
туда всяких…
– ну я же не всякий…
Магдалена посмотрела на него с сомнением. Билла она не сколько знала, сколько чувствовала– он
хороший парень. Но всегда ли можно доверять своим ощущениям, приходящим невесть откуда? Да, конечно,
он каждый раз приносил мелочь, если оставался должен. Он никогда не забывал поздравить Магдалену с
праздниками. Он аккуратно одет, значит, из приличной семьи… Но является ли это достаточными
основаниями…
– Ну пожалуйста, мне нужно поспать где-то одну ночь, а назавтра я уже что-нибудь придумаю…
Прошу тебя, не дай мне закоченеть на мокрой парковой скамье. Ты же добрая, это по глазам видно…
– Не пущу. – чувствуя готовность уступить, упорствовала Магдалена, – откуда мне знать, вдруг ты
ночью вынесешь из ларька половину товара или просто съешь сколько в тебя влезет шоколадок?
Билл рассмеялся.
– Просто поверь мне.
– С какой радости? Моя мама учила меня не доверять незнакомцам.
– Но я ведь почти знакомый.
– Недостаточно, – деловито возразил она.
– Так давай сильнее познакомимся, тогда станет можно мне верить.
Магдалена посмотрела на него беспомощно, как смотрят девушки на чересчур настойчивого ухажера.
– Ну а если я всё равно тебе не поверю?
– Что нужно, чтобы ты поверила? Кому ты веришь охотнее: бородатым мужчинам под сорок, пацанам
в кепках козырьком назад, толстым тетенькам с большими пакетами? А кому наоборот, заведомо не
доверяешь? Бритоголовым? Личностям в тёмных очках?
Магдалена пожала плечами и рассмеялась.
– Не знаю.
– Ну вот, – обнадёженно продолжил Билл, – значит, меня уже нельзя причислить к группе «опасных
типов» знаешь, по-моему, доверие – это такая штука, где не может быть никаких готовых рецептов. Тут можно
только попробовать…
– И всё-таки я не могу, – девочка выглядела расстроенной. Чувство долга боролось в ней с
состраданием. На парковой скамейке… Подумать только…
– Тебе правда совсем некуда пойти?
Билл помотал головой.
– А твои родители? Вы поссорились?
– Вроде того… – уклончиво ответил Билл. Взгляд его все время утыкался в пятна темнеющих корней
волос на её головке – это выглядело так вопиюще дёшево, но так трогательно именно на ней. Ресницы
Магдалены были накрашены чёрной тушью, они круто загибались наверх и местами слипались.
– Родители – единственные люди, которые простят тебе всё что угодно, надо только с ними правильно
поговорить… Твои, я уверена, тоже тебя простят. Они же тебя любят. Когда я убежала из дома к Эдвину, моя
мама…
– Это немного другое. Есть на свете одна вещь, которую родители не могут простить как раз потому,
что любят. А именно – когда в тебе рушатся их надежды. Это самое страшное, чем вообще человек может
угостить своих предков…
По лицу Магдалены Билл догадался, что она ничего не поняла, но это не лишило её участия. Девчонка
вздохнула.
– Ну ладно. Раз уж у тебя всё так тухло… Я придумала как тебе помочь.
Она открыла боковую дверь и выпустила Билла в тёплый тесный ларёк.
– Я останусь здесь с тобой. На всю ночь. – и добавила немного смущённо, – чтобы ты ничего не съел…
– Как же твоя мама?
– Она и не заметит, что меня нет. Она очень крепко спит, особенно если выпьет, а это случается
нередко. А даже если она и обнаружит моё отсутствие, то решит, что я у Эдвина. Да и какая ей разница уже?
Я практически замужем…
– А сам Эдвин?
– Он сегодня в ночную смену.
Отогреваясь, Билл чувствовал небывалое блаженство во всем теле. Ему казалось, что нигде и никогда
ещё не было так хорошо, как здесь, сейчас – пусть сидеть на перевёрнутом ящике из-под овощей не слишком
удобно, мешают длинные согнутые в коленях ноги, да толпятся повсюду коробки со всякой всячиной – но
после дождливой ветреной весенней улицы – и это рай. А к плечу Билла, от нехватки пространства – от чего
же ещё? – робко приникло хрупкое плечико девчонки.
– Так и посидим, – сказала она шёпотом, – только свет погасим, когда я закрою…
– Магдалена… – тихо позвал Билл в темноте. Глаза ещё не успели привыкнуть, он ничего не видел, но
чувствовал, что она где-то здесь, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Девчонка заперла дверь,
немного повозившись с засовом, пошуршала какими-то пакетами, и, судя по движению воздуха, тоже села на
ящик. Только теперь чуть дальше от Билла, чем минуту назад.
– Все зовут меня просто Леной, – пробормотала она смущённо, – и ты тоже зови… Я сама привыкла
уже. Лена да Лена. Мне неловко делается, когда произносят моё полное имя. …Слишком длинно получается,
и как-то… чересчур величественно… что ли… Я этого не стою.
6
Он даже не понял, как всё случилось. И теперь ему было до того неловко, что он не решался взглянуть
на Магдалену, Биллу казалось, что тихий свет её лица будет резать глаза, точно яркое солнце…
Как же так вышло?
Наступила ночь, дождь усилился, в тёмном ларьке постепенно становилось свежо, и они просто
жались друг к дружке, чтобы согреться… Подростки чаще занимаются любовью не от подлинной страсти, а
именно от такого неосознанного боязливого и трогательного желания теплоты другого тела, мягкой, тесной,
родной теплоты, похожей на ту, что ощущают дети, прижимаясь к материнской груди…
В спёртом шоколадно-табачном воздухе ларька смешивались струйки их дыхания. Ближе. Ближе.
Волосы Магдалены на ощупь оказались сухими и жёсткими, как у куклы. Лицо тонко пахло пудрой.
Маленькие пальцы стыли. И во всей этой её ранней искусственной взрослости было что-то болезненно
жалкое, наивное, милое.
Ещё ближе… Он как будто то бы немного помедлил перед тем как начать длиться, этот момент,
обрывающийся в неизвестность, полный нежного отчаяния и бесконечной благодарности. Щёки их
соприкасались. Биллу было жарко и очень стыдно. Она, конечно же, обо всем догадалась, ведь у неё это было