Исполнитель Желаний

неведомая сила делала флейту нестерпимо тяжёлой. И вдруг – нет, он не услышал его, каким-то другим

загадочным образом это тихое уверенное слово достигло его сознания – Ниоб стоял слишком далеко:

– Играй.

Билл снова почувствовал решимость – флейта стала ещё тяжелее, несколько мгновений назад он

уже готов был её бросить, и бросил бы, если бы не мощный мысленный посыл этого невероятного человека

в тюрбане… И почему Ниоб помогает ему? Зачем Ниобу нужно, чтобы Билл играл? Задумываться не было

времени – собрав все силы, всю свою волю воедино Крайст приложил флейту к губам, набрал воздуху и…

С первым же звуком, негромким, плавным, грустно-нежным, Кирочка поняла, что мелодия

предназначена ей. Именно ей. Не Ниобу, не Друбенсу, не Эрну, не застывшим немой стеной сослуживцам…

С каждой новой нотой в ней, в её теле, как будто бы открывались какие-то секретные шлюзы, клапаны,

дверцы – мелодия словно растекалась, проникая в сосуды и капилляры вместе с кровью; по Кирочкиному

позвоночнику снизу вверх, от копчика до самого затылка, неторопливо поднималась чистая лёгкая

невыносимо приятная вибрация – поток живительной космической энергии тек в нём, точно в трубочке,

через которую сам Создатель тянул свой звёздный лимонад …

Как ни странно, это удивительное ощущение не пьянило. Мысли Кирочки ещё более прояснились,

освободившись от ужаса и сомнений; теперь она знала, как никогда прежде, просто и смело знала, что

дракончик Гордон, мальчик с дудочкой, Саш Астерс, прекрасный Эрмес и даже сам Исполнитель Желаний –

все они были не более чем малыми частями Билла Крайста, и вот, наконец, он сложился перед нею, все

фрагменты мозаики нашлись и соединились; она видела его опять и вновь, смотрела и не могла отвести

глаз…

Любовь была, оказывается, пропастью без дна, бесконечной спиралью, дорогой к истоку; Кирочка

падала в неё всё глубже и глубже, падала, затаив дыхание, ощущая всем телом радостную тревогу, летела,

недостижимо стремясь к наивысшему пониманию, к самому корню, из которого выросла Вселенная, к

вечному началу жизни неорганической и органической, несознательной и разумной… Кирочка как будто

видела, как внутри неё самой, где-то в районе солнечного сплетения, закручиваются гигантские рукава

галактики Млечный Путь, как горячие звёзды остывают, как из космической пыли возникают планеты, как

произрастает на них пышная доисторическая зелень, и как в тёмной непостижимой глубине материнского

чрева непредсказуемым образом скручиваются нити хромосом, открывая Вселенную новому

неповторимому взгляду…

Кирочка застыла перед Крайстом в безмолвном окончательном и невыразимом восхищении всем

сущим.

– Билл, – произнесла она одними губами.

Перехватив её взгляд, он оторвался от флейты.

– Кира… – ответил он ей таким же странно глубоким шёпотом, они произнесли имена друг друга

словно заклинания, эти короткие символические слова приобрели удивительную силу и таинственное

значение в этот миг…

Кирочка решительно сделала ещё три шага вперёд и вышла на освященное пятно в самом центре

Храма, туда, где стоял Билл. Оба понимали, что за ними из сумрака наблюдают несколько десятков глаз, но

нечто, зародившееся между ними в те минуты, пока звучала флейта, буквально кинуло их навстречу друг

другу, и ни один косой взгляд или отголосок ропота осуждения не смог бы теперь расторгнуть их

неожиданное единство. Два человека – мужчина и женщина – пока просто стояли на расстоянии шага в

центре белёсого пятна пасмурного света, но все, кто видел их в эти мгновения, почему-то замерли, осознав,

что сейчас на их глазах происходит нечто значительное, сравнимое, пожалуй, по своей таинственности и

важности, только с рождением Вселенной.

– Что вы уставились? – простодушно-шутливо заявил Билл во всеуслышание, оглядываясь вокруг, -

Идите к чёрту!

С этими словами он привлек к себе Кирочку.

Оба гибкие, тонкие, одинаковые ростом, они удивительно изящно сомкнулись, словно два осколка

разбитой вазы. И это был самый обыкновенный поцелуй – твёрдый и влажный – как зрелая вишня, сорванная

в росистое утро. Это были те же, что и прежде, со всеми другими, скользкость и теплота разверзшейся

глубины, нечаянный удар о зубы, горячая бархатистость языка… Но он оказался вдруг раскрывшейся

внезапно истиной, сутью, этот поцелуй, в нём крылась вся тщета бытия, вся его безнадёжная прелесть, вся

неизбежность и несбыточность. Отстранившись, они оба замерли, глядя друг на друга, ощутив в этот миг и

неисчерпаемость и неполноту всякого счастья, возможного на земле.

Айна Мерроуз и генерал Росс наблюдали за Кирой и Крайстом с непередаваемым выражением

восторженной торжественной печали в глазах; величественный высокий старик и хрупкая пожилая женщина

с венком седых кос, стоя рядом, они смотрели на молодых красивых обнимающихся людей и видели в них

себя много-много лет назад… Невольно придвинувшись ближе друг к другу, они любовались красотой

распустившегося цветка взаимной любви, без зависти, но с неуловимой тенью сожаления о собственном

упущенном счастье…

– Они отважились, – спокойным голосом сказала Айна генералу.

– А мы струсили, – ответил он с обыкновенной своей простодушной улыбкой, – мы всё пропустили.

– И ради чего, собственно? Как бы там ни было, каждый из нас нарушал Кодекс. Так или иначе. Мы

всё равно не идеальны. За всю историю Особого Подразделения ни разу не нарушил ни одного Правила

только полковник Санта-Ремо…

– Да не было никакого полковника Санта-Ремо, Айна! – воскликнул, внезапно раздражившись,

генерал, – Как ты сама не поняла до сих пор! Это всего лишь красивая легенда, которую я рассказываю

курсантам каждый год… В надежде, что он когда-нибудь появится…

Сквозь дыру в потолке внезапно хлынул грозовой ливень, частый и тёплый, как душ, а двое в центре

Храма так и продолжали стоять в плотном потоке его крепких струй, прильнув друг к другу губами…

– Так я и знал! – исступлённо и горестно вскричал Эрн, – Ты любишь его, любишь! А он тебя любит!

Как это ужасно несправедливо, боже мой!

Огромные фиолетовые глаза его моментально наполнились слезами.

Несчастный юноша побледнел так сильно, что в полумраке Храма кожа его будто бы начала светиться. Как

нет на свете ничего больнее разочарования в первой любви, так нет и ничего беспощаднее первой

настоящей ревности.

Всё произошло так быстро, что никто не успел даже сдвинуться с места.

Эрн метнулся к группе стоящих возле колонн людей – лицо его при этом как будто раскрылось, просияв

насквозь наивным и жестоким порывом, широко распахнулись невиданной величины и прелести глаза,

испуганно и жалко разомкнулись нежные земляничные губки – он сорвал с пояса одного из офицеров

генератор ОВЗ и, резко крутанув реле, выставил полную мощность, в историческом музее он видел, как это

делала Кира, и запомнил. Направив дуло прямо на девушку, Эрн нажал на спуск.

Вспышка странно лучистого нездешнего ангельского света, ещё более яркая, чем от десятка молний,

разом угодивших с одно место, на миг озарила Храм.

Заряда пистолета с лихвой хватило на то, чтобы бесследно уничтожить двадцать пять – всего-то

двадцать пять! – прожитых Кирочкой на земле лет, она исчезла, будто бы её не было никогда, и вместе с нею