Страница 181 из 217
любовалась широким проспектом, залитым янтарным светом заходящего солнца – блики скользили в окнах
проезжающих машин, озаренные закатом лица, казалось, преображались, делались яснее, счастливее -
весенняя публика, текущая по тротуару, была как будто более оживленной, чем обычно – пленительно
догорал первый действительно теплый день года, и радость от его прихода коснулась каждого – невозможно
оставаться по зимнему угрюмым, когда за окном так животворно разливается вечерняя заря, воскрешая всё,
на что падают, скользя, её золотистые лучи.
Саш Астерс невольно замер в дверях, завидев высокий женский силуэт, чётко обрисованный в
ярком свете. Он не задумывал какого-то особенного приветствия заранее – то была очаровательная
импровизация – Саш тихими быстрыми шагами приблизился к Кире и, остановившись у неё за спиной,
медленно провел нежной головкой розы вдоль линии её позвоночника в глубоком вырезе платья.
Она вздрогнула от прикосновения цветка, не столько неожиданного, сколько волнующего,
пробуждающего чувства, и взглянула на него через плечо.
Если бы сейчас какой-нибудь живописец или фотограф вздумал увековечить их в произведении
искусства, то у него получилось бы нечто поистине величественное в своей простоте – символическое
изображение венца человеческого бытия – красивая женщина и красивый мужчина замерли навечно,
запечатленные на пленке или холсте, в самом начале волшебства, в томительной незавершенности счастья.
– Здравствуй, – сказала она и улыбнулась.
– Здравствуй, – ответил Саш.
– Удивительно, – воскликнула Кирочка, прикладывая цветок к груди, – как твоя роза подошла в
моему платью! Прямо тон в тон. Может, есть какая-нибудь примета на этот счёт?
– Не знаю. Может быть и есть, – произнес он с растерянной улыбкой.
– Всё так церемонно у нас сегодня, так торжественно, – пытаясь прогнать с лица некстати
набежавшую тень смущения, сказала она, – мне прямо неудобно, – Кирочка скользнула взглядом по столу,
накрытому белоснежной скатертью, по сверкающим приборам, в безупречно прозрачные бокалы уже налито
было рубиновое вино.
– Ну так давай внесем в обстановку легкий творческий изъян, – сказал Саш и, заговорщически
сверкнув глазами, опрокинул один из изящных бокалов на скатерть.
Кирочка ахнула – вино моментально впиталось, расползшись ярким бордовым пятном, точно кровь
на рубашке раненого.
– Так лучше?
– Пожалуй… – согласилась она с немного испуганной улыбкой.
4
Золотой свет начал медленно погасать, становясь всё мягче, всё спокойнее – небо окрасилось в
нежно-розовый, и только в просвете между домами ещё алела, как остывающие уголья в огромном костре,
вечерняя заря.
Саш и Кирочка сидели за столиком друг напротив друга, официант уже унес освободившиеся
тарелки, и руки их, вроде как без дела лежавшие на скатерти (она теребила ножку бокала, а он пытался
сложить из салфетки кораблик), руки, которые как будто некуда было девать, невольно устремились
навстречу, чтобы соединиться в центре стола – завладев Кирочкиными пальцами, Саш, руководствуясь
своим обширным опытом в общении с женщинами, уже понял, чем всё закончится, Кирочка и сама
догадалась; это откровение оказалось немного грустным – исчезновение волшебства, что некогда
существовало между ними; некоторая часть его, совсем чуть-чуть, на донышке, сохранялась даже после
первой встречи, теперь же оно утеряно было окончательно – каким образом столь трагичная определенность
взрослых отношений могла вырасти из давней трогательной макаронной истории?
Но, как говорится, что выросло, то выросло.
Саш слегка привстал, нагнувшись над столом, протянул руку, и, осторожно взявшись за край
тонкой, как паутина, Кирочкиной митенки, несильно потянул его вниз. Граница полупрозрачной ткани
медленно поползла вслед за его рукой, обнажая прохладную светлую кожу, на которой слегка отпечатался
узор вышивки. Кира помогла Сашу освободить ладонь, потянув ниточки, посредством которых митенка
крепилась между пальцами, и она вся – сквозная и невесомая, словно сгусток тумана, осталась у него в руке.
5
Эрн и Билл сидели на берегу городского пруда, вечернее солнце, склонившееся над городом, словно
улыбающееся лицо матери над колыбелькой, просвечивая кроны деревьев, бросало на поверхность воды,
гладко остриженный газон и на лица молодого мужчины и подростка, устроившихся на своих сложенных
куртках, причудливые узорчатые тени.
Билла интересовало очень многое, касающиеся природы магии и волшебства – далеко не обо всем
ведь рассказывают в на курсах подготовки офицеров Особого Подразделения; ему давно хотелось
расспросить Эрна, но он не решался, боясь смутить подростка своими неосторожными или неумелыми
формулировками: он не мог знать, какую ценность представляют для самих колдунов те или иные
субъективные переживания, могут ли люди спрашивать о них или есть вещи лежащие настолько далеко за
гранью сокровенного, что разговаривать об этом с не-колдунами не то чтобы неприлично, а скорее просто
невозможно…
– Эрн, – начал Билл нерешительно, – а как ты ощущаешь свою силу? Что значит быть колдуном
изнутри? Или это тайна, которую ты не имеешь права открывать? Если так, сразу скажи, а то я
любопытный…
Подросток легонько повел плечом, этот милый жест, небрежный и чуть кокетливый, давно вошёл у
него в привычку.
– Да нет никакой тайны, – сказал он с важным видом, изо всех сил стараясь скрыть смущение, Эрну
польстило, что его внутренний мир может быть интересен такому человеку как Крайст, и тот расспрашивает
его совершенно серьезно, как равного, без противной снисходительности, свойственной общению с
младшими, – я и сам не знаю. Я могу попробовать это описать, но вряд ли ты поймешь…
– Я постараюсь, – Билл повернулся к юноше, по его лицу скользили играющие тени, синий цвет глаз
при таком освещении казался глубже и синее, чем обычно, взгляд их был внимательным, и в нём не
сквозило (как часто бывало прежде) никакой насмешки.
– Знаешь, оно ведь не ощущается постоянно, – начал Эрн, – а только иногда, если долго думаешь о
чём-нибудь, или фокусируешь взгляд на определенном предмете. К примеру, на вон таком камушке, -
подросток указал Крайсту на обломок кирпича, лежащий на каменной лесенке, ведущей к воде. – Ты просто
смотришь на него и в какой-то момент вдруг понимаешь, что он находится полностью в твоей власти и ты
можешь делать с ним всё что угодно, поскольку он существует лишь в твоем воображении.
– Но ведь он настоящий! – не выдержал Крайст.
– Ты попросил меня рассказать о моих ощущениях, верно? – ответил юный колдун с оттенком
досады, – И, надеюсь, не для того, чтобы померяться со мной глубиной восприятия реальности?
Билл молчал.
– Наблюдай.
Эрн снова посмотрел на камень, несколько секунд он не сводил с него взгляда, столь пристального,
что Крайсту стало немного не по себе. И внезапно этот осколок кирпича, довольно увесистый, надо сказать,
подпрыгнул, как мячик, соскочил на ступеньку ниже, потом ещё на одну, и наконец сиганул в воду.
– Ух ты, – резюмировал Крайст, бестолково уставившись в расходящиеся по воде круги.
Эрн удовлетворенно улыбнулся, сполна наслаждаясь чувством своего превосходства, которое было
редким гостем в их с Крайстом взаимоотношениях, обычно старшему товарищу часто удавалось
подкалывать подростка, обнаруживая каким-либо образом его неопытность и наивность.
– Верни-ка его сюда, – сказал Билл через минуту, – я тоже хочу попробовать.
– Да, пожалуйста, – заявил Эрн с ядовитой улыбкой, и спустя несколько мгновений кирпич, словно
играющая рыбёшка, появился на поверхности воды и снова запрыгнул на каменную ступеньку.