Страница 16 из 217
– Ценные ли они? Кто бы знал, матушка…
Гай задумался. Бродяга по кличке Антиквар всегда говорил, что одна и та же вещь может стоить очень
дорого, а может и ничего не стоить, всё зависит от рук, в которых она оказалась. Антиквар был хитёр как бес
и невероятно скуп, только так и выживал в Заброшенных Верфях – все догадывались, что если он у кого-
нибудь что-нибудь покупает, то уверен, что продаст это минимум вдесятеро дороже. “Я нигде ничего
подобного не видел, – заявил он Гаю, разглядывая одну из фигурок, – но, по моему опыту, вряд ли это очень
древнее, слишком уж чисто обработаны поверхности – никаких шероховатостей. Да и материал странный
какой-то, не эбеновое дерево, хотя очень похоже, я видел его не раз, и черный палисандр видел, и тёмную
кость… Да и не каменные твои фигурки – легкие больно. Забери их, Иверри, черти на них начихали, не жди
прибыли, наверняка безделушки из какого-нибудь сверхпрочного пластика, который тоннами выпускает
химическая промышленность. И грош им цена в базарный день. Я вот у тебя лучше чемодан куплю. Здорово
крепок…”
– Моя мать любит рассказывать на рынке, что эти статуэтки обладают магической силой, – вымолвил
Гай, найдя глазами старика, – и иногда мне кажется, представьте себе, что в этой болтовне есть доля истины,
порой они даже снятся мне, как будто в них содержится что-то живое, некая энергия, душа, которая даже
копиям передаётся…Ведь заключена она, скорее всего, не столько в фигурке, сколько в самом образе… Такая
душа…
– Идея? – подсказал Друбенс.
– Да, пожалуй… И поэтому я стал писать эти слова, пусть у каждой фигурки будет своё имя… Я так
долго смотрел на каждую, пока шлифовал и полировал копии, что поневоле думал: создавший их, кем бы он
ни был, он ведь в них что-то вкладывал… Взгляните, – Гай встал и подошел к серванту, где на одной из полок
в ряд стояли готовые на продажу статуэтки, – каждая из них – попытка передать суть определённого явления
в образе молодой женщины. Вот эта, например… – он взял в руки фигурку девочки с маленьким древесным
листочком на ладони – богатство, потому что самое ценное – это жизнь. А эта… – он показал Друбенсу
сидящую на коленях девушку с распущенными волосами и разбитым сосудом, прижатым к груди, – время,
потому что его не вернуть, как воду, сочащуюся из треснувшего кувшина, ну а это, – Гай коснулся третьей
фигурки, стройной женщины в длинном одеянии, смыкающей руками обруч, – смерть – ведь в конце будет то
же, что и в начале…
Гость вдумчиво слушал, пощипывая двумя пальцами свою остроконечную бороду.
– Люди лишены способности передавать друг другу мысли на расстоянии. Иногда я об этом жалею, -
проговорил он, делая шаг к серванту со статуэтками, – но так ли это на самом деле, – Друбенс встал
рядом с Гаем и осторожно взял в руки фигурку девочки с листком, пальцы оставили на ней темные
следы, повредив тончайший слой гипсовой пыли, осевшей на материале, – художественное
творчество, на мой взгляд, призвано служить именно этой цели. Передаче мыслей. Автор может
находится как угодно далеко, на другом конце света, он может быть давно мёртв, в конце концов, но
его произведение должно говорить его голосом с каждым, кто на него взглянет. Истинная цель
любого художника – именно этот голос, вечный, незатихающий голос, способный пронзать
пространство и время; средства выразительности лишь служат ему, делая его звучание чище и полнее,
они не являются для подлинного художника самоцелью. Эти статуэтки красивы… но не в этом суть.
Содержание произведения никогда не исчерпывается его эстетическим эффектом, как и чувственный
позыв к творчеству гораздо глубже его внешних причин. Вы правы, Гай, у каждой из них есть душа.
Иверри копошилась у очага. Волна теплого воздуха принесла крепкий сладковатый запах обжаренной
колбасы. Друбенс проглотил слюну, подумав об её красноватой скворчащей корочке. “Даже если мне и
предложат, следует отказаться, хотя я, признаюсь, голоден…” Тут он заметил ещё одну статуэтку,
деревянную, она не была ещё совсем закончена, оставалось отполировать нижнюю часть и подставку, она
стояла в глубине полки, и другие статуэтки заслоняли её собою.
– Можно? – Друбенс вопросительно взглянул на Гая.
Тот кивнул. Осторожно отодвинув “мечту” – фигуру со светящимся шаром, парящим между ладоней,
“возмездие” – девушку с зеркалом и кинжалом, направленным в него, и “судьбу” – существо с двумя головами,
глядящими в разные стороны, Друбенс бережно взял в руки деревянную фигурку.
Она изображала мальчика. Юношу. Пробуждающиеся в нём силы природы превращали его в
мужчину постепенно, работа их ещё не была закончена совсем, но он уже не был ребёнком – сверкающая
дерзость подбородка, посадка головы, развёрнутость плеч – всё это было в нём уже мужское: страстное,
сильное, устремлённое в будущее. В то же время такая хрупкость, невинность и чистота читались в изгибах
стройных молодых рук, подносящих к губам флейту! Гений – старик не побоялся этой мысли-гений
художника сумел соединить в этой фигурке несоединимое – бесконечную бережную нежность к миру и силу,
способную его сокрушить.
– Юноша с флейтой не копия, я сам его выстругал, – сказал Гай, предупреждая возможный вопрос, -
мне показалось, что в грандиозном замысле создателя фигурок чего-то не хватает; ассоциативный ряд не
завершен, точно октава без одной ноты, вот я и решил найти недостающее звено цепи, замкнуть круг,
достойно сыграть эту последнюю ноту… Понимаете? Творчество – оно ведь всегда лишь дополнение старого,
столько создано до тебя, что этого не объять, и твой вклад в искусство ничтожен – малюсенький камушек на
вершине пирамиды…
Друбенс молчал, вдумчиво оглаживая пальцами полированную поверхность. Он исследовал на ощупь
мельчайшие подробности запечатлённого в дереве юного музыканта. Черты его лица намечены были слегка -
основной акцент делался на позе мальчика, в ней выражалось неизъяснимое внутреннее волнение
созревающего тела подростка, предвкушение, предчувствие волшебства…
– Какое же имя вы ей дали? – спросил Друбенс, водворяя статуэтку на место.
– Любовь.
“Неужели Антиквар ошибся, и они в самом деле чего-то стоят? – думал Гай, наблюдая за гостем,
восхищенно созерцающим фигурки, – прежде он ошибался так же редко, как давал в долг, то есть никогда.”
– Так из чего вы их делаете? – старик устремил на него свой неуютный взгляд.
– Из… из полимерной смолы… – сознался Гай, – у меня есть один приятель, тоже мигрант, он занят
на химическом заводе, так она мне почти даром достаётся… Эти копии дешевле, чем вы можете себе
представить… А сажа придаёт материалу такой роскошный насыщенный черный цвет. Её, как вы
понимаете, у меня тоже довольно…
– Ну а те статуэтки, которые нашёл Гай, самые первые, – подала голос матушка Иверри, – они всё-таки
ценные или нет?
“Её нельзя судить за меркантильность, – устало подумал старик, – она всю свою жизнь моталась по
грязным углам. И всякая возможность получить хоть что-то крупное разом, для неё, привыкшей к крохам,