Страница 21 из 24
Разные взгляды, разные предложения двух основных докладчиков послужили сигналом для возобновления той дискуссии, которая кипела полтора месяца на полосах «Правды». Первым ринулся в бой секретарь Сибирского бюро ЦК С.В. Косиор. Но не для поддержки Зиновьева или Сталина. Обрушился на обоих.
«Руководящая группа Центрального комитета, — не побоялся сказать он, — в своей организационной политике в значительной степени проводит групповую политику. Политику, которая, по моему мнению, сплошь и рядом не совпадает с интересами партии». Она «проявляется в той организационной форме, в которой у нас происходит подбор и использование ответственных работников для советской и партийной работы. Десятки наших товарищей стоят вне партийной и советской работы».
Могло поначалу показаться — Косиор защищает партбюрократию. Всю. Но следующие слова оказались важным разъяснением. «Эти товарищи, — продолжал Косиор, — стоят вне этой работы… потому, что в различное время и по различным поводам они участвовали в тех или иных группировках, что они принимали участие в дискуссиях против официальной линии, которая проводилась Центральным комитетом». Не ограничился общей оценкой, но и привёл пример: «После XI партсъезда почти все руководители партийной организации Урала, целый ряд руководителей парторганизаций Питера были сняты и переброшены в другие места».
Наконец, сказал Косиор и главное: резолюция X съезда, запретившая фракции, «сейчас превратилась чуть ли не в систему управления нашей партии… Если эта резолюция будет истолковываться так, что всякое коллективное мнение трёх-шести членов партии возводится во фракцию и подвергается этому самому закону, вполне понятно, что никакой активности, никакого коллективного опыта мы развить не сможем»{97}.
Косиора поддержал Ю.Х. Лутовинов, председатель профсоюза работников связи, член президиума ВЦСПС. Не постеснялся направить свой гнев прямо против Зиновьева.
«Товарищ Зиновьев говорил, — заявил Лутовинов, — что партия стала здоровее, всякие группировки исчезли бесследно. Так ли это, товарищи? Так ли это на местах и в центре? Я знаю, что группировки существуют — об этом свидетельствовал в своём докладе и товарищ Зиновьев».
Как доказательство, помянул «анонимную платформу, которая неизвестно кем написана», и программу группы «Рабочая правда». И сделал неутешительный вывод:
«Поскольку существуют все эти группировки, поскольку существуют все эти платформы, очевидно, основания для этого имеются. Если появляются всякого рода анонимные тезисы, если анонимам приходится издавать какие-то платформы, то это лишь потому, что в нашей РКП не существует возможности нормальным путем высказать свои соображения, точки зрения по тем или иным вопросам… Выходит, не вся партия, а только лишь Политбюро является непогрешимым папой — всё, что я делаю, я делаю правильно, не смей возражать!» На том Лутовинов не остановился, перешёл к экономике:
«Если Политбюро, — заявил он, — где находятся лишь два человека, активно принимающих участие в хозяйственной жизни страны (имелись в виду заместители председателя СНК СССР Каменев и Рыков. — Ю.Ж.), практически разрешает от мала до велика все вопросы хозяйственной жизни, то, конечно, если бы Политбюро было и десяти пядей во лбу, безусловно, оно не смогло бы совершенно правильно, безошибочно разрешать эти вопросы».
Вывод же Лутовинов предложил отнюдь не оригинальный. Повторил уже сделанный Осинским: «Пока мы не соединим политической работы нашей партии с чисто хозяйственной, то есть персонально не соединим таких членов Политбюро, которые работают не только в политической области, но и в области хозяйства, положение будет ненормальным»{98}.
Не смог не ввязаться в дискуссию Красин. Начал, как и Зиновьев, с вопросов внешней политики. Однако её задачи сформулировал парадоксально. Указал: они заключаются, «во-первых, в развязывании мировой революции». Но так как, пояснил нарком «у нас нет чудодейственных средств, чтобы развязать её», значит, «действенным способом развязывания мировой революции и помощи ей является, по-моему, укрепление советского государства, рабоче-крестьянского государства как главной опоры этой мировой революции».
Что же следует для того сделать, в чём конкретно заключаются задачи внешней политики СССР? — «Во-вторых, в том, что бы добиться максимальных условий, обеспечивающих мир, то есть признание де-юре». Всё? Опять же нет. Красин не только первым напомнил о самом важном — об источниках финансирования восстановления и подъёма экономики, но и указал их: «получение экономической помощи» из-за рубежа — «займов, кредитов».
«Если мы, — развивал Красин свою мысль, — наладим минимально производство, обеспечим возможность содержания хоть небольшой, но хорошей Красной армии (явный реверанс Троцкому. — Ю.Ж.).., это будет лучшим содействием развитию мировой революции, чем сотни великолепных резолюций (теперь уже колкость в адрес Зиновьева.— Ю.Ж.)».
Красин настойчиво продолжал убеждать съезд в своей правоте: «Главная цель нашей внешней политики есть получение кредитов, которые нам нужны для восстановления крестьянского хозяйства, для транспорта, для промышленности и для стабилизации рубля». Сам выразил сомнения в возможности предлагаемого — «но не утопия, не наивность ли ждать от наших капиталистических врагов какой-то помощи?». Сам же и развеял их. «В целом ряде наших торговых сделок внешней торговой политики мы прошибли целый ряд блокад — блокаду золотую, лесную, нефтяную и так далее».
Предвидя неизбежные опасения и возражения, продолжил пояснение. Основа займов и кредитов «должна быть такова: никаких принципиальных уступок, никаких уступок в области суверенитета, в области территории, никаких уступок в области отказа от нашего законодательства. Но это — уже завоёванные позиции. И в Генуе, и Гааге эта позиция Советской России была закреплена. Поэтому я отметаю заранее всякие упрёки в том, будто советую какую-то кабалу».
Вновь, как и в опубликованной «Правдой» статье, бросил нелицеприятный упрёк руководству партии. «Эту задачу, — с горечью заметил Красин, — ЦК не ставил никогда. Он никогда не ставил задачу выяснить, сколько мы в один год теряем в золотых рублях оттого, что наше хозяйство сейчас разрушено по сравнению с 1913 годом.
Приблизительная цифра этого ежегодного убытка — 8 миллиардов золотых рублей!»{99}.
Выступивший следующим, Осинский ничего не добавил к своим недавним предложениям. Только теперь не просто повторил их, а напал на Зиновьева, как на человека, не желающего к ним прислушаться, «Никакие конституции и писания на бумаге, — утверждал Осинский, — не помогут в смысле установления правильного разделения труда и в определении того, кто что должен делать. Что принадлежит Политбюро, что — Совнаркому… Я бы сказал даже против Зиновьева, что и эта формула неверна.
Формула правильная, и это может быть неожиданно для тех, кто подготовлен канонадой товарища Зиновьева, с моей точки зрения такова: вся власть партии… Вопрос… сводится не к формулам о разделении труда… Суть предложения — о составе и объёме органов и о персональной их связи», от чего «Зиновьев и Каменев уклоняются».
Перейдя на личности, Осинский отверг обвинение в причастности к анонимной платформе. Отверг и обвинение в намерении совершить эдакий государственный переворот. «Зиновьев, — заметил Осинский, — старается привязать меня к неумному предложению об устранении из Центрального комитета Зиновьева, Каменева, Сталина». Тем открыто назвал членов узкого руководства, «тройки», существовавшей более полугода. Счёл необходимым тут же положительно отозваться о Сталине и Каменеве, как о людях, «бросаться» коими нельзя. Ну, а Зиновьева причислил к тем «партийным работникам, которые превращаются в генералов». И ещё раз выразил признательность Сталину за то, что «он хочет концентрировать в ЦК людей самостоятельных»{100}.