Страница 37 из 50
спекуляцией. Это правда, Валик? – настороженно поинтересовалась она..
– Ну, что вам на это сказать, мама. Безусловно, в каждом предположении
кроется частица истины.
– Так значит ты все-таки, несмотря на наши с отцом просьбы, по-прежнему
торгуешь? – заволновалась мать.
– Я не торгую, мама. Я несу культуру в массы, – ответил Вили, – а это две
больших разницы.
– Тоже мне, миссионер выискался, – мать чуть улыбнулась.
– Да уж, что-то наподобие новоявленного Сан-Валентина, – кисло улыбнулся
Вили.
– Ну, ничего, – приободрилась мать, – главное ты, Слава Богу, жив, – и свободной
от авоськи рукой она сделала некое круговое движение, не то перекрестилась,
не то отогнала от себя назойливую муху, – а дальше, как ты говоришь,
прорвемся.
– Да я вот тут тебя гостинцев принесла, – мать стала дрожащими руками
вынимать из авоськи кульки и пакеты. Кульки издавали дразнящий ноздри
запах куриного бульона. Пакеты дурманили ароматом ливерных пирожков.
Валентин вдруг вспомнил о Мальчике.
– Мама, – вскрикнул он и прикоснулся к материнской руке. – Я вас очень прошу,
купите, пожалуйста, ливерки и покормите собаку.
– Какая собакаВалик? Сейчас тебе надо думать о себе, а не о какой-то собаке.
– Ну, во-первых, не о какой-то, а о Мальчике, – поправил мать Валентин, – а во-
вторых, исходя из ваших же слов, обо мне волнуется чуть ли не полстраны,
включая и славные органы по борьбе со спекуляцией.
– Да уж, – подтвердила мать.
– Ну вот видите, а собакой не интересуется никто. Понимаете, мама, никто!
Согласитесь, что это не есть хорошо, – и Вили несильно сжал материнскую
ладонь. – Так вы купите Мальчику колбасы? – уже в дверном проеме поймал её
Вилин вопрос.
– Ладно, – пообещала мать и закрыла за собой дверь.
Утром в палату влетел Вилин приятель Мотыль.
– Одноклеточный, как же ты мог так лажануться? – закричал он с порога. – Ты
что, не понимал с кем связываешься. Я же тебя предупреждал, что может быть
подстава. Предупреждал?
Вили согласно кивнул головой.
– Ты дыней то особо не крути. Побереги, что в ней еще осталось, – заботливо
сказал Мотыль и, вздохнув, добавил – хотя, судя по тому, что ты отмочил, в ней
ничего и не было.
– Из вас, my friend, мог получиться очень неплохой диагностик, – улыбнулся
Валентин.
– Не знаю, какой бы из меня вышел диагностик, но контора меня уже по твоей
милости трясет.
– И чем же интересуются доблестные рыцари идеологических ристалищ? -
настороженно спросил Валентин.
– Ну, mon cher ami, вам бы да не знать их интересов. Они столь же обширны,
как и Красноярские лагеря. Слыхали о таких?
– В следующий раз скажешь своим энциклопедистам, что я собирал гербарий, -
оборвал его Валик и трагически вздохнув, добавил, – дороговатый, правда,
гербарий получился.
– Ну ладно, ты давай не пыли, и главное – не колись, а там глядишь, что-нибудь
и сварганим. Народ тебя любит, – уже у порога крикнул Мотыль.
– Присмотри за Мальчиком, – попросил его Валентин.
– Пардон, май херц? – Мотыль с беспокойством уставился на травмированного.
– Ну, чего ты таращишься? Мальчика что ли не знаешь? Пес бездомный, что во
дворе моем живет, – пояснил Вили.
– Нет, mon colonel, вас явно, положили не в то отделение, – присвистнул
Мотыль. – На дворе грядут репрессии, – и Мотыль указал в направление
городского отдела МВД, – а он про какого-то пса плетет!
– Репрессии приходят и уходят, а пес может сдохнуть с голодухи. Согласись,
что это не есть very well, – и Вили отвернулся к стене.
– Резонно, – сказал Мотыль, запирая за собой дверь.
Вскоре однообразные больничные дни Валентина стали скрашивать два
моложавых человека в серых двубортных костюмах – Петр Александрович и
Александр Петрович.
Петр Александрович носил в петлице университетский ромбик и походил на
положительного киногероя. Александр Петрович, напротив, имел лицо вечного
переэкзаменовщика, а в петлице– значок спортивного общества «Динамо».
Первое время люди деликатно интересовались здоровьем, а затем переходили к
вопросам. Но через несколько дней сменили тактику. Вначале задавали
вопросы, а в конце интересовались самочувствием.
Вопросы их не были отмечены особой оригинальностью и интеллектуализмом.
Они сводились в основном к одному: «Что ты делал в парке у памятника
Феликсу Эдмундовичу?»
– Колись, сука! – орал переэкзаменовщик Александр Петрович.
– Валентин, вы же комсомолец, – взывал к Вилиной совести интеллигентный
Петр Александрович.
– Дмитрия Попанакиса знаешь? – перебил его Александр Петрович.
– Попанакиса, – удивленно спросил Валик, соображая, кто бы это мог быть.
– Нет, не знаю, хотя, впрочем, первая часть слова мне что-то напоминает.
– Не знаешь, говоришь. Хорошо! А Рыжего?
– Какого рыжего, Бродского, что ли? – Вили недоуменно вскинул взгляд на
Александра Петровича.
– Какого еще Бродского? – насторожился обладатель динамовского значка.
Фамилию, адрес, телефон знаешь? – и, выхватив из бокового кармана блокнот,
Александр Петрович приготовился к записи показаний.
– Не надо, – сказал ему Петр Александрович и заслонил ладонью блокнотный
листок.
– Да ты че, Петюня? – непонимающее взметнул кустистые брови Александр
Петрович.
– Я тебе потом объясню, – ответил ему Петр Александрович.
– В шутки решили играть с нами, Валентин, в бирюльки. За дурачков нас
держите? Не выйдет, милейший, – улыбнулся Петр Александрович.
– Во-во, – перебил его Александр Петрович, – мы таких фраеров на восемь
множили и на… опер зашамкал губами, что-то вычисляя…. пять делили. Понял, мазурик?
Вили мотнул головой
– Ну, тогда ближе к делу, – сказал Петр Александрович.
– А какое, собственно, дело? – поинтересовался Вили.
– Дело о том, что пластиночками вы, Валентин, иностранными в парке имени
тов. Дзержинского спекулировали, и через это вам там головку и повредили. Не
так ли, любезный? – спросил Петр Александрович
– Каких пластинок? – обозначая удивление, поинтересовался Вили.
– Ну, это вам лучше знать, Валентин, – заулыбался Петр Александрович.
– И нам доложить, – встрял в разговор Александр Петрович.
– Если вы полагаете, что я занимался, как вы выразились спекуляцией, то вы,
«господа», напрасно теряете со мной время, – ухмыльнулся Валик. – В парке
я…
Но ему не дал договорить интеллигентный Петр Александрович.
– Ну не будете же вы утверждать, милый Валентин, что собирали в парке
гербарий?
– Петр Александрович, вы что, телепат? – и Вили удивленно уставился на
следователя. – Ибо именно это я желал вам сообщить.
– Ну, зачем вы смешите меня, Валентин, – перебил его Петр Александрович, – к
чему студенту пединститута гербарий. Вы же не на ботаника учитесь.
– Петр Александрович, – улыбнулся Валентин, – вы произвели на меня
впечатление интеллектуального собеседника, но своим нелепым заявлением все
смазали. Ведь вам, Петр Александрович, как интеллектуалу, должно быть
известно, что я учусь на педфаке, а, следовательно изучаю естествознание.
Обладатель институтского ромбика слегка стушевался.
– Ну что же, ноль один в вашу пользу, – оправившись, сказал он.
– Хотя у нас имеются свидетельские показания, что в парке вас не
тычинки с рыльцами интересовали.
– Уж не железного ли Феликса? – ехидно спросил Вили.
– Ты че, малый, от ранения совсем что ли нюх потерял, – оборвал его
Александр Петрович. – Ты хоть понимаешь, на что замахиваешься? На что руку
поднимаешь? Да я тебя сщас в воронок и в общак на нары. Там тебя урки в миг