Страница 30 из 50
фантазии, легенды и прочая, прочая, поверьте моему опыту, доведут вас либо
до цугундера, либо и вовсе не дай, конечно, Бог, до погоста…
Вскоре за этим разговором оркестр, которым некогда руководил Лев
Ефимович, приехал на гастроли в заокеанский город.
После концерта известный когда-то музыкант (скрипач-виртуоз), пригласил к
себе в гости Первую скрипку оркестра.
– Прошу вас.
Старый виртуоз ввел гостью в гостиную. Уютно потрескивали свечи. Огонь от
камина плясал на фужерах баккарского хрусталя. Овальный стол был
сервирован бело-голубым мейсенским фарфором. Зажурчало разливаемое в
бокалы вино. Застучали вилки и ножи. Зазвучали музыкальные термины:
модерато, тон, гармоника…
– Вы сегодня несколько вульгарничали в “Allegro moderato”, – дурашливо
погрозил “первой скрипке” старый виртуоз. – В некотором смысле даже
издевались: вот, мол, я какая! Хотя, положа руку на сердце, я и сам в молодости
любил ввернуть вздорные, порою идущие против принципов отечественной
скрипичной школы и противоречащие звуковым намерениями автора,
новшества… не раз, знаете ли, били меня критики, но по счастью выжил. Чего
не скажешь о вашем прежнем дирижере – Капельмане, – старый виртуоз
горестно покачал головой. – Печальная, печальная история. Такой молодой
человек и… Я ведь хорошо знал его семью. Вместе с его дедом учился в
консерватории. Редкостного таланта был музыкант, ни к ночи будет помянут,
дьявольски мощного таланта! Да и ваш дирижер не без искры Божьей!
Мощное, сбалансированное звучание оркестра. Тонкое понимание текста. Еще
бы пару лет, и это была мировая величина. Царство ему небесное. Земля пухом.
Старый виртуоз поднял свой бокал, пригубил вино, коснулся батистовой
салфеткой губ, спросил:
– Я слышал много версий его смерти, но что же произошло на самом деле?
– Не знаю, – ответила Первая скрипка. – Вроде самоубийство, но какое-
то необычное, странное… Видите ли, в последнее время Лев Ефимович вел
себя, как бы это выразиться… Неадекватно. Пожалуй, так. Мне почему-то
казалось, что он живет какой-то чужой, не своей жизнью. Это трудно
объяснить, но после его встречи с этим несчастным в нем поселился другой
человек. У него даже голос изменился! Проскальзывали слова, жесты, манеры,
которые вышли из обихода лет пятьдесят тому назад. Творческий почерк Льва
Ефимовича стал совсем иным. Как бы это выразиться… м-м-м… сволочным,
пугающим и при этом безумно интересным. Знаете, когда стоишь на балконе
высотного здания и долго смотришь вниз, то возникает желание сигануть.
– Это прямо как у Ницше, – улыбнулся хозяин особняка. – Если долго смотреть в
бездну, то бездна начинает смотреть на тебя!
– Истинно! Тянет, зовет, да так, что ты даже видишь свое исковерканное тело:
вывернутые руки, разможенную голову. Вы знаете, а может быть мне только
казалось, но ото Льва Ефимовича, особенно в последние дни его жизни, тянуло
холодом бездны. Я даже хотелf было предложить ему показаться моему
знакомому психологу. Ведь за исключением этого несчастного «песнярика» он
был по-настоящему близок только со мной. Хотела, но в итоге посчитала это
неэтичным. Потом, ей-ей вряд ли бы ему кто-то помог. Я имею в виду
физическое здоровье. В творческом же такое вмешательство могло бы,
пожалуй, и навредить. Но это все лирика, а началось все с того…
И Первая скрипка стала рассказывать историю Л.Е.Капельмана.
– Что вы говорите! – изумился старый виртуоз, как только прозвучал финал
истории. – Этого не может быть! Просто чертовщина какая-то! Мне кажется, вы
правы, говоря о том, что он трансформировался в другого человека! Ведь то,
что навешал на себя ваш дирижер. Ну, в том смысле, что он кого-то столкнул с
высотного здания – это же все имело место много лет назад с его дедом и…
впрочем, лучше я вам покажу фото героев той давней истории.
Хозяин встал, открыл створку массивного буфета, достал фотографический
альбом, вытащил пожелтевшую от времени фотографию. Гостья взглянула на
нее, и в ту же минуту лицо ее сделалось белее столовой скатерти, руки
задрожали, губы стали жадно хватать воздух.
– Что с вами!? – изумился старый виртуоз. – Вам плохо!?
– Нет, нет, нет. Все хорошо! Не беспокойтесь, – сделав глоток вина, заверила
хозяина гостья. – Дело в том, что на этой фотографии запечатлен наш дирижер
Лев Ефимович Капельман с тем самым попрошайкой-шизофреником!
– Да нет, что вы! – засмеялся хозяин. – Этой фотографии, поди, уж лет…
– Конечно, конечно! Я понимаю, что это фото сделано не вчера и даже не год
назад, но лица просто потрясающе идентичны.
– Вполне допускаю, – согласился хозяин особняка. – Более того, я даже думаю,
что трагическая история, приключившаяся с вашим дирижером, как ни
выглядит это фантастически, и есть финал той давней истории.
Все, что произошло в те далекие уже дни, рассказал мне как-то бывший
партийный руководитель нашей консерватории. Он эмигрировал лет тридцать
тому назад. Жил тут неподалеку. Мы иногда за рюмочкой обсуждали нашу
тамошнюю жизнь. Так вот, что он поведал мне перед своей, помяни Господи
его душу, кончиной…
В нашей консерватории трагически погиб студент. Молодой человек -
дарования, я вам скажу, необыкновенного. Божественного, право слово. Упал с
крыши высотного здания. Следов насилия на теле погибшего обнаружено не
было, что дало основание квалифицировать дело как самоубийство. Ну,
самоубийство – не убийство. Карать некого! Так вот, наутро, – рассказывал мне
секретарь, – приходит к нему дедушка вашего, упокой Господи его душу, -
старый виртуоз перекрестился, – Капельмана. И давай каяться. Тогда ведь у нас
партийные секретари вроде церковных батюшек были. Так, мол, и так, товарищ
секретарь, никакой это не суицид, а самое, что не наесть настоящее убийство. И
совершил его я.
– Как ты!? Ведь вы же были друзья, что называется, не разлей водой! – изумился
секретарь. – С чего тебе его было убивать!?
– Из зависти и желания быть первым! – ответил дедушка вашего дирижера.
Секретарь изумленно вопросил:
– И как же ты это сделал? Ведь он упал с крыши высотного здания. Ты что его
туда, силком что ли затащил?
– Нет, не силком. Я все рассчитал. Придумал какой-то праздник. Ну, как
водится: за праздник нужно выпить. Я предложил, мол, давай поднимемся на
строящуюся высотку. Выпьем и пейзажем полюбуемся. Оттуда такой вид -
закачаешься! Поднялись. Выпили. Я его легонько так и подтолкнул в пропасть,
а сам, как ни в чем не бывало, вернулся в общежитие. Думал, что легко
переживу это преступление, однако, всю ночь чертики кровавые перед глазами
скакали. Нет не смогу я с такой ношей жить.
– Я, – говорил мне секретарь, – где-то слышал, что Мессию должен родить
мужчина. Так вот, в те минуты я думал, что я именно тот мужчина и есть. Такие
у меня в животе случились колики. Это же не просто убийство! Это же ЧП.
– Слушай, – сказал ему секретарь, – немного очухавшись. Ты того, посиди пока
здесь, а я скоро вернусь.
И побежал секретарь в НКВД, к тамошнему партийному деятелю -
давнишнему своему приятелю.
– “Вышак” пареньку твоему ломится, – выслушав рассказ, авторитетно заявил
НКВДист. – Ну, и тебя соответственно по головке не погладят и орденом, как
сам понимаешь, не наградят. Ты, давай посиди пока здесь, а я схожу к
руководству – посовещаюсь. Может, мы чего и решим в его, твою и нашу
всеобщую пользу. Ты же ведь говоришь, что он талант, гений, а нам ими
швыряться, как ты понимаешь, не годится. Гениальный исполнитель – это, брат,
валюта! Кроме того, и дельце у нас одно интересное намечается.