Страница 29 из 50
затащили его к “черту на рога”. В грязный, темный, глухой район города.
Капельман осмотрелся. Неподалеку пыхала неоновая вывеска «Resto Bar».
Дирижер толкнул дверь заведения. В середине зала стоял напоминавший гроб
бильярдный стол. В темном углу Элвисом Пресли хрипел музыкальный
аппарат. Ноздри щекотал неприятный запах прогорклого пива и застоявшегося
табачного смрада.
– Извините, любезный, могу ли я заказать такси? – поинтересовался у бармена
Капельман.
– Без проблем.
Бармен придвинул посетителю аппарат. Лев Ефимович выбил нужные цифры.
– Ждите. Машина скоро будет, – пообещал милый женский голос. Дирижер, чтобы как– то убить время, заказал пиво и сел за столик у окна. Не успел он
пригубить бокал, как дверь заведения скрипнула. В зал вошел малорослый,
грузный молодой человек с мутным взглядом и текущей слюной. Он заказал
бокал пива. Осмотрелся и валкой медвежьей походкой направился к
приграничному с «дирижерским» столику. Сдул пену. Отхлебнул. В нем
проснулся оратор:
– …это я сейчас му-му-ду-ду на дудочке играю. А раньше я знаешь, кем был?
Дирижером тайного симфонического оркестра… У меня там клонированные
Моцарт с Рахманиновым играли! Такое, брат ты мой, выдавали! Ого-го-го!
Вскоре язык его стал заплетаться. Послышались какие-то бессвязные
междометия “ мы-гы-тры…”. Финал монолога ознаменовался страшным
грохотом. Лев Ефимович обернулся. Человек лежал на полу, широко раскинув
руки. Капельман устремился ему на помощь.
– Бросьте, бросьте, – остановил его бармен. – Не беспокойтесь, мы все сделаем.
Вскоре подошел охранник бара, и «оратора» переместили на улицу. Работники
вернулись в зал. Туловище, несвязно бормоча, осталось лежать под тенью
развесистого дерева.
– А это кто? – поинтересовался Лев Ефимович.
– Да «песнярик»! Безобидный шиз! Сидит тут неподалеку, у культового
заведения. Милостыню просит. Бьет себя бубном по голове. На дудочке играет.
Поет “ту-ту-у-у-у”. Точно паровоз гудит. Народ ему кое– какую мелочь бросает.
Он попоет час-другой и заснет. Тут его конкуренты и потрошат. Иногда оставят
ему немного серебра. В такие дни он идет сюда. Выпьет и начинает баянить, ну,
в смысле, гармонить свой бред.
– Вот так интермеццо! – скривился Лев Ефимович. – Вот так форт с пьяно! В
консерватории, говорите, учился, а живет на улице!
– Ну, что вы, – успокоил Капельмана официант. – Квартирка у него тут
неподалеку имеется. Он сейчас очухается малость и пойдет к себе.
И, правда, не прошло и получаса, как «шиз», кряхтя, встал на ноги и побрел по
пустынной улице. Лев Ефимович расплатился, вышел из бара и двинул за
ним…
С этого дня жизнь Льва Ефимовича, как по взмаху чьей-то невидимой
дирижерской палочки, сделала крутую модуляцию. Метаморфозу, приведшую в
натуральный шок музыкальную общественность города. Все свое свободное
(да и служебное) время Лев Ефимович стал посвящать уличному попрошайке.
Снял ему прекрасную квартиру. Приличный дирижерский оклад и
многочисленные гонорары пустил на костюмы от Гуччи, обувь от Версаче…
новейшие лекарства. При этом сам стал одеваться в одежды, вышедшие из
моды как минимум лет пятьдесят тому назад. Вечерами с неподдельным
вниманием слушал его воспаленный бред о тайном оркестре и клонированном
Бетховене.
– Зачем вы это делаете? – недоуменно спрашивали немногочисленные знакомые.
– Ведь этот гардероб нужен вашему дурачку, как медведю лыжи! Неужели вы не
понимаете, что от дебилизма не существует лекарств!?
– Не называйте его так. Вы его совсем не знаете. Он не дурачок, а гений… и то, что я для него делаю сущий вздор. Я перед ним в неоплатном долгу!
В ответ знакомые недоуменно разводили руками.
– Левушка! Ну куда ты пропал? – томно вздыхая, спрашивала Льва Ефимовича
давнишняя знакомая. – Я так соскучилась! Когда же ты обнимешь свою киску!
Может быть, сегодня?
– Я занят, – отказывался Лев Ефимович. – У меня встреча.
– Опять с этим придурком? Послушай Левочка, – дамочка фривольно хихикала.
– Может, ты сменил сексориентацию?
– Нет, так дальше жить нельзя! Так можно поставить под удар график
международных гастролей! – заявила как-то после сорвавшейся по вине
дирижера репетиции духовая часть оркестра и продудела Льву Ефимовичу
вульгарное до-ре-ми-до-ре-до. Духовиков поддержали струнники. В прессе
замелькали подметные письма, наконец, Льва Ефимовича вызвал директор
театра.
– Лев Ефимович, дорогой вы мой, что с вами происходит? – ласково обняв
дирижера за плечи, спросил он. – Вокруг вас ходят странные разговоры. Вы что,
и впрямь дружите с “шизом”?
– Не смейте его так называть! – топнул ногой дирижер. – Он не шиз. Он гений!
– Очень может быть, но продажа билетов катастрофически низкая. Лев
Ефимович, милый вы мой! Возьмите себя в руки! Вспомните чеховскую
“Палату номер шесть”! Ведь если так будет продолжаться и дальше, то я
попросту буду вынужден отстранить вас от руководства коллективом. Все ваши
предшественники, Лев Ефимович, покидали дирижерский пульт, только, как
говорится, вперед ногами! Не нарушайте традицию, Лев Ефимович. Не
нарушайте! – Директор дружески хлопнул Льва Ефимовича по плечу и добавил:
– С завтрашнего дня жду от вас улучшений.
Однако дирижер не только не улучшил обстановку в оркестре, но и вовсе
бросив работу, уехал с «песняриком» в зарубежную архисовременную клинику.
Дня через три пришло сообщение о смерти “песнярика”, а за ним– уведомление
о самоубийстве дирижера. Лев Ефимович сбросился с балкона своего
гостиничного номера.
Л. Е. Капельмана быстренько схоронили. Повздыхали, покрутили у виска…
Назначили нового дирижера. И если бы не питавшая симпатии к дирижеру
“первая скрипка”, то о Льве Ефимовиче и думать бы позабыли.
– Ну что вы в самом деле ходите, – болезненно скривился следователь, когда в
очередной раз увидел силуэт Первой скрипки оркестра. – Я же вам уже сто раз
говорил, и еще раз повторю. Это обычное самоубийство. И предсмертное
письмо – тому свидетельство. Сколько раз мы его уже с вами читали? Пятьдесят
пять? Девяносто девять?
Первая скрипка молча кивнула головой.
– Ну, Бог с ним, прочтем в сотый – юбилейный!
Следователь стал декламировать подчеркнутый желтым фломастером текст
письма.
“… человек, которого многие называют песняриком, был моим сокурсником по
консерватории. Из зависти к его таланту и неистребимого желания быть
всегда первым я убил этого человека. Он, каким-то таинственным образом
выжил, а может, воскрес?” (Следователь поморщился, точно разгрыз
горошину черного перца).
“Я встретил его в этом городе в образе уличного попрошайки. Я
пытался исправить ошибку молодости… В моей смерти прошу никого не
винить.”
Следователь снял очки, устало спросил:
– Ну и какого рожна вам нужно?
– Мне надо знать истину! Я навела справки. Дело в том, что Лев Ефимович ни с
каким “песняриком” в консерватории не учился. Жизненные дороги Льва
Ефимовича и этого несчастного никак и никогда не пересекались. Здесь что-то
не так! В этом деле, выражаясь музыкальным термином, нет коды!
– Возможно, – согласился следователь. – Но есть и другой вариант. Сбрендил
ваш дирижер. Слетел с резьбы. Навыдумывал, черт его знает что! Вы ведь, творческие люди, большие мастаки по этой части.
– Очень может быть, – согласилась Первая скрипка. – Но почему он это
выдумал. Вот вопрос! Тут явно какая-то тайна.
– О! Это уже не ко мне, – замахал руками следователь. – Это к оккультисту,
магу, Гарри Поттеру, но лучше всего, оставьте вы это дело. Все эти тайны,