Страница 28 из 50
барабанная установка рижского производства…
Раздобыв золотой краски, Толик, вывел на большом барабане сурово -
романтичное название «The Руссичи» и принялся формировать состав.
Барабанщиком и руководителем Толя назначил себя. Гитаристом утвердил
меня (человека, поведавшего этот рассказ). Басистом объявил узкоглазого и
коротконогого Тимура Багирова.
– Но он же не умеет играть, – возразил я Толе.
– Зато на Леннона похож, – оборвал руководитель.
Горячий спор разгорелся вокруг клавишника.
Толя предлагал слабенького аккордеониста славянина Лешу Дьякова. Я-
сильного классического пианиста еврея Леню Кантора. Нельзя передать
словами шум, поднятый руководителем группы. Отборный мат дрожал на
стеклах и ухал в углах маленькой репетиционной комнатки. Самым приличным
предложением длинной петляющей Толиной речи было: «Я лучше раскромсаю
аппарат, чем сяду играть с кучерявым!»
Не подействовало и то, что Леня согласен тягать аппаратуру, что он классно
разбирается в электронике и что, наконец, он– парень с окраин.
– Нет, – Толя категорически отвергал аргументы в пользу Кантора.
Я уже было хотел сдаться, как в мои руки попал журнал «Кабета и Жице» (из
которого мы в основном черпали сведения о современной рок– музыке).
В статье о «Битлз» я обнаружил слово «жиде»: за ним стояли фамилии
битловского менеджера Брайна Эпстаина и барабанщика Ринга Стара. Я ткнул
Толе пальцем в слово «жиде» и указал на фамилию битловского ударника.
– Ты хочешь сказать, что Ринго– кучерявый? – недоуменно спросил меня
Усикум.
– Я ничего не хочу сказать. Я только констатирую!
– Как ты можешь констатировать. Когда ты не знаешь польского, -
ухмыльнулся ударник Толя.
– Хорошо, – ответил я. – Пойдем к Стасу Ковальскому…
Стас Ковальский, перешагнувший полувековой рубеж жизни, но так и
оставшийся без возраста человек, являл собой, как тогда говорили, нерушимую
связь поколений и социальных слоев советского народа. Стас водил дружбу с
замом винного отдела и репрессированным троцкистом. Распивал спиртные
напитки с несовершеннолетними и с людьми, давно позабывшими свой
возраст. Ковальский встретил нас своим любимым вопросом «Цо маж?» и с
любопытством глянул на наши карманы.
– Переведи, что тут написано… – Толян ткнул в статью о «битлах».
– То есть работа. А за всякую работу повинно наливать, – перебил его
Ковальский.
– Налью, – Усиком отвернул полу пиджака.
– Дзе? – Стас заглянул в журнал.
– Тут, – указал Толик.
– Жиде, – прочел Ковальский.
– Кто? – взволнованно осведомился Усиком.
– Все, – объявил переводчик.
– И этот? – барабанщик ткнул пальцем в фотографию Ринго Стара. – Не может
быть!
– И той. Вшысткие вокуль, сына, жиды! Вшистко едно жидовско паньство!
Толя вмиг стал чернее грозовой летней тучи, даже пить отказался.
– Ну, так берем Кантора на орган? – поинтересовался я у руководителя, выходя
из Стасова подъезда. Толя промолчал.
А вечером из Толиной комнаты исчезла фотография «The Beatles» и портрет
Ринго Стара. На следующий день Толя явился в школу без колец, а после
занятий постригся и объявил:
– Иду записываться в бокс.
Руководство группы легло на мои плечи….
В составе замелькали еврейские фамилии: Кантор, Сандлер, Дольник,
Абрамович…
– А что же Толик? Как же он? – спросит читатель. Скажу только, что знаю.
В секции бокса Толе не повезло. И рост у него был что надо. И левая ударная.
И «крюк» получался, дай Бог каждому. Но на Толино горе тренером оказался
крючконосый Вениамин Залманович Альтшунер!! Пришлось бросить и
податься в подпольную школу каратэ, но и там руководителем числился Алик
Фридман!!!
И в Советской Армии Усикуму не «покатило» Ротным старшиной у него
оказался прапорщик с окаянной фамилией Рабинович!!!
– Всю службу сбил, – жаловался мне Толян после демобилизации…
1Прошло несколько лет, Толя окончательно пропал из моей жизни, и что с
ним сегодня мне неведомо. В мире теперешних реалий скорей всего он
возглавляет какое-нибудь националистическое движение.
Кстати, недавно мне в руки попалась патриотическая статья, подписанная
инициалами А.У.
Allegro moderato
Дирижер симфонического оркестра, внешне напоминающий актера из
сериала “Карл Маркс. Молодые годы”, сидел за инструментом и разбирал
партитуру.
В дверь кто-то требовательно постучал. Дирижер взглянул на часы.
– Кого это черт пригнал в такой час? Работать не дают… – раздраженно
заворчал он, щелкая входным замком.
На пороге стоял респектабельный лет пятидесяти человек. Широкополая
фетровая шляпа. Дорогой кожаный плащ. Представительный черный кейс.
Классический тип хозяина жизни.
– Лев Ефимович? – осведомился гость. – Капельман? Добрый вечер. Я к вам по
делу.
И без излишних китайских церемоний незваный гость прошел в комнату.
Игнорируя приглашение присесть, занял лучшее кресло. Любопытным
взглядом осмотрел квартиру.
– Да. Неказисто живут у вас дирижеры, – печально покачал он головой. -
Непрезентабельно. Квартирка темненькая, меблишка никудышненькая! Ну что
ж, будем улучшать, укрупнять, причесывать, одевать…
– Укрупнять! – Лев Ефимович затряс головой, точно мокрый пес. – Я не
понимаю, милейший…
– Сейчас поймете, – гость, хлопнул себя по колену. – В нашем городе (визитер
озвучил название населенного пункта, из которого он прибыл) недавно
скончался дирижер симфонического оркестра. Слышали?
– Да, конечно, конечно. Редкого таланта был человек.
– На все сто! – согласился гость. – Однако же мертвым– упокоение, а живым
– пробавление, так сказать, хлеба насущного.
– Это вы о чем?
– О том, уважаемый Лев Ефимович, что музыкальная общественность нашего
города хотела бы видеть за дирижерским пультом оркестра вас! Вы молоды,
талантливы, опять же из музыкальной, так сказать, династии. Ваш дед! О-го-го!
Вот это место из “Allegro moderato”, – гость пропел музыкальную фразу. – Ведь
в его исполнении это же просто фантастика! Нечто запредельное! Я бы даже
сказал – криминальное!
– Дедушка мой– истинно музыкальная вершина, – согласился Л.Е. Капельман. -
А я так, музыкальный прыщик! Потому-то мне бы не хотелось выезжать на его
имени. Достаточно того, что все вокруг только и говорят, что внешне я-
вылитый дедушка.
– Согласитесь лучше походить на деда, чем на соседа, – весело скаламбурил
гость. – Потом, никто и не собирается вас вывозить. Вы же не стог сена какой-
то! Ну как, согласны? По глазам вижу, что да! Тогда по рукам!?
– По рукам! – согласился Капельман.
– Тогда извольте черкнуть вот здесь ваши инициалы, – незнакомец вытащил
мелованный лист с казенной печатью, щелкнул авторучкой. – И в путь-дорогу!
Лев Ефимович подмахнул контракт. Бросил в чемодан нехитрые пожитки.
Купил билет. Дирижер был человеком замкнутым и необщительным, поэтому
серебристый лайнер улетел без провожатых…
– Наш-то новый! Ничего себе! Не смотри, что молодой, а нотку чувствует и
ритмик держит, – похвалила после первой репетиции нового дирижера скупая
на слово Первая скрипка оркестра.
Не прошло и месяца, как Льва Ефимовича уже превозносила не только
Первая скрипка, но и вся музыкальная общественность города. На костистом
теле Льва Ефимовича завязался жирок. В портмоне завелись денежки, в
записной книжке – любовные адреса, телефоны приятелей, но музыка! музыка в
его жизни стояла на первом месте.
Как– то в полдень Лев Ефимович шел по городу и прокручивал в голове новую
музыкальную вещицу. Ноги (в отсутствие занятой бемолями-диезами головы)