Страница 35 из 43
— А остальные?..
Кравченко поразился своему голосу: чужим и странным он ему показался.
— Двух я при допросе застрелил. И выходит, что осталось их шестеро. Ну, так вот, тебе, как их бывшему командиру, — все шестеро когда–то служили в твоей сотне на турецком фронте — генерал поручил окончить допрос, а когда поедешь в разъезд, захватишь их с собой и где–нибудь в степи расстреляешь. В станице перед уходом неудобно стрельбу подымать.
Кравченко быстро поднялся с кровати, шагнул к столу:
— Я не желаю, Николай, участвовать в этом деле. Я солдат, а не жандарм. И… пожалуйста, не путай меня в эти мерзости!
— Что вы называете мерзостью, господин есаул? — медленно спросил Николай.
— А, оставь, пожалуйста! Все эти бесцельные расстрелы, грабежи, прикрытые формой реквизиции, пьянство среди офицеров, издевательства над пленными — все это только губит наше дело.
— Скажите, пожалуйста!.. — насмешливо протянул Николай. — Хочешь победить эту рваную орду, уничтожить большевиков и остаться чистым, как голубь? Брось говорить глупости!
Он взял со стола папаху:
— Ну, я ухожу, а ты можешь тут располагаться. Арестованных сейчас передам в твое распоряжение. И помни, сегодня в три двадцать — в разъезд. Когда допросишь арестованных, явишься к начальнику штаба.
В дверь заглянул пожилой урядник:
— Господин есаул, можно привести?
Кравченко беспомощно оглянулся по сторонам, потом, обойдя стол, сел за него и тихо сказал:
— Приведите Семенного!
Конвоиры ввели в комнату Андрея.
Увидев вместо Бута Кравченко, он удивленно остановился. Конвоиры отошли к дверям.
Кравченко исподлобья посмотрел на его окровавленное, распухшее лицо и невольно вздрогнул.
— Развязать руки арестованному!
— Господин есаул, так это ж ихний комиссар… как бы
не убег!
Пожилой урядник смущенно топтался на месте.
— Делай, что приказано!
Урядник разрезал кинжалом веревку. Андрей, потирая отекшие руки, насмешливо посмотрел на него:
— Ты, станичник, веревку эту не выкидай — я на ней генерала вашего повешу.
Урядник, испуганно покосившись на Андрея, отодвинулся в сторону.
— Подождите в коридоре, — бросил Владимир конвоирам. И когда за ними закрылась дверь, подошел к Андрею: — Это кто ж тебя так разукрасил?
— Есаул Бут, — криво усмехнулся Андрей. — В бою не совладал, так хоть на связанном отыгрался. А впрочем, чего ж лучшего и ждать от бандитов?
— Ну, это ты напрасно, Семенной. У нас много хороших, честных людей.
— Это таких, как полковник Лещ?
Кравченко, вспомнив о рассказе вахмистра, покраснел. Андрей проговорил, с трудом выталкивая слова из распухших губ:
— Выходит, Владимир Сергеевич, то, что вы нам на турецком фронте говорили, за обман считать можно?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Как что — говорили одно, а на деле против народа пошли?
— Неправда! — почти выкрикнул есаул. — Это вы против народа пошли.
— Мы?! — удивился Андрей.
— Да, да! — Кравченко в возбуждении забегал по комнате. — Разве не подымаются на вас целые станицы?
— Кулаки вроде вашего Бута да Леща горят таким желанием. А что насчет восстаний, то я очень хорошо знаю, кто их подымает.
— Садись, Семенной! Поговорим.
— Не о чем нам говорить.
Кравченко сел на койку.
— Скажи, Семенной, много у вас офицеров служит?
Он с затаенной надеждой посмотрел на Андрея.
— Которые порядочные, те все к нам перешли, а сволочь вам осталась, — ответил Андрей и презрительно посмотрел на Кравченко. — Эх, ошибку я тогда сделал, на турецком фронте!
Кравченко, быстро вскочив с койки, подошел к Андрею:
— Ты что же, жалеешь, что тогда мне жизнь спас?
Андрей хмуро сказал:
— Жалею.
— Ну, хорошо, если бы ты поймал меня вот так, как тебя поймали, расстрелял бы ты меня или нет?
— Может быть, и расстрелял бы, но бить и издеваться, конечно, не стал бы. Что ж, при штабе контрразведчиком служите?
Кравченко хотел что–то сказать, но в это время, распахнув дверь, в комнату быстро вошел Николай. Владимир крикнул в коридор:
— Конвой! Увести арестованного!
Когда Андрея увели, Николай, посмотрев на Кравченко, иронически улыбнулся:
— Ну, убедился?
— Начинаю убеждаться.
Николай не заметил горечи, с какой Кравченко произнес эти слова. Он полез в карман, вытащил оттуда бумажку и подал ее есаулу:
— Вот приказ о выступлении твоей сотни. Прочти и распишись. Там же сказано об арестованных.
— Но позволь, ведь следствие еще не кончено?
— А, какое там следствие! Все равно от них ничего не вытянешь. К тому же из Одиннадцатой к нам штабной работник перебежал. Его сейчас сам генерал допрашивает. У меня и так по горло работы, а тебе надо готовиться к выступлению. Ну, иди да имей в виду, что ты в приеме арестованных расписался. В другое время я бы это с огромным наслаждением сделал сам…
Владимир, не прощаясь, вышел из комнаты.
Во дворе он увидел вахмистра своей сотни и того урядника, который приводил к нему Андрея. Вахмистр, заметив Кравченко, торопливо подошел к нему:
— Пришел к вам узнать, нет ли каких приказаний?
— А откуда ты узнал, что я здесь?
— На вашей квартире сказали, господин есаул.
Кравченко подозвал урядника:
— Где содержатся арестованные?
— В подвале под домом, господин есаул.
— Арестованные поступают с этого момента в мое распоряжение, Замота!
— Слушаю, господин есаул.
— Пришли в штаб десять человек из второго взвода и поставь караул около подвала. Начальника караула назначь сам. Скажи ему, что без меня, кто бы ни требовал, арестованных не давать. Да пришли мне лошадь, я здесь подожду. Понял?
— Так точно, господин есаул.
Вахмистр опрометью кинулся на улицу.
Кравченко медленно, заложив руки за спину, пошел через двор в сад.
За его спиной раздались поспешные шаги. Кто–то торопливо произнес:
— Господин есаул, ваше высокородие!
Кравченко обернулся. Перед ним, вытянувшись, стоял урядник.
— Тебе что?
— Ваше высокородие… Как же так, а наш караул, выходит, снимаете? — в голосе урядника зазвучала обида.
— Да! Я ночью увожу арестованных с собой. Все они приговорены к расстрелу, понял?
— Так точно! Только могли бы и мы их постеречь.
— Не твое дело. В приеме арестованных сейчас расписался я и поэтому ставлю своих людей. Иди на свое место.
Нина увидела входящего во двор Кравченко и побежала ему навстречу:
— А мы вас ждем! Обед уже давно готов… Вам в вашу комнату принести?
— Спасибо, Ниночка. Обедать я не буду.
— Почему так?
Мне нездоровится, Ниночка. К тому же я сегодня ночью уезжаю и мне надо собраться и отдохнуть.
Вот поешьте сначала, а потом и соберетесь. Это что ж, опять сутки дома не будете?
Кравченко молча ушел в свою комнату.
Нина видела, как есаул укладывал в чемодан скрипку. Она с тревогой спросила:
— Владимир Сергеевич, вы разве совсем уезжаете?
— Пока, да… Впрочем, ненадолго.
Затем, усадив девушку на стул, взял ее руки:
— Скажи, Ниночка, где твой брат?
Девушка смутилась:
— Он уже уехал, Владимир Сергеевич.
— Как так? Ведь он только утром прибыл. Почему же такая поспешность?
— Он получил извещение, что их часть отходит…
Кравченко задумался. Сделав несколько шагов по комнате, он подошел к комоду, рассеянно переставил с места на место зеркало и обратился к наблюдавшей за ним девушке:
— Скажи, Ниночка, твой брат служит у красных?
Только что доверчиво смотревшие на Кравченко глаза девушки внезапно стали холодными, чужими:
— Что вы, Владимир Сергеевич? Он шкуровец.
Он улыбнулся:
— Ты не бойся, Нина! Я, честное слово, его не выдал бы.
Девушка взволнованно проговорила:
— Откуда вы взяли, что он красный? Я ж сказала, что шкуровец.
— Ну, если шкуровец, то пусть едет. Я их и без него достаточно хорошо знаю — от нашего Леща недалеко ушли.