Страница 36 из 43
Нива заметила глубокую печаль на лице Кравченко. Подойдя к нему, она осторожно коснулась его руки:
— Что с вами? Вы больны?
Кравченко нервно заходил по комнате:
— Так, ничего… Я, кажется, сегодня могу сделать непоправимое зло…
— Что–нибудь случилось?
— Пока ничего, но должно случиться, и я сам не знаю, что будет… Впрочем, я знаю… зачем обманывать самого себя? Сегодня ночью я должен убить человека, который спас меня от смерти. Человека, который гораздо честнее и лучше меня… Если он и заблуждается, то вполне искренне… А вдруг… заблуждаюсь я?
Он остановился посреди комнаты. Вихрем закружились мысли.
Кравченко снова ходил по комнате. «Так почему же к ним идут честные, прямые люди, а к нам такие подлецы, как Бут, такие бандиты, — как Лещ? Почему?» Незаметно для себя Владимир снова заговорил вслух:
— Почему они, голодные, босые, раздетые, одними штыками разгоняют наши лучшие полки? Почему к ним идут добровольно, а мы мобилизуем остающихся? Мобилизуем… в добровольцы!
Подойдя к кровати, он опустился рядом с Ниной, посидел неподвижно несколько секунд, потом порывисто поднялся и снова принялся метаться по комнате.
Нина смотрела на него тревожно. А ему казалось, что какой–то чужой голос, горько упрекая, кричит внутри него: «Что ты сделал, чтобы спасти этих людей? Поставил свой караул, чтобы Бут не избил их еще раз перед расстрелом? Ну, а дальше? Дальше — сам согласился их перестрелять… Что? Неверно? Нет, согласился!»
— Кого вы хотите убить, Владимир Сергеевич? Володя!
Он очнулся.
— Кого вы хотите убить? — настойчиво повторила девушка.
— Того, кто не позволял бандиту с офицерскими погонами вешать ни в чем не повинных людей.
Нина в отчаянии не знала, что ей делать. Она уже слышала о поимке красного разъезда, а вахмистр Замота рассказал ей об Андрее Семенном. Нина с минуту пристально вглядывалась в бледное лицо Кравченко, словно ища ответа на мучающий ее вопрос. Потом решительно схватила его за руку:
— Идем!
— Куда? Мне надо собираться.
— Идем к моему брату.
— Как — к брату? Ведь он же уехал. И потом вы сами говорили, что он шкуровец…
Нина выпрямилась.
— Мой брат, — ее голос зазвучал гордостью, — командир полка Красной Армии. И… никуда еще не собирается уезжать. Он тут ребят в свой полк набирает.
— Это в занятой–то нами станице? — удивленно спросил Кравченко.
Нина утвердительно кивнула.
Он растерянно подумал немного, потом решительно подошел к Нине, протягивая ей руку:
— Идем!..
Ночью сотня Кравченко выезжала из станицы на дорогу, которая вела в Армавир. Между четвертым взводом и пулеметной тачанкой шли пленные. Толстая веревка связывала их друг с другом, а по сторонам ехали конвоиры.
Кравченко ехал впереди сотни, рядом с хорунжим Поймой.
С востока медленно наплывали огромные грозовые тучи. Справа и слева шагом едущей сотни шли назад сады, а впереди уже виднелась степь.
— Будет гроза, — тихо сказал Кравченко.
— Не могли послать другую сотню! — сердито пробурчал Пойма, отстегивая с седла бурку.
Когда отъехали несколько верст от станицы, Кравченко засветил карманный фонарик и, поглядев на планшетку, свернул коня в сторону. Пойма тихо спросил:
— Зачем ты из–за шести человек всю сотню сворачиваешь?
Кравченко не ответил. Пойма обиженно замолчал.
Прошел час. Вдали темнеющей вереницей показались телеграфные столбы. Пойма обеспокоенно завертелся в седле. «Куда он нас ведет?» — мелькнуло у него в голове. Он уже готов был задать Кравченко вопрос, но в это время тот подал команду.
Сотня на рысях развернула фронт. Позади встали две пулеметные тачанки, а возле них конвоиры согнали в кучу пленных.
Рыжая кобылица Кравченко, пугливо поводя маленькими ушами, тихо заржала; ей призывно ответил привязанный к пулеметной тачанке Андреев жеребец, выпрошенный Кравченко у Бута.
Есаул успокаивающе похлопал свою лошадь по шее. Он не видел выражения лиц своих казаков, но чувствовал, что вся сотня ждет его команды, чтобы ее немедленно выполнить, и привычная уверенность сменила налетевшую было тревогу.
Кравченко привстал на стременах:
— Вахмистр! Давай арестованных вперед.
Пленных казаков под конвоем поставили перед фронтом.
— Конвой! Развязать арестованных!
— Владимир! Что ты делаешь? Ведь сейчас ночь, они могут убежать.
Кравченко сурово сказал:
— Не вмешивайтесь в мои распоряжения, господин хорунжий! Извольте стать на свое место…
Пойма, закусив губы, отъехал к сотне. Кравченко тронул шенкелями кобылу и подъехал к выжидающе смотрящим на него казакам.
— Станичники! — голос Кравченко зазвучал, как команда. — Перед вами организатор красногвардейского отряда Андрей Семенной. Многие из вас знают его лично.
— Знаем! — послышались неуверенные голоса.
— Так вот, его и казаков, взятых с ним, генерал Покровский приговорил к расстрелу. А привести в исполнение приговор поручил нашей сотне.
Казаки настороженно молчали.
Герасим Бердник, стоящий рядом с Андреем, тихо шепнул ему на ухо:
— Андрей, давай тикать! Покуда они очухаются, мы разбежаться сумеем. Опять же среди них брюховчан много, а они не очень–то ловить нас будут.
— Молчи, Герасим, тут, кажется, дело другим пахнет.
Кравченко, судорожно глотнув воздух, крикнул:
— Казаки, с этого часа я не выполняю больше приказа генерала Покровского. Я перехожу вот к ним, — он указал плетью на жмущихся друг к другу пленных. — Перехожу, чтобы своей кровью искупить свою вину перед родиной. Хлопцы! Кто хочет со мной к красным?..
— Это измена! Не допущу! — неистово закричал Пойма и, выхватив наган, подскакал к Кравченко. Хлопнул одинокий выстрел. Владимир, хватаясь руками за грудь, стал медленно сползать с седла.
Замота, а за ним еще с десяток казаков, ломая ряды, с криками и руганью окружили Пойму. И когда они расступились, на земле неподвижно лежала бесформенная темная масса.
К Андрею подскакал с Турком в поводу какой–то казак:
— Садись, товарищ Семенной! Ребята, подобрать раненого!
Андрей вскочил в седло:
— Сотня! Слушай мою команду! Сотня, за мно–о–о-о-ой!
Он поскакал в степь. За ним галопом помчались более сотни всадников и обе пулеметные тачанки. На одной из них за пулеметом сидели братья Бердники. Но человек сорок–пятьдесят казаков осталось на месте…
Глава XIX
Таманцы, соединившись в станице Курганной с остатками 11‑й армии, готовились к походу на Армавир. Главком Сорокин, находившийся со своим штабом в Пятигорске, узнал о вступлении таманцев в Курганную и вызвал к себе Матвеева.
Андрей только что вернулся из разведки. Услышав об отъезде командующего, он немедленно направился в штаб.
Осеннее небо обложили тучи. Начинал моросить мелкий, Надоедливый дождь. Холодный ветер порывисто срывал с деревьев последние листья и, злобно покружив их в воздухе, пригоршнями бросал на влажную землю.
В штабе Андрей, к своему удивлению, увидел Максима.
— Фу!.. Сатана! Откуда тебя принесло? — Разглядывая Андрея, Максим громко расхохотался: — Ну и изукрасил же тебя твой… приятель!.. не лицо, а отбивная котлета!
Андрей помрачнел:
— Ничего, мы с ним люди свои, сочтемся. — И, взглянув на Максима, довольно улыбнулся: — Эх, и хлопцев же я оттуда привел — черти, а не люди! Вчера с ними в разъезде был, так пришлось с кадетской разведкой схватиться.
— Ну, и что же? — с любопытством спросил Максим.
— В дым их растрепали! — восхищенно проговорил Андрей. Затем спросил: — Что Матвеев к этой бисовой собаке едет?
— Тише, Андрей! Ведь он главком, а ты его так обзываешь…
— Главком, главком!.. — заволновался Андрей. — К стенке таких главкомов надо!.. Продал, сволочь, свою армию Деникину, продаст и нас…
Максим, испуганно оглядываясь, зажал Андрею ладонью рот:
— Замолчи! С ума ты сошел! Сорокинцы услышат, так ты куда скорее к стенке прислонишься…