Страница 52 из 85
Производя свои записи на лоджии, где в первую половину дня не было жарко, я с высоты третьего этажа наблюдала за этими переменами. Да и слышала многое — то за стенкой говорили, то с соседней или с нижней лоджии доносилось…
Однажды я собралась сходить на рынок. Но за поиском очередной рифмы к новым стихам забыла взять ключ, захлопнула дверь и ушла. Обнаружила, что не смогу зайти в квартиру на обратном пути, войдя во двор. В то время я уже болела и уставала от ходьбы, да еще с тяжелыми сумками. От огорчения силы совсем покинули меня, ноги подкосились, и мне понадобилось дать им отдых.
Делать было нечего — пошла к скамейке, чтобы дождаться с работы мужа, ведь шел только 1996 год, мобильных телефонов еще в природе не было. Но там восседал сосед с сигаретой…
— Извините, — сказала я, — мне необходимо присесть. Не помешаю?
Он прямо задрожал от радости:
— Как можно? Я тут целыми днями один! Только и жду кого-нибудь.
Вблизи он оказался очень крупным, еще более болезненным с виду, зато очень словоохотливым. Говорить ему было приблизительно так же легко, как мне путешествовать, но слова он не искажал, просто старался делать фразы короче. Тут же мне была изложена краткая история его жизни: он кадровый военный в отставке. В последнее время работал в горисполкоме — заведовал отделом культуры.
Ничего себе, по-обывательски подумала я, вот кто нашей культурой командует! А мы-то думаем… Интересный кульбит получается! А он тем временем доверчиво продолжал о своем, сразу же перейдя на «ты»:
— Золотое дно было, скажу я тебе. Любые билеты в театр — твои. Ты же понимаешь?
— Ну да, — поддакнула я. — Так себе, чуть-чуть понимаю.
— А за них даже сложные вопросы решались — на раз. Я все мог достать! Как волшебник.
— Да, интересно вам было… — поддерживала я разговор.
— Конечно! А люди какие приходили? Вон Аркашка Пальм прямо часами со мной в сквере гулял. Развлекал. А сейчас не приходит.
— В нашем сквере, — уточнила я, не сразу среагировав на названное имя, подумав, что это какое-то совпадение, — который на площади?
— А то где же еще?
— Так вы давно тут живете? — спросила я, хотя уже поняла, что мы начали видеть новых соседей с тех пор, как этот мужчина заболел, а до этого ему незачем было сидеть на глазах у всех.
— За два года до инсульта приехали.
— А что за Аркадий Пальм? Уж не тот ли…
— Тот-тот, каналья!
— Так он, оказывается, в нашем городе живет… — задумчиво сказала я, прикидывая в уме что-то безотчетное.
Тем временем к нам подошла жена моего собеседника, присела рядом, включилась в беседу:
— Он живет совсем рядом с нами, около Нагорного рынка, — ее маленькие руки, явно не привыкшие к тяжелому труду, лежали на коленях почерневшими от земли. — Каждое утро он ходит туда за свежими овощами, не хочет хранить дома в холодильнике.
— Ага, — подхватил муж. — Гурман, понимаешь…
— А вы чем занимаетесь? — прямолинейно спросила женщина. — Вижу, все на лоджии сидите, только ваша склоненная голова и видна. Читаете?
По логике происходящего, пришла моя очередь представляться. Мало-помалу я рассказала им, что потеряла работу и, чтобы не подогревать в себе обиды, задействовала голову в другом деле — начала писать стихи и прозу. Да вот не знаю, как оно получается, стоит ли продолжать. Правда, еще раньше написала немного всего, даже на сборник наберется, и хотела бы показать ее понимающему человеку для оценки.
— А я ведь филолог, — сказала женщина. — Могу помочь хотя бы с редактированием. Мне очень интересно, что вы пишете.
— Правда?
— Да, конечно. Я тоже потеряла работу и скучаю по ней.
— Только скажете свое мнение честно-честно?
— Ну так!
Тут меня окликнули. Обернувшись, я увидела Юрия Семеновича. Он стоял у подъезда, смотрел в нашу сторону и, видимо, не знал, что думать, ведь не в моей привычке было рассиживаться с бабками.
— Я буду дома, — сказал мне со своей обычной деликатностью, чтобы тем не менее не помешать беседе.
— Подожди, — позвала я. — Я с тобой.
Хватая сумки, я принялась раскланиваться с соседями, благодаря за беседу и проявленное ко мне внимание.
— Слышь, Люба, — по-свойски сказал мужчина. — Пусть моя жена пойдет с тобой и возьмет почитать твои книжки, а?
Так мы и сделали.
Недели через две, когда я начала думать, что новые знакомые не читают мои рукописи, а ставят на них кастрюли, они позвонили и пригласили к себе. Время было удобное, и я поспешила.
Дверь открыла жена.
— Проходите, — посторонилась она, — пару шагов направо, потом налево.
Двухкомнатная квартирка оказалась неимоверно маленькой, но с претензиями. Коридора здесь не имелось, входная дверь открывалась в кухню. Слева от входа шли впритык друг к другу три двери, обозначая своими габаритами ширину самой кухни. Напротив них, в другом торце кухни, слабым северным светом светилось окно. А между тремя дверями и окном — проем в комнату. Дальше смежным порядком располагалась спальня, куда доступа гостям не было. Пожалуй, последнее было самым главным достоинством квартиры.
Я вспомнила, что рассказывал мне муж об этом доме. Когда-то он, как и наш, принадлежал обувной фабрике. Но наш дом строился специализированным подрядчиком, причем — еще до войны, в благословенные сталинские времена. Он стоит в самом лучшем месте города — на Октябрьской площади, как раз напротив Преображенского собора, который закладывался в присутствии самой Екатериной Второй. Поэтому его архитектура и вид что называется соответствуют положению. А этот, второй, стоял в глубине двора и был результатом собственных усилий фабрики — его строили сами будущие жильцы, которые на время строительства переходили в подчинение приглашенных специалистов. Фабрика — это вам не то, что советское государство. По всему видно, она на людях крепко экономила…
Хозяин дома полулежал в кресле, а за столом сидел гость — седой до полной белизны мужчина, в меру полный, видимо, среднего роста и достаточно стройный. Хотя, как я теперь понимаю, на тот свой возраст он выглядел плохо.
— Знакомьтесь, — сказал хозяин, когда я с ними поздоровалась, — Аркадий Яковлевич Пальм.
Я чуть не упала от неожиданности и приятного удивления, тут же сообразив, что мои соседи сделали то, чего не могла добиться я сама, — они нашли мне рецензента. Да еще какого!
Аркадий Яковлевич улыбался, видя мое замешательство, потому что понял, чем оно вызвано — я его знаю по публикациям, которые мне очень нравятся. Так и не назвавшись, я кинулась жать ему руку, а он встал и как-то бочком мялся у стола. Комичная ситуация продолжалась до тех пор, пока не прозвучал голос хозяина.
— Да вы сядьте, господи! — а когда мы сели, устремив на него взгляды, он продолжил: — Короче, Люба, Аркаша тебя заценил по-высокому.
— Спасибо, — белькотнула я, и чуть не расплакалась, так как мне снова померещилась неискренность, вежливая отмазка и все такое.
Но нет! Пальм вынул из папки, лежащей на столе, у него под рукой, стопку моих бумаг, уже изрядно помятых от читки не в одних руках, и начал детально, поабзацно все анализировать. От обилия замечаний, от замысловатости и тонкости их проникновений в материал, от смущения, что над моими писаниями так капитально трудился столь заслуженный человек меня начало трясти. Преследовал страх, что я всего не запомню и осуществляющийся в сей момент на моих глазах труд пропадет. И потом — разве может быть такое, чтобы замечаний было больше, чем текста, к которому они относятся? А если бывает, то это значит, что текст не годится…
— Тут все помечено, — поняв мое состояние, сказал Аркадий Яковлевич. А вот тут — записано, — и он показал отдельные страницы, исписанные его почерком, где все было пронумеровано, где-то подчеркнуто, что-то отмечено галочками, короче, и над своими замечаниями он дополнительно работал, совершенствуя их.
— Спасибо.
— Меня редко увлекают чужие вещи, — продолжал Пальм, — я всякого начитался, так что не удивительно. Но ваши новеллы читал с удовольствием. А знаете почему?