Петербурженка

Вскоре в их квартиру въехали новые люди. Как уже разъяснил сестрам отец, бывшим хозяевам были отведены две комнаты из десяти. Остальные комнаты были отданы молодым семьям и одиноким людям. Их, по прежним меркам совсем небольшая квартира, стала коммунальной. В ней теперь жило восемь семей. Детей у новых жильцов не было. Но в двух семьях намечалось пополнение – женщины были беременны. На всех жильцов, которых насчитывалось двадцать три человека, был один туалет и одна ванная комната, которая отапливалась дровами. На кухне было расставлено восемь столов, отчего довольно просторная прежде комната стала выглядеть совсем небольшой. В ванной комнате теперь все жильцы по очереди мылись по утрам, а вечерами в каждый из дней по графику, составленному на общем собрании жильцов, топили печку, и мылась одна из восьми семей, проживавших в квартире. В субботу полагалось мыться двум семьям. В этот день печку, нагревавшую бак в ванной комнате, топили с утра и до позднего вечера, так остальные жильцы в этот день еще и стирали свое белье.

Двор дома, казавшийся детям когда-то просторным и светлым, теперь превратился в сплошное место складирования дров, предназначенных для печей-буржуек, обогревавших комнаты жильцов. Для этой цели каждой семье был выделен небольшой участок двора. А так как семей в этом доме теперь значительно прибавилось, дрова так заполонили двор, что люди, жившие в верхних этажах, и вынужденные входить домой со двора, проходили по узкой дорожке, пролегавшей между распиленными и колотыми, уложенными тесными рядами поленицами дров.

Тамару и Милу стали приучать реже выходить в коридор. Миле трудно было усидеть в четырех стенах. Сказывалась природная живость характера. Любопытство девочки превозмогало запреты. При первой же возможности она выскальзывала из комнаты и затаившись в каком-нибудь углу, рассматривала новых жильцов. И только тревожный зов родных возвращал ее обратно. Но в своих комнатах она надоедала взрослым вопросами, на которые те чаще всего не находили ответа.

В квартире был заведен график уборки. Но, несмотря на это, их, некогда чистенькая ванная комната и туалет, после того, как стали общественными, постепенно становились все более неухоженными и грязными.

Частые вопросы девочек отцу о любимой маме постепенно сменились тревожным молчанием. Особенно страдала старшая сестра. А однажды Мила услышала, как папа с грустью сказал Тамаре, что мама в больнице и уже не встает с кровати. Что после того, как ее увезли, ей сделали укол, чтобы успокоить, но ей стало еще хуже. Тамара плакала и просилась к ней, но папа ответил, что к ней даже его не пускают. Вскоре он, стараясь сдержать внутреннюю боль и волнение, с трудом сдерживая слезы, сказал девочкам, что мамы больше нет, и они должны научиться жить без нее. Позднее Мила узнала, что папе даже не разрешили ее похоронить. Их любимую маму похоронили чужие люди как безымянную женщину в общей могиле. Анатолию Андреевичу даже не сообщили, когда и где. Просто на очередной его вопрос, поставили в известность, что она умерла и «похоронена как все». В те времена это значило – в общей могиле.

Няня, самоотверженно оставшаяся ухаживать за сестрами, как могла старалась скрасить сестрам жизнь. Она ходила в магазин, готовила их любимые блюда, стирала, гладила белье. Девочки всегда выглядели опрятными. Но никто им не мог заменить маму. Детям не хватало тепла и ласки, какие могла им дать только мама. Тамара переживала сильнее и часто, оставаясь одна, плакала. Старшая сестра вдруг отчетливо поняла, что это страшное трагическое событие изменит всю их прошлую жизнь, и будущее никогда теперь не будет таким лучезарным и светлым, как представлялось ей, когда она засыпала в своей кроватке под мамину колыбельную. Мила, в силу своего возраста и характера переживала меньше. Но ей тоже не хватало материнской ласки. Для Милы потерю матери скрашивало то, что у нее была старшая сестра – заступница, у которой она всегда находила понимание. Тамара сильно изменилась, она поникла, исчезла ее любознательность, она ходила погруженная в свои мысли, выглядела хмурой, озабоченной и часто невпопад отвечала на вопросы младшей сестренки. Было непонятно, куда исчезла ее прежняя милая улыбка, так украшавшая лицо Тамары.

Наступившее лето девочки впервые провели в Санкт-Петербурге. Теперь некому было ограничивать их прогулки или вовсе запретить им гулять по любимому городу. Отец целые дни проводил на работе, няня готовила, ходила по магазинам, убирала, приводила в порядок одежду девочек. Сестры помогали ей, как могли. Не приученные с детства к такому труду, они все делали невпопад и только мешали няне управляться с хозяйством. В конце концов, няня сама выпроваживала их на улицу. Теперь сестры много времени проводили вне дома, гуляя по Петербургу вдвоем. Анатолий Андреевич очень беспокоился за их прогулки – боялся, что с ними что-то случится. И когда узнавал об их намерениях, просил няню составить им компанию. Но сестрам это не нравилось. Правдой или неправдой они старались отговориться от навязываемого им общества пожилой женщины. Потеря любимой мамы сильно сблизила их. Они всегда ходили взявшись за руки, как будто боялись потерять друг друга.

Их город, со дня основания называвшийся именем святого Петра, еще в 1914 году был переименован, после чего из названия исчезли святость и поэзия. Город получил, как им казалось, сухое и какое-то «твердое» имя – Петроград, которое так не нравилось их маме. Часто они фантазировали на эту тему и в конце концов придумали такую историю, что название это связано с тем, что однажды на город обрушился сильный град и затопил мостовые. Люди испугались наводнения и переименовали город. Но однажды Тамара где-то прочитала и рассказала Миле, что переименование их любимого города было связано совсем с другими событиями – с возросшим патриотизмом горожан во время первой гражданской войны.

Тем не менее в прогулках по городу девочки находили какую-то отдушину. Целыми днями бродя по улицам, они до мельчайших подробностей, дополняя друг друга, вспоминали мамины рассказы, места, где они останавливались с ней, находясь вдали от дома. Часто говорили о том, как она любила свой город, и как сравнивая Санкт-Петербург с другими городами всегда приходила к выводу, что это самый гармоничный и прекрасный город мира. Только теперь девочки в полной мере оценили ее слова и целиком с ней соглашались.

Особенно сестры любили гулять по набережным, Они доезжали до Невы на трамвае и шли по тротуару вдоль гранитных парапетов Невы. Неспешно проходя по набережным, засматривались на прекрасные здания, стоявшие по берегам, спускаясь к воде по гранитным спускам, подолгу смотрели на воду, которая, как им тогда казалось, уносила с собой их печали. Старинные дома, стоявшие вдоль набережных, погружали их в прежний, сказочный мир, когда они гуляли по набережным Лазурного берега. Однажды во время такой прогулки Тамара, вспомнив слова Н. В. Гоголя о том, что ничего нет прекраснее Невского проспекта, и что «..в Петербурге он составляет все…», категорично заключила, что полностью не согласна с Гоголем. Что Невской проспект – для разночинной, купеческой публики, которой нужно вырядиться и показать себя. А набережные Невы – для тех, кто по-настоящему ценит и понимает гармонию города. Ведь именно из-за этой полноводной красавицы Невы и возник здесь самый прекрасный город мира – заключила она.

Обычно с таких прогулок сестры возвращались усталые, но довольные и полные впечатлений от увиденного.

Анатолий Андреевич по-прежнему работал в железнодорожном ведомстве. Но занимал теперь еще более ответственный пост, руководя проектной организацией, принадлежавшей тому же ведомству. Пытаясь забыть любимую жену и прежнюю жизнь, он всецело отдался работе и часто задерживался на производстве, испытывая новые образцы, изготовленные по его проектам. Он очень любил своих дочерей, но, понимая, что для их содержания требуются средства, а значит, нужно много работать, в силу большой занятости, мог уделять детям совсем немного времени. Иногда ему приходила мысль о женитьбе, но каждый раз перед Анатолием Андреевичем вставали образы дочерей, и он ясно осознавал, что появление другой женщины в их доме станет для них трагедией.