Страница 17 из 30
Близ входа в монастырь, как бы мост, тянулись в два ряда гостиницы, тоже походившие на крепостцы; обитателей в них было множество — чуть не изо всех окон выглядывали головы.
Наши путники заняли коморку под самой крышей, пообедали и отправились в монастырь.
Тяжелые, окованные железом, ворота стояли распахнутыми; двумя тесными кучами сидели около них оборванные нищие и калеки.
Чуть не весь обширный, вымощенный плитняком двор закрывал, как навес, необычайно раскидистый и узластый, но невысокий дуб, обхватов пяти. Близ приземистого черного ствола его с груды булыжников белым видением смотрела статуя Божьей матери с младенцем Христом на руках. Из–под ног ее выбивался родник. Ниже ее, у воды, на широкой деревянной скамье сидел, олицетворяя землю при небе, толстенный, пучеглазый, бритый монах, необыкновенно походивший на черноглазую, дебелую кормилицу; в жирной руке он держал колокольчик и нет–нет встряхивал его и серебристый звон сыпался по всему двору.
— Прикладывайтесь к следу Богородицы!.. — подшле- пывая пухлыми губами, нараспев возглашал толстяк. — Жертвуйте для Матери Божьей… Ах ты свинья, свинья… — огорченно добавил он, закачав круглой головой и обращаясь к одному из богомольцев, очень походившему на него размерами, — намусолил святыню на солид, а даешь кват- рони?.. э-эх, совесть–то у тебя собаки сели!!..
Получивший замечание опасливо оглянулся и поспешил скрыться.
Трое наших путников приложились к углублению в булыжине — «следу Богородицы», по объяснению монаха, напились святой воды из источника — холодной и вкусной — и только что направились в церковь — в воротах появилось несколько носилок с лежавшими на них больными; за ними валом валил большею частью простой люд; часть его была с обвязанными головами и руками, иные еле брели с помощью костылей или товарищей. Несколько обнаженных до пояса человек с ожесточением хлестали себя через плечо ремнями; спины их были исполосованы багровыми рубцами. Все направлялись к статуе; и больные и здоровые распростирались на земле крестами; из церкви вынесли накрытый полотняной скатертью небольшой столик–алтарь; появились в белых кружевных ризах двое низеньких старичков–патеров и зазвучали слова мессы. Среди сплошь устлавших землю тел стали слышаться выкрики; они усиливались, делались возбужденнее; патеры взяли по кропилу и, сопровождаемые мальчиками в красных одеждах, несшими миски с водой из родника, стали обходить и кропить лежавших.
— Смотрите, «исцелился»!!.. — раздались выклики.
На одних носилках вдруг поднялся на руках и затем встал расслабленный. Рядом, шатаясь, как бы выросли двое других; спотыкаясь, плача и размахивая руками, они неловко заспешили к статуе; многие побросали костыли и, стоя на месте, ощупывали себя, как бы проверяя, не случилось ли чего и с ними; толпа задвигалась, заахала, загудела, кто–то истерично рыдал.
Марк глядел на происходившее, взволнованный и растроганный; Ян часто крестился, на глазах его блестели слезы; Луиджи оставался равнодушным, и как всегда, был переполнен всяческими деловыми соображениями. Он пробрался к одному исцеленному, к другому и вернулся к приятелям.
— Сейчас их угощать поведут!.. — сказал он. — Выгодное это дело — исцеляться!
Марк перевел на него недоумевающие глаза.
— Ну да!.. — подтвердил Луиджи. — Парочку молодцов я хорошо знаю; круглый год по разным местам исцеляются!
— Да не может быть?!.. — воскликнул Марк; Ян невольно всплеснул руками.
— Да чего вы обалдели!.. — удивился в свою очередь Луиджи. — Ведь за это везде подарки и деньги дают! Есть и такие, которые впрямь исцеляются!
Брови Марка сдвинулись; он покачал головой и пошел прочь от источника; Луиджи взял Яна под руку и последовал за ним.
— И телята же вы, как я погляжу!!.. — сказал Луиджи. — Что бы вы без меня делали, всякий бы вас околпачил!
— А нет ли здесь мастерской иконописной?.. — спросил Марк и приостановился.
— Сейчас узнаем!.. отозвался Луиджи. — Бери левей, за угол!
Приятели обогнули два–три низеньких, длинных здания и очутились на тесном внутреннем дворике; весь его, словно зеленый зонт, покрывал другой дуб, тоже невысокий и мощный. Под ним темнел стол и две скамьи; друг против друга за большими кружками с вином сидели и беседовали двое людей; один был грузный и краснолицый монах; круглая черная шапочка, прикрывавшая тонзуру, держалась у него на самом затылке; бритое лицо украшал будто отполированный фиолетовый нос; другого облекали коричневый камзол и высокие сапоги; широкополая черная шляпа и такой же плащ лежали на скамье рядом с ним; лицо у незнакомца было смуглое, с клинышком бороды, казавшимся заостренным углем; длинные усы были закручены в две прямые, острые стрелки; черные глаза были полны достоинства, спокойствия и внимания.
Трое приятелей приблизились и сняли шляпы; сидевшие ответили наклонением голов.
— Что скажете, дети мои? — вопросил толстяк, белки глаз его были как сеткой покрыты красными жилками. — Если желаете мессу, то вам придется вернуться назад!
Луиджи сделал шаг вперед и низко поклонился, коснувшись краем шляпы земли — так требовал хороший тон.
— Нам уже отслужили ее… — ответил он. — Мы идем в Рим и хотим вашего святого благословения.
Жирный монах расплылся от удовольствия.
— Прекрасно… прекрасно… благословляю!.. — прохрипел он и сделал что–то похожее на крестное знамение и затем сунул руки для поцелуев пришельцам.
Путники приложились к ним.
— Мы хотели бы немного поучиться у вас в монастыре… — заявил Луиджи.
— Чему? — с недоумением спросил монах.
— Святой жизни… и мастерству, кроме того: мы иконописцы–художники!.. Не имеется ли у вас хороших мастеров?
— Вот что! — на толстых щеках монаха появилась улыбка. — Можете и учиться! А я уж думал, что вы грамотой хотите заняться: это мирянам воспрещено!.. — строго добавил он, подняв вверх палец. — Иконных мастеров у нас тоже не имеется, но выпить по случаю хорошего знакомства всегда возможно! — Он оперся руками на стол и поднялся.
— Синьор Карнаро?.. — обратился он к продолжавшему молча сидеть компаньону. — И вы, молодые господа, вы люди достойные… прошу вас к нам… отдохнуть!..
Монах сделал тяжелой перевалкой несколько шагов и пошатнулся; его подхватили с одной стороны Луиджи, с другой Ян и бережно стали спускать по указанной им каменной лестнице; Карнаро и Марк последовали за ними. На лице монаха было написано блаженство.
— Почитайте меня, детишки, почитайте… и счастливы будете!.. — бормотал он своим помощникам.
Все вступили в обширный подвал; сумерки и густой запах вина охватили их; из пары крохотных, заделанных железными прутьями окошек, пробитых почти под самым сводом, брезжил свет; вдоль стен тянулись ряды бочек; из первого подвала пришедшие попали во второй и наконец в третий, более светлый. Там вдоль одной из стен вытягивался дубовый стол; кругом в беспорядке были распиханы деревянные кресла и табуреты; часть их занимала компания монахов, человек из пяти; все были сильно подвыпивши.
— Отче Антоний?! — возопили они. — И синьор–философ с тобой?!.
— Мы это, детишки, мы… — ответил, ухмыляясь, Антоний. — А это молодые художники… в Рим идут… и желают иметь от нас поучение!
Вновь прибывших усадили за стол; против каждого сейчас же появилось по кружке с вином, нацеженным из ближайшей бочки. Для общего пользования подали миску с жареным и посоленным горохом.
Начался шумный разговор; Марк и Ян в него почти не вступали: за них обоих отвечал и вдохновенно и самоуверенно врал Луиджи; у Марка даже вспотел лоб от его неожиданных и самых беззастенчивых выдумок.
Монахи слушали со вниманием и интересом — в те времена на веру принималось решительно все и хороший болтун мог рассчитывать на самое широкое гостеприимство.
Карнаро отхлебывал вино и, усмехаясь одними глазами, поглядывал на рассказчика. Разговор коснулся ученья.
Багроволицый Антоний вдруг сделался синим и застучал волосатым кулачищем по столу.